Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941 - Гельмут Гюнтер

Никакой нерешительности в критический момент здесь быть не должно – за нами остальной батальон, а за ним и дивизия. Излишне напоминать, что стрелок постоянно держал палец на спусковом крючке и был готов в любой момент из коляски открыть огонь по врагу.

Самый страшный момент для дозора – первые выстрелы противника. Мотоциклистам нужно без промедления нырнуть в придорожный кювет или отыскать себе другое укрытие. А если укрыться негде, шлепнуться на землю, если, конечно, уцелели, если первые пули врага не прошили насквозь. Были такие бойцы, которые начинали палить из пулемета еще на лету. Пока командир дозорной группы – если предположить, что он остался в живых, – молниеносно оценивал обстановку, а его бойцы в это время прикрывали его, у водителя было две возможности: либо тоже спрыгнуть с седла, либо на месте развернуть машину и на ней броситься в ближайшее укрытие.

Разумеется, это требовало железных нервов, но разве кто-то может похвастаться, что у него и вправду железные нервы? Бесспорно, бывали сотни ситуаций, когда приходилось действовать вопреки всем правилам, импровизировать на ходу. Но – в любом случае – ехать в составе дозорной группы (отделения) и рискованно, и конечно же «почетно». Были бойцы и командиры – унтершарфюреры и рядовые постоянно входили в состав дозорных групп. И у них выработалось своего рода чутье на опасность.

Патруль на лошадях или на машинах – дело другое. Хотя и дозор, и патруль – риск страшный. Но разве война вообще – не рискованное занятие? Но если спросить любого бойца любого мотоциклетного подразделения, хотел бы он попасть в пехоту, Вилли бы наотрез отказался. Никто не спорит, у пехотинцев свои особенности и свои рискованные ситуации, как и в любых других боевых подразделениях каждого рода войск. Но сама специфика мотоциклетной группы, присущий мотоциклистам дух охоты – именно это нас привлекало. Ведь большинство солдат, независимо от личного восприятия войны, остаются верны своему роду войск, своему подразделению или части – и танкисты, и пехотинцы, и артиллеристы.

Мы ехали по на скорую руку восстановленному мосту. На нас смотрели солдаты дивизионного саперного батальона. Ночь мы провели в дороге. Даже костров не разжигали – не желали выдавать себя русским. Солдаты скрючивались в совершенно немыслимых позах на своих мотоциклах.

За нами следовал батальон пехотного полка СС «Дер Фюрер», ведя бои с арьергардами русских. Мотоциклетный батальон ждал дальнейших распоряжений. Бела отправился в дивизию сменить Герда. Вернер с Альбертом поехали развозить распоряжения в подразделения обеспечения. Я оставался при командире. Цепенея от холода, я стоял, привалившись к своему мотоциклу. В ушах свистел ледяной северный ветер. Старик направился по каким-то делам в лес.

– Эй! – позвал меня водитель командира. – Давай садись в машину!

Меня не пришлось упрашивать. По крайней мере, в машине этого ветра не было. Я удобно устроился на сиденье рядом с водителем, так сказать, на «командирском месте». Фердль сосредоточенно жевал, предложил и мне хлеба с беконом.

– Слушай, откуда такая роскошная жратва?

Фердль с набитым ртом объяснил:

– Командиру с его желудком переедание противопоказано. Это же для него все равно что отрава.

Мы знали, что у Старика с желудком непорядок. Даже посылки из дому и разные вкусные вещи были ему вроде как ни к чему. Пару раз он даже попадал в госпиталь по поводу желудка, правда ненадолго. Впрочем, происхождение деликатесов меня отнюдь не волновало – меня угостил Фердль, и я вкушал их с удовольствием. Поев, водитель слазил куда-то за сиденье и вытащил фляжку со шнапсом. Мы оба быстренько опорожнили ее. Почти опорожнили. И шнапс был первоклассный! Огнем разливался он по телу, и я тут же позабыл и о холоде, и об остальных неприятностях. Мы даже затянули песню, как и положено после выпивки. На трезвую голову никто и рта бы не раскрыл, да и вообще… Что бы подумали о нас?

Боже, кто же это шагает? Да это Старик! Стоило Клингенбергу повысить голос, вопрошая, как я мигом очутился возле своего «коня». Правда, пару раз шлепнувшись в снег. Ну вот, вляпался! Выяснив отношения с Фердлем, Клингенберг забрался на сиденье, Фердля выгнал на мороз. Не знаю, что там командир наговорил Фердлю, но обстановка резко изменилась: теперь Фердль, жалобно подвывая, приплясывал на холоде.

