Фабрика гроз - Эльвира Барякина

— Аванс дадут! — сияя, проговорила Кристина, убрав телефон.

— Круто! — оживился Софроныч.

— Сегодня же оформляй административный, и завтра мы с тобой едем в психушку навещать кассиршу Наташу. Если с «пилотом» все получится, то можно будет и насовсем перебраться на «Фристайл». Как считаешь?

— Легко! — согласился Софроныч.

Кристина возвращалась домой на крыльях счастья. У нее началась белая полоса: любимый мужчина и любимое дело… Что еще надо от жизни?

Все-таки она страшно соскучилась по телевидению. Не надо ей никаких выборов, никаких хитроумных махинаций! Все, что ей хотелось, — это встать перед камерой, взять в руки микрофон и говорить.

Впрочем, на телевидении свет клином не сошелся. У влюбленных женщин улыбка на губах, и они ни о чем больше думать не могут, кроме того, что… У Кристины была улыбка.

Вся ее история с Ивом была крайне романтична, изыскана и безумна. Но, боже, как ей было страшно, что все это может оказаться лишь красивым миражем!

«Мы выдумываем друг друга… Нас нет. Мы — призраки…»

Мысли стремительно неслись вперед, наталкивались друг на друга, вставали дыбом, как льдины во время ледохода…

Что принес сегодняшний день? Только тепло поцелуев и новый всплеск всех чувств и эмоций. Впрочем, нет, на этот раз Кристина стала обладательницей сокровища: на прощание Ив записал для нее свои координаты номер сотового и e-mail. А это уже был пропуск в его мир!

— Сонька спит, что ли? — шепотом спросила Кристина, входя в полутемную квартиру.

Вышедшая ее встречать баба Лиза значительно кивнула.

— Уснула, слава тебе, господи!

— Хорошо.

Пока Кристина переодевалась в домашнюю пижаму и наскоро ужинала, баба Лиза как всегда вдохновенно рассказывала, на какие хитроумные уловки ей пришлось пойти, чтобы загнать Соньку в кровать.

Кристина кивала и то и дело косилась на часы. Было уже девять вечера. Ив наверняка позвонит. Должен позвонить! Она видела, какими глазами он смотрел на нее…

Закончив свой монолог, баба Лиза сняла со спинки стула свою мохеровую кофту.

— Ну все, я тебе ребенка сдала, так что теперь можно и на покой.

И перекрестив Кристину и батарею, шепотом добавила:

— Господи! Прости женщин негодных! Спасибо тебе, я спать пошла.

Это была специальная молитва за благополучие Кристининого дома.

В голове были мысли о чем угодно: забыл, все надоело, слишком много работы, что-то случилось…

Весь вечер Кристина просидела перед телевизором с выключенным звуком, чтобы ничто, не дай бог, не заглушило телефонного звонка… Все было напрасно: Ив так и не объявился.

В любом случае получалось, что она заинтересована в Иве больше, чем он в ней. Кристина Тарасевич была для него очередной знакомой, с которой при случае можно пообжиматься в подъезде…

Тогда ради чего это сидение в углу дивана с поджатыми коленками? Только для поддержания адреналина в крови? Любовь — это очередной фантом, который придумало себе человечество: что-то вроде бога, которого все ищут и никак не могут найти.

Совсем уж отчаявшись, Кристина достала из сумочки записку с телефоном Ива. Долго смотрела на цифирки, за которым пряталось его имя. Позвонить? Но что можно сказать человеку, который не хочет тебя видеть? Который вот уже во второй раз обманывает тебя?

Не смотря ни на что, Кристина все же принялась набирать его номер. Замерла. Прислушалась.

— Абонент не отвечает или временно недоступен.

Она ничком упала на диван. Может, с Ивом что-то случилось? Может, он попал в беду и не может позвонить?

Боже, пусть он просто вернется! Пусть просто вернется…

Весь день у Ивара был жесткий взгляд и поджатые губы. Он заперся в своем кабинете, зарылся в бумагах… Проблема выбора — либо Люба, либо Кристина — вновь и вновь всплывала у него в мозгу.

Но он не хотел решать свою дилемму! Он не хотел быть причиной несчастья для жены и не хотел бросать Тарасевич!

Временами в его душе поднималась злость на Кристину: это она втравила его во все это! Не будь ее, все было бы в порядке!

Впрочем, Ивар знал, что он врал сам себе: не будь ее, у него была бы все та же серенькая, сто раз виденная жизнь, в которой самым волнующим событием являлось получение зарплаты.

И еще у него не было бы этих странных галлюцинаций: на его коже до сих пор горели ее прикосновения и поцелуи…

… Вечером у Стольникова была прямая радиотрансляция, и Ивар поехал к нему договариваться о краже фотонабора. На проходной его встретила Леденцова и провела к эфирке. Губернатора надо было перехватывать на ходу, а то сразу после радио у него было запланировано выступление на годовщине Союза предпринимателей.

Ивар с Леденцовой на цыпочках зашли в небольшое подсобное помещение, отделявшее коридор от студии. Сквозь стеклянную перегородку им были видны и какая-то журналистка с пионерскими восторженными глазами, и сам Стольников. Он сидел, облокотившись на пульт, и весьма эмоционально объяснял:

— На меня, так сказать, обвалилась философская мысль: я просто обязан сейчас быть в центре! Жизненный уровень, который сегодня у нашего народа по разным причинам ниже колена, еще ниже быть не может. Так почему я должен быть у своего гордого народа какой-то мочалкой?

Ивар медленно перевел взгляд на Леденцову.

— Он что, обкурился, что ли?! Чего он несет?!

Та лишь мученически закатила глаза.

А Стольников был настолько горд своим успешным выступлением, что, увидев поджидавшего его Ивара, даже забыл осерчать.

— У тебя какой вопрос? — спросил он после окончания эфира. — Ладно, давай не на ходу… Садись ко мне в машину, по дороге расскажешь.

Ивару ничего иного не оставалось, как согласиться.

Ивар позвонил в штаб и сообщил, что Стольников дал добро на похищение фотонабора. Голос у него был странный, с плавающими интонациями.

— Слушай, — обеспокоено позвал его Никитин, — по-моему, ты малость набрался. Что там у вас происходит?

— Предприниматели празднуют годовщину своей успешной деятельности, после некоторой паузы ответил Ивар.

— И ты вместе с ними?

— Ну да, в некотором роде…

— С тобой точно все в порядке? Ты сам на себя не похож…

— Да ничего. Пока.

— Погоди-погоди!

Но Ивар уже повесил трубку.

— Спорю, на что хочешь, что Алтаев сегодня напьется в стельку, вздохнув, сказал Никитин Боголюбу.

— И спорить нечего — напьется! — угрюмо отозвался Боги. Ему редко удавалось проникнуть кому-нибудь в душу, но этот случай был слишком очевиден.

Умница-Никитин до самой ночи писал опровержения против изобличительных анти-Караваевских статей. Было ясно, что после кражи фотонабора Синий не успокоится и постарается распечатать свои газеты где-нибудь еще. Так что надо было использовать предоставляющуюся паузу, чтобы заранее убедить избирателей в великолепных душевных качествах губернаторского зятя.

Никитин щелкал клавиатурой, заигрывал с журналистками по «аське»,[6] хохмил по телефону, но в то же время не на секунду не забывая об Иваре. Он чувствовал, что с его другом что-то происходит… Что-то нехорошее…

… Он разыскал Алтаева в ресторане «Ассамблея». Предпринимательское торжество уже отгремело, официанты убирали со столов…

Ивар сидел в одиночестве в глубине зала и курил — упавшая на глаза челка, опущенные плечи…

— Привет, — тихо сказал Никитин.

Алтаев поднял на него какой-то замученный взгляд.

— Ты зачем приехал?

— Уже поздно. Тебе надо домой.

— Решил взять меня на буксир? Я бы и сам добрался…

Никитин сел рядом с ним.

— Не хочешь к Любке возвращаться?

Ивар махнул сигаретой.

— А, опять вопить будет… Надоело.

— Поехали ко мне?

— И что, мне всю жизнь у тебя прятаться? Ладно, черт с ним! Где Леденцова с Боги?

— Боги уехал с водочниками красть фотонабор, а Леденцова уже дома.

Ивар затушил окурок в пепельнице.

— Знаешь, что я придумал? Давайте, когда кончатся эти выборы, махнем на какой-нибудь отдаленный карибский остров на пару недель. Просто ничего не будем делать: солнышко, океан, пальмы…

Никитин сжал его плечо.

— Пойдем, я отвезу тебя.

В квартире гуляли остывшие кулинарные запахи. Люба была молчалива и несчастна. Сквозь открытую дверь в большую комнату виднелся ее огромный черный чемодан: Люба не умела путешествовать налегке.

Ивар стоял посреди прихожей, не совсем зная, что ему делать и куда приткнуться. Теперь, с приездом Любы, он уже не был хозяином в своем холостяцком жилище. Она успела навести чистоту и все расставить «по местам».

— Ты где был? — наконец задала она вопрос, который должна была задать.