Русалья неделя - Елена Воздвиженская

воздух, тишина и усталость. Спал я крепко, и ничего не слышал. Утром, выйдя на крыльцо, я увидел на ступенях какое-то пятно, наклонившись, разглядел, что это какое-то чёрное вещество, вроде мазута.

– Вчера, наверное, чем-то запачкал, когда вещи из машины таскал в дом. Надо будет помыть крыльцо к обеду.

Я обошёл двор, всё было на своих местах, открыл ставни и распахнул окна. Хорошо-то как здесь! Не прогадал я, купив дом именно в этой деревне. И река рядом, и лес, и соседи спокойные, пожилые люди, некому бедокурить да шуметь. Несколько семей средних лет тут живут, сказал дед Матвей вчера, надо будет познакомиться. Невдалеке от дома увидел я колодец.

– Странно, что раньше он мне на глаза не попался.

Я подошёл поближе, заглянул внутрь. Воды в колодце не было, но был он такой глубокий, что дна я не увидел, оно скрывалось в темноте.

– Надо же, – удивился я, – Какая глубина. И чего местные жители его не засыпят? Ведь упасть может кто-нибудь.

– Здорово! – услышал я как меня окликнули.

– О, дед Матвей! Доброе утро!

– Как спалось-то?

– Отлично, спал до самого утра не просыпаясь даже. Тут такая тишина.

– Тишина. Да…

– А чего это у вас колодец так стоит, не засыпете. Не боитесь, что упадёт кто?

– Да уж сколь раз пробовали, Леонид, но сколь в него земли не сыпали, он как бездонный – всё улетает куда-то. Так и бросили эту затею. Заколотить пытались, так доски будто выворачивает кто. Караулили даже, но никого не поймали. Так и бросили эту затею. Да вроде никто ещё не падал, слава Богу.

– Может вам помочь чем-нибудь, а, дед Матвей?

– Спасибо, Леонид, вот забор бы подправить не мешало. Так ведь у тебя самого, чай, дела намечены.

– Мои дела не срочные. Так что я к вам приду, как позавтракаю, начну с забором.

– Вот спасибо-то, сынок, ну я пойду тогда пока, приготовлю струменты.

Забор дедов и впрям покосился, и держался на честном слове. Я возился с ним уже часа три, дед отошёл приготовить нам обед, и я остался один. Кругом росли яблони, вишни и картошка, и я чувствовал себя Адамом в райских кущах. Внезапно с той стороны забора просунулась тощая ручонка, и схватила меня за футболку. Я оторопел. А в щель между досочками показалось личико, сначала я даже решил было, что детское, но потом понял, что это не ребёнок.

– Зачем ты в дом Егоровны приехал? Уезжай, уезжай отсюда. Он скоро придёт за тобой. Ой, придёт. И тогда поздно будет.

Я отцепил от себя цепкую ручонку и попятился назад. Личико отвернулось и захихикало, а между досочками замелькала чья-то убегающая фигура в балахоне.

– Дед Матвей, а кто это у вас тут такой странный бегает? Спрашивал зачем я сюда приехал, уезжать велел, – спросил я деда за обедом.

– А, так это Сонька- блажная. Ей в этом году уж шестьдесят пять лет исполнилось, а умом и видом, что ребёнок, так сразу и не отличишь. Когда приглядишься, так и то не сразу смекнёшь, что это старушонка. Ты на неё не обижайся, она всю жизнь такая была. Родители уж давно померли, так она одна живёт, и справляется с домом, между прочим. Развлеченье у ей такое, по деревне ходить да с людьми болтать, а то и сама с собой говорит, смеётся чему-то. Кто её разберёт, что там у неё в голове.

Вечером я долго сидел на лавке у ворот, наслаждался свободой и любовался красотами природы. В воздухе пахло ночными цветами из палисадника бабки Варвары, и дорожки света падали из её окон почти до моих ног.

– Ещё не закрыла ставни, – подумал про себя, уже начиная привыкать к местным порядкам.

Я поднялся, затворил ставни на своих окнах, и пошёл домой. На секунду мне показалось, что у самой кромки леса стоит кто-то высокий и смотрит в мою сторону. Я пригляделся, но уже смеркалось и я решил, что это просто дерево.

Ночью я внезапно проснулся и сел на кровати. Отчего я проснулся, я не мог понять. В доме было темно, хоть глаз выколи.

– Ставни-то закрыты, – подумал я и прислушался.

По стене прошелестело что-то, словно снаружи кто-то провёл по брёвнам веткой. Потом стихло. Через несколько минут звук повторился, но только уже проскребло по ставням, будто кто-то слепой ходил и ощупывал весь дом, желая пробраться внутрь. Я встал с кровати, подошёл к окну, попытался разглядеть что-нибудь в темноте, но ничего не увидел в крохотную щёлочку между ставнями. Снаружи меж тем снова заскребло. Послышались тяжёлые, медленные шаги по ступеням крыльца, затем снова тишина. Я долго стоял у двери, ведущей в сени, но ничего не менялось.

– Да ну, ветер может, а я стою тут, как дурак, спать надо ложиться, – подумал я.

И в эту минуту в дверь постучали.

Я замер. Затем на цыпочках подошёл к двери, открыл её и крикнул в сенцы:

– Кто там?

– Это я! – послышалось с крыльца из-за входной двери.

– Дед Матвей, ты что ли?

– Я, я, сынок. Открой, пожалуйста, дело срочное.

Я уже шагнул было вперёд и протянул руку к замку, но тут опомнился.

– Дед, а ты чего это ночью-то шатаешься? Что за дело срочное?

– Да плохо мне что-то, вызови фельшера, а?

Я опять метнулся, было, к двери, но что-то меня смущало всё же в голосе деда.

– А что болит-то у тебя?

– Да голова, давленье, видно, подскочило, и сердце вот ноет. Фельшер-то у нас в соседней деревне живёт, у ей машина, она скоро приедет. Позвони.

– Ну хорошо, – согласился я, – Сейчас.

– Дверь-то открой, – жалобно проскулил дед, – Тяжело мне стоять-то.

Я в третий раз метнулся к двери, но снова остановился. Что-то не нравилось мне во всём этом. Да и дед с вечера выглядел бодрым и вполне здоровым. Хотя, конечно, в его возрасте всяко может быть.

– Ты пока посиди на крылечке, дед, а я сейчас позвоню и открою, – попытался я оттянуть время, и чувствуя себя идиотом. Там человеку плохо, а я верю во всякие сказки про бабайку из леса, шатающуюся ночами по деревне.

Но в тот же миг весь мой стыд как рукой сняло – в дверь вдруг жахнули с такой силой, что она аж подскочила в петлях. Я забежал в дом, и запер вторую дверь на навесной крючок, так себе, конечно, запор, но хоть что-то. А снаружи кто-то выл и сотрясал дверь:

– Открой, открой я тебе говорю! Впусти меня!

Не знаю сколько это продолжалось, я потерял счёт времени, лишь когда между ставнями показалась узкая полоска света, всё смолкло и я уснул прямо тут, на полу, у порога.

Проснулся я оттого, что в мою дверь снова стучали. И снова дед.

– Леонид, живой ли?

Я вышел на крыльцо, щурясь от яркого света.

– Живой.

– Ты чего ставни-то до сих пор не открываешь? Я уж думал случилось чего. Проверять пришёл.

– А ты чего ночью-то приходил?

– Я? Ночью? – дед почесал в затылке и вдруг встрепенулся, – Как приходил?! Что говорил?

Я рассказал соседу, как было дело, и дед помрачнел:

– Плохо дело. Пришёл он, как я и говорил.

– Кто он?

– Он. Тот, кто живёт в лесу.

***

– Молодец ты, Леонид, что не открыл дверь, – сказал мне дед Матвей, когда мы пили чай у меня на кухне, – Иначе не сидели бы мы с тобой тут сейчас вместе.

– Неужели вы вот так и живёте постоянно? – спросил я, – Почему не уехали отсюда за долгие годы жизни?

– Ну почему постоянно, – возразил дед, – Я ведь говорил, что зимой-то потише, его не слыхать, в деревню не приходит. А вот с началом весны, как и остальное всё в лесу просыпается, так и он тут. Опять же в избу-то он редко стучит, просто ходит, заглядывает, тут главное не попасться ему на улице в поздний час, да не забывать двери и окна запирать на ночь.

– Всё равно не понимаю, – сказал я, – Всю жизнь так