Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941 - Гельмут Гюнтер

Потом, когда мы все же оделись, тут же стали сооружать для себя землянку. И соорудили, когда уже темнело. Как и днем, мы сгрудились, как овцы, пытаясь согреться. А посреди ночи вся эта постройка возьми да завались. Вот такие мы оказались строители. Ругаясь почем зря, мы выбирались из-под снега.

– Если к полудню сегодняшнего дня не подготовите для себя землянку, я всех вас отправлю к тыловикам. Пешим маршем!

Ого, Клингенберг шутить не намеревался, это было видно по нему.

Стуча зубами от холода – стоявшее колом от грязи белье лишь усугубляло чувство холода, – мы не мешкая отправились на поиски подходящего места. Вся ложбина продувалась колючим северным ветром, задубели мы так, что ни на что уже не были способны.

– Идите сюда! – позвал Вернер. – Я тут подыскал кое-что, только достроить немного, и все будет как надо.

И верно – он стоял у почти готовой землянки. Оставалось только снег отгрести да крышу соорудить. К тому же место это было куда безопаснее при артобстреле русских. Ну а связисты обустраивали свою «виллу» в нескольких метрах от нас.

Мы приободрились. Пока одни рубили небольшие деревья, мы с Гердом отгребали снег.

– У меня есть идея! – сообщил Альберт.

И куда-то исчез. К вечеру наш вигвам был готов. Альберт, оказывается, приглядел где-то разбитый и брошенный грузовик, снял из кабины кожаные сиденья, и они прекрасно вписались в интерьер землянки – теперь у нас была и софа. На юго-западной (не выходившей на противника) стороне мы врезали что-то вроде окна. Даже застекленного. Стекло также было снято с грузовика. И теперь, сидя на софе, можно было созерцать всю ложбину. Мы даже камин соорудили. Правда, без трубы – топился он по-черному. Но нам было плевать на дым – в конце концов служившее нам дверью одеяло всегда можно было откинуть, и дым выходил.

Потом мы весь день не вылезали из землянки. Вернер бренчал на гитаре. Кое-кто сидя дремал – именно сидя, потому что разлечься было негде – «софа» была и узковата и коротковата. К вечеру нас поджидало радостное событие: вдали мы различили темную точку – явно штабной автомобиль и явно с пайком для нас. Мы сидели и глядели в наше окошечко. И спорили, засекли ли иваны штабную машину, когда она пробиралась через поле. Дело в том, что поле было в секторе обзора русских. Но темная точка росла. Конечно, водитель бы стреляным воробьем и ехал, выписывая по полю умопомрачительные зигзаги, как слаломист на спуске.

– Медленно он тащится, – заключил Герд.

Машина и на самом деле ползла как черепаха. Русский снаряд настиг ее где-то в центре покрытого снегом поля. Разрыв пришелся как раз у самого двигателя. Рвануло как положено – когда дым рассеялся, мы увидели, что от машины осталась груда металла. А водителя силой взрыва вышвырнуло на снег. Мы видели, как он поковылял на перевязочный пункт. Так что с ужином нам пришлось распрощаться. А вот второй автомобиль добрался благополучно, но уже когда стемнело.

На следующий день явился адъютант.

– Здесь, на линии фронта, нужны только двое! Остальные могут отправляться в службы обеспечения дивизии. Сами решите, кто именно здесь останется!

Мы бросили жребий. Герд с Лойслем остаются, а мы – Вернер, Альберт и я – убираемся.

К полудню мы прибыли к тыловикам дивизии и, осмотрев машины, направились доложиться шпису.

– Чудненько, – ухмыльнулся тот. – Немедленно в распоряжение Эвальда на чистку картофеля!

Недовольно ворча, мы направились куда приказано. К вечеру мы устали – всю вторую половину дня куда нас только не гоняли. Нет, на передовой все же как-то ловчее. А вот когда шпис приказал готовить личное оружие к осмотру, мы поняли, что это предел.

Едва забрезжило утро, как мы кинулись к Эвальду, чтобы тот направил нас развозить утренний кофе на позиции. Эвальд, свято уверовавший в то, что распоряжение исходит от шписа, не имел ничего против. Мы старались смыться как можно быстрее – не дай бог, шпис явится, и вся наша версия рухнет. Мы нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

– Эвальд, побыстрее никак нельзя? Уже пора ехать!

– К чему такая торопливость? – недоумевал он, покачивая седой головой. Нет, ему точно чувство юмора не занимать! Стоит подвалить сюда шпису, как наш план накроется медным тазом. Наконец термосы были наполнены, и мы, взвалив их на спину, отправились к передовой.

Потом Эвальд рассказал нам, как бесился шпис, убедившись, что мы улизнули без его ведома. А уже на передовой мы явились к адъютанту. Долгий вышел разговор: в конце концов, мы уговорили адъютанта и спокойно вернулись в свою только что оборудованную землянку на кожаную софу. И к окну поближе.

Несколько дней спустя – я только что вернулся от связистов, первоклассно обставивших землянку, – русские возобновили обстрел. На этот раз снаряды ложились в опасной близости от их землянки, и я предпочел вернуться в нашу хоть куда менее уютную, но зато куда более безопасную. Я уже почти добрался до нее, как вдруг прогремел взрыв, а меня взрывной волной швырнуло внутрь, не успел я даже откинуть одеяло на входе. Снаряд угодил аккурат в землянку связистов! Двое были убиты и несколько человек ранены – таков был итог. Меня трясло как в лихорадке, пришел я в себя лишь после основательного глотка шнапса.

Примерно в 20:00 Альберт объявил:

– Гельмут, давай со мной. Я тут одну деревеньку присмотрел на нейтральной полосе, где до сих пор разгуливают курочки!

– Я не против разнообразия ради.

И мы отправились в путь. На посту боевого охранения 2-й роты мы сказали, что, дескать, направлены на «особое задание», и от нас сразу отстали. Вскоре мы уже добрались до вышеупомянутой «деревеньки на нейтральной полосе». Большинство домов были разбиты в щепы, но несколько остались.

– Ты смотри будь повнимательнее – здесь иваны тоже шляются, – прошептал мне Альберт.

– Кому ты говоришь? – буркнул я в ответ.

Мы как патруль подошли к стоящему поодаль сараю. Вошли внутрь. Луч карманного фонаря выхватил из полутьмы сидевших на шесте довольно жалких созданий. Альберт раскрыл приготовленный мешок, схватил одну из куриц и проворно сунул ее туда. Остальные так расквохтались, что, наверное, в Москве было слышно.

– Альберт, знаешь, сейчас они всю Красную армию сюда своим квохтаньем призовут! Так что давай-ка делать ноги!

– Какой прок нам от одной-единственной птички, Гельмут?

И тут же повалился наземь, успев схватить еще одну курицу. Я тоже, не желая отстать от товарища, сунул в рот фонарик и заграбастал третью по счету птицу. Тут же в мешок. И… тут началось. Квохтанье кур подняло всех собак в округе. Пора было срочно убираться подальше.

Не успели мы добраться до 2-й роты, как позади началась стрельба.

– Вот дьявол! Едва смылись! Теперь главное – чтоб не сцапали!

Совершенно ни к чему было нарываться сейчас на начальство. Стрельба, в конце концов, затихла. Конечно, для прицельной стрельбы было темновато, но курица квохтала и билась в мешке, видимо предчувствуя свою горестную участь. Альберт решил положить этому конец. Все как на мази! Мы благополучно вернулись на «виллу», а все остальное предоставили Лойслю. Одну куриную ножку мы отослали нашему Старику.

20 ноября период отдыха для нас, мотоциклистов-посыльных, кончился. Уже не было нужды охранять левый фланг дивизии. И мы по тряской, словно стиральная доска, дороге отправились в Городище. Я должен был ехать в дивизию, где меня продержали аж целую неделю. В результате я вернулся к своим уже в Истре, небольшом городке при Новоиерусалимском монастыре на берегу Истры. Было это 26 ноября1.

Я ехал через лес; когда он наконец кончился, я различил на огромном заснеженном поле деревню. Издали она мне понравилась. Поднимавшийся из труб дымок соблазнял мыслями о тепле, еде и отдыхе. А после долгого пребывания в дивизии я ничего не имел против отдыха.

Указатель сообщил мне дорогу к командному пункту, и вскоре я увидел Вернера, Альберта и Лойсля. Все трое с печальным видом застыли перед каким-то домом.

– Что это вы словно в воду опущенные? – волнуясь, спросил я.

– Герд погиб, – хрипло доложил Вернер.

Я так рвался встретиться со своими товарищами, а тут на тебе! Огорошили!

– Как это произошло?

Немцы взяли Истру 25 ноября.

– Видишь вон тот мостик на дороге? А слева от него деревья? Так вот, Герд наехал на мину в двух шагах от этого моста.

Выяснилось, что Герда направили за саперами. До Герда по этому мосту ездили все кому не лень – и ничего. А вот его угораздило. Просто верить не хотелось, что он вот так глупо мог погибнуть.

– Взрыв был слышен даже здесь, – продолжал Вернер. – Мы тут же на мотоциклы и помчались туда. Жуткое зрелище, надо сказать. Все тело сплошное мясо. Представить страшно, какую дикую боль он испытал, ужас прямо… Но ему уже ничем нельзя было помочь – мы просто ходили вокруг как заведенные, и все. На мгновение он пришел в сознание. Альберт упрашивал санитара вколоть ему что-нибудь обезболивающее. И тот уже стал рыться в сумке, но тут адъютант отозвал его в сторону и сказал: «На кой вам черт? Он все равно конченый!» Разумеется, это адресовалось только санитару, но вышло так, что и мы услышали. И знаешь, Гельмут, нам было до жути обидно такое слышать. А Герд. Герд. Просто от судьбы не уйдешь. Война есть война. Нам сразу стало ясно, что долго он не протянет, хоть в госпитале, хоть где – тут и медики ни к чему. Но скажи: зачем этому уроду понадобилось говорить такое при нас? Ни Хильгер, ни Андрае такого бы себе никогда не позволили. А для этого недоноска ты человеком становишься только тогда, когда тебя произведут в офицеры.