И тут. Словно гром среди голубого ясного неба – артиллерийский обстрел! Я сразу же нырнул в кювет. Клингенберг вышел из машины – неторопливо, торопиться вообще было не в его духе, причем в любой обстановке, – и отдал Фердлю распоряжение. Фердль направился к багажнику. Только он распахнул его, это и произошло. Фердль склонился над багажником, и тут разрыв! Прямо за его спиной. Он, подпрыгнув, завопил:

– Моя бедная задница!

И ухватился за бедро чуть пониже ягодиц. Все оказалось не так уж и страшно. Стащив с него штаны, чтобы осмотреть рану, я услышал, как Клингенберг иронично произнес:

– Ну вот – расплата за содеянное не заставила долго ждать!

Ни больше ни меньше! Меня его слова отчего-то задели за живое. Бездушный эгоист! Пару-тройку недель спустя в батальон пришло письмо Фердля. В своей родной Вене он отыскал совершенно уникальную работенку – он получил место старшего водителя госпиталя. Бог ты мой – ради такого и я не пожалел бы получить здоровущий осколок в зад!

Артобстрел оказался непродолжительным. Прибыл связной и вручил Старику радиограмму.

Слава богу, мы должны были собираться в путь. Миновав посты охранения пехотного полка СС «Дер Фюрер», мы вошли в привычную роль «глаз дивизии»! И тут к Старику на мотоцикле подъехал унтершарфюрер. Я с любопытством прислушался. Взвод разведки обнаружил длинную маршевую колонну русских, направлявшихся на запад по дороге к нам. Танки, артиллерийские орудия, грузовики – в общем, полный набор! Вот это уж лучше не придумаешь, мелькнула мысль. Мы маршируем на восток, а наши «друзья» – на запад. Если бы мы сделали вид, что не замечаем друг друга, тогда эта война точно скоро бы кончилась.

Унтерштурмфюрер Шрамм передал мне донесение, которое мне необходимо было доставить во взвод связи. Ехать было недалеко – связисты тянули линию буквально в двух шагах от нас. Вручив обершарфюреру Кольхаазу донесение, я принял от него расписку и отправился восвояси. С маршевой колонной русских предстояло разбираться другим частям и подразделениям. Подобные операции явно уже не по нашу душу. Мы упорно продвигались на восток.

27 октября мы вышли к Рузе[19]. Ротам было поручена охрана позиций с востока. 1 ноября 1941 года Вернера повысили – теперь он стал роттенфюрером, и это продвижение к маршальскому жезлу нужно было срочно отметить. Утром, пока еще не развиднелось, мне предстояло съездить в расположение 10-й танковой дивизии. А вечером до этого мы «отмечали». Похмелье было совершенно жуткое. Вскоре я выехал из Рузы и в гордом одиночестве следовал по шоссе. С утра на термометре было —18 градусов. Но я предусмотрительно укутался с головы до ног. Порванные кальсоны я повязал вокруг лица и прикрыл таким образом рот, чтобы не задохнуться на морозе. Можете не волноваться – это была не та часть штанов, которую обычно принято просиживать!

Я рассчитывал без труда найти 10-ю танковую дивизию. Несмотря на теплую одежду, я продрог до костей и поклялся никогда в жизни столько не пить. По моим подсчетам, я проехал около 15 километров, и тут двигатель, пару раз чихнув, сдох. Черт, черт, черт… Что же с ним такое на этот раз? Стащив перчатки, я стал изучать карбюратор.

В конце концов я установил причину – она оказалась элементарной. У меня кончился бензин! Я готов был прибить себя за свою безалаберность. Ведь это было совершенно обычным делом – посмотреть перед отъездом, сколько у тебя в баке бензина! И именно сегодня я запамятовал взглянуть. И вот теперь стою посреди дороги как идиот. Куда ни глянь – снег, снег и еще раз снег. Только к северу примерно в 10 километрах начинался лес, а вокруг меня темнели редкие кусты на белом поле.

Выхода не было. Мне оставалось искать какое-нибудь подразделение, где меня одарили бы несколькими литрами бензина. Первым делом я на руках протолкнул машину до ближайшего кустарника и тщательно замаскировал ее ветками и снегом. Спросите, зачем? Ну а как, по вашему мнению, поступили бы те, кто случайно заметил бы мой мотоцикл? Просто-напросто прихватили бы его с собой и потом «забыли» бы отдать! Наступило время «самоснабжения»! Несмотря на все усилия, войсковой подвоз осуществлялся с перебоями, и все, как могли, заботились о своем благе. Какая к черту этика?

Мороз быстро прогнал остаточные явления минувшего вечера. Последние километры я проехал на попутном грузовике и все же добрался до 10-й танковой дивизии. Быстро передав донесение кому положено, я доложил о приключившемся со мной обер-лейтенанту. Он проявил понимание и отправил меня на штабном автомобиле туда, где я спрятал свой мотоцикл. Шофер не забыл прихватить и канистру с бензином.