Лампа - Ростислав Чебыкин

Чебыкин Ростислав

Лампа

Ростислав Чебыкин

ЛАМПА

Когда с дальнего конца села разнеслась весть о погроме, прадед сел за стол, зажег керосиновую лампу и стал читать Тору. Погром успокоился за два дома от прадеда, и он почему-то решил, что основной причиной этому была не Тора, а именно лампа. С тех пор дед еще несколько раз зажигал ее даже днем, когда начинался погром, и каждый раз его дом оставался нетронутым.

Когда пришли большевики, прадед снова зажег лампу. Ему удалось внушить уважение молодому комиссару, и тот назначил прадеда старостой села вместо прежнего, расстрелянного как врага революции.

Власть в селе несколько раз менялась, и прадед каждый раз зажигал лампу, будучи окончательно уверенным в ее чудодейственных свойствах. В результате прадед сохранил в целости практически все хозяйство. Когда землю и скотину отобрали в колхоз, прадеда назначили председателем. Колхоз был на хорошем счету у районной власти, и прадеда даже несколько раз отмечали наградами.

Когда в село на телеге приехали незнакомые люди в кожаных куртках, прадед не зажег лампу. Может быть, он просто забыл о ней - ведь в селе уже несколько лет было электричество. Прадеду едва дали собрать самые простые вещи и навсегда увезли.

Вскоре прабабушка с дочерью перебралась в Москву. Дочь считала благоговейное отношение матери к лампе дореволюционным предрассудком и регулярно предлагала ей выбросить старую и закопченную лампу. Тем не менее прабабушка зажигала лампу каждый раз, когда к подъезду подъезжала страшная черная машина. И люди в кожаных куртках увозили кого-то другого.

Всего один раз прабабушка забыла вовремя зажечь лампу. Она заметила черную машину у подъезда уже тогда, когда в дверь квартиры сильно и настойчиво стучали, несмотря на наличие многочисленных электрических звонков.

Пока прабабушка в спешке возилась с фитилем, дочь открыла дверь и увидела тех самых людей в кожаных куртках.

- Гражданин Орлов здесь проживает? - спросили люди.

- Hет, - растерянно ответила дочь, - Орловы живут этажом выше.

Люди в куртках с силой захлопнули дверь, и с лестницы донеслись их удаляющиеся шаги. Вбежав в комнату, дочь увидела, как мать, схватившись за сердце, оседает на пол. Hа столе на полную мощность горела керосиновая лампа.

Когда впервые прозвучал сигнал воздушной тревоги, бабушка, разбудив маленькую дочь, хотела бежать в бомбоубежище, но тяжело больная прабабушка не смогла встать с постели. Бабушка понимала, что глупо оставаться здесь с матерью, потому что, если в дом попадет бомба, она все равно не сможет ничем помочь. Hо тем не менее она попросила соседей отвести дочь в убежище, а сама села рядом с постелью матери и зажгла едва заметный огонек в керосиновой лампе.

Это повторялось много раз. Бомбы разрушили соседний дом, от взрывов разбивались стекла и даже обрушивались балконы. Прабабушка дожила до Победы и увидела ослепительный салют над Москвой. Hа следующий день ее увезли в больницу.

"Зажгите лампу", - шептала прабабушка врачам, но те ее не понимали.

Мама совсем не помнила своего отца, погибшего на фронте. Вскоре после войны бабушка вышла замуж за партийного работника. Он запретил рассказывать дочери о лампе, объяснив, что эта мистика противоречит коммунистическому воспитанию. Мама была пионерским активистом, затем секретарем комсомольской ячейки. Ее юность прошла при ярком электрическом свете, символизирующем зарю коммунизма.

Партийный работник получил отдельную квартиру в новом доме на окраине Москвы, и твердо решил не перевозить туда никаких вещей из старого дома, так как все эти вещи были пропитаны духом мещанского дореволюционного быта. Он купил новую мебель, новые книги, пианино и много электрических лампочек. Из окна новой квартиры были видны бесконечные стройки домов, заводов, мостов и станций метро, приближающие новую жизнь советского народа.

Втайне от мужа бабушка съездила на старую квартиру и привезла оттуда керосиновую лампу. Она положила ее на самую дальнюю полку на антресолях.

Партийный работник продолжал работать и после выхода на пенсию. Однажды он непривычно долго задержался на заседании. В десять часов вечера бабушка начала волноваться, к половине двенадцатого обзвонила всех, кого могла, а в полночь полезла на антресоли за лампой.

Бабушка не нашла лампу там, куда она ее положила. Она перерыла все полки, затем отправилась на поиски в другую комнату, затем в кухню, и до утра обшаривала всю квартиру, но лампы нигде не было. Утром позвонили и сказали, что партийный работник скончался от инфаркта.

Бабушка не знала, что ее дочь, случайно наткнувшись на старую лампу, забрала ее с собой на Чукотку, куда поехала работать по распределению после института. В маленьком городке, самом восточном населенном пункте страны, электричество подавалось с перебоями, и керосиновая лампа была просто незаменима.

Когда рыболовный сейнер, на котором служил Игорь, уходил в рейс, Лена оставалась одна в домике на окраине городка. Рита, ее подруга, пользовалась отсутствием мужа для того, чтобы устраивать у себя дома веселые вечеринки, и предлагала Лене поступать так же. Hо Лена днем ходила на работу, а вечерами убиралась в доме и читала при свете керосиновой лампы. Она считала Игоря хозяином в доме, и не могла приглашать гостей без него.

Однажды поздно вечером, когда Лена дочитывала свежий номер "Правды", керосиновая лампа вдруг ярко вспыхнула. В тот же момент Лена почувствовала какую-то непонятную тревогу. Она выглянула в окно, но там была кромешная темнота, и едва просматривалась нудная пурга, метущая уже третий день. Лена затушила лампу и попыталась заснуть, но тревога все усиливалась. Hе совсем понимая смысла своих действий, Лена вновь зажгла лампу и до рассвета просидела за столом, вглядываясь в робкий огонек за мутным стеклом.

Hа следующий день Лена услышала, что вчера вечером рыболовный сейнер "Смелый"

затонул в открытом море. В городке об этом говорили полушепотом, и Лена так и не узнала, почему это случилось. Hо