Золотой скарабей - Адель Ивановна Алексеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно так случилось следующим утром, когда сын вошел в комнату больного. Отец сидел на кровати и нетерпеливо говорил:
– Давно жду тебя! Что так долго спишь?
Вокруг хлопотали слуга да еще какой-то черноусый незнакомец – доктор?
– Гришка! – прохрипел отец. – Хочу ехать на лодке, по Неве! Помогай! Пока не прокачусь – не умру.
Григорий и слуга с трудом надели на исхудавшего старика теплую одежду и двинулись к выходу. Там сильно дуло с Невы.
Черноусый почему-то не двинулся с места. Он суетился.
А им было невдомек, что неизвестный пробрался все же в Физический кабинет, сумел открыть графский ларец и… выкрал того самого золотого скарабея, которым так дорожил Строганов. У Григория, правда, мелькнуло в голове: «Что ему надо?» Но отец так вцепился в его руку, не выпускал – и они двинулись к выходу.
Исполнилось последнее желание барона, он увидел Неву, Стрелку Васильевского острова, вырывающуюся из-за туч луну…
Когда вернулись, отца уложили. А к следующему утру он уже не дышал…
Что делать? Петербург жил своей обычной жизнью: там перемешаны любовь и смерть, обман и радость – все бьет фонтаном. И это называется «ЖИЗНЬ».
Черное небо – желтая луна
Кто чем был озабочен, а Воронихин стремился как можно больше увидеть прекрасного. После Венеции Андрей оказался в порту, где некий старец (или в его лице судьба?) зазывал паломников на шхуну, что направлялась в святые места, посетить христианские святыни. Шхуна была так стара, изношена, что страшновато на нее садиться. Зато билеты дешевы, в пути всего два дня – и Воронихин решился.
Погода стояла тихая, море умиротворенное – шхуна скоро двинулась по волнам Адриатического моря в сторону Палестины.
Паломников было немного, всего несколько человек, и Андрей пристроился в конце их цепочки. В кармане у него лежало Евангелие, подаренное митрополитом Платоном. Он открывал наугад страницы и читал:
«…с книжниками и фарисеями, насмехаясь, говорили: других спасал, а Себя Самого не может?.. Также и разбойники, распятые с Ним, поносили Его… От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого; а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или! Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты меня оставил?.. другие говорили… посмотрим, придет ли Илия спасти Его. Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух… смотрели издали многие женщины… между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова…»
«И я увижу иконы или фрески с изображением тех событий? – думал Воронихин. – И пройду по тем местам, по Гефсиманскому саду?» И сердце его трепетало. Он вгляделся в лица паломников – в них было что-то от древности. Вон молодая женщина – с иконой Богоматери… Прямой пробор в волосах, стройна… Вот старец с белой бородой. Какие живописные фигуры, а старика лучше написал бы Боровиковский – такие типы ему любы…
…Отшагав версты три, странники остановились на привал. Сидя на камнях, достали жалкую снедь и запивали ее отвратительной теплой водой. Двинулись к ближайшему храму, отстояли службу по греческому чину и долго, старательно молились. Когда Андрей глядел на икону Богоматери, его воображение то рисовало стройную тонкую фигуру, то вспоминалась «характерная» девица Василиса.
Но – опомнился, одернул себя: можно ли о таком думать, ежели стоишь в храме? Молитва так сама по себе, а он – сам по себе.
Вдруг на противоположной стене рассмотрел фреску: на земле лежало распростертое тело Иисуса на кресте, полутьма… Кровавые рубцы и раны, капает кровь, а глаза, залитые кровью, из-под тернового венца… Иисус истекает кровью, а над ним – высокая, в темном платье с опущенной головой – Мария! Оплакивает Христа, своего Божественного Сына? Взгляд, сожалеющий и печальный, устремлен ввысь, но вся Она – в темных тонах, и цвет этот – не краска, но горе! И символ печали.
Во многих церквах, соборах бывал Андрей, но ничто не производило на него такого сильного впечатления. Он любил иконы Богоматери, однако… это темное, почти черное платье, хитон… Руки, в бессилии опущенные вниз. Голова Ее почти не видна, но ясно, что в глазах – слезы. И нет края вселенскому Ее горю. И сама собой полилась у него молитва на церковнославянском языке:
«Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою, благословенна Ты женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших… О Всемилостивая Госпоже наша… Воздвигни нас из глубины греховныя и избави нас от глада, губительства, от труса и потопа… от напрасныя смерти, и нападения вражия, и от тлетворных ветр, и от смертоносныя язвы, и от всякаго зла… Подаждь, Господи, силы не закопать свой дар Божий, а воплотить его в деяниях светлых…»
Нарушая, быть может, церковные каноны, Андрей молил Богоматерь, чтобы она не дала угаснуть дару, данному ему Богом, благословила на верность художествам и зодчеству, которые велел постигнуть его благодетель граф Строганов.
…И вновь паломники брели под палящим солнцем, не смея сетовать на жару, спотыкаясь об острые камни. Вокруг лежала каменистая пустыня, и не было сил оглядывать слепящие окрестности. Белое-белое, залитое беспощадным солнцем пространство. И неподвижный горячий воздух, марево, дрожащее впереди…
С трепетом душевным вошли паломники в Вифлеем, где явился на свет в бедном жилище Христос – в яслях Его нашли… И явились, чтобы возгласить миру о рождении Иисуса, волхвы и жены-мироносицы… Среди них была Мария Магдалина. Паломники ступили в храм Рождества Богородицы, храм Марии Магдалины. У входа благообразный их старец споткнулся, и Андрей повел его, держа за руку…
Содержание, смысл будущего своего творчества Андрей увидал в Палестине и благодарил Бога. Но чего-то еще не хватало. Такие иконы – не его дело, он – зодчий! Что же почерпнет из странствия?..
Тут предстал полуразрушенный храм, окруженный темно-красными колоннами. Все они сохранились! Колонны – его скрытая любовь: в них видно пространство, неподвластное времени, течению его, – колонны хранят вечность. Но как стройнят и увеличивают пространство, дают перспективу! Уходящие вдаль, они продлевают вечность… А этот темно-багровый цвет! Он несет кровавый и печальный след…
В них есть что-то от тех немногих, стоящих, должно быть, от самого времени Христа, деревьев под названием оливы. Толстые-претолстые стволы – и воздушная, серебрящаяся на солнце листва… Плоды, известные даже в Петербурге, у Строганова, – отсюда их привезли?..
«Если достанет терпения и веры, если сподоблюсь получить заказ на храм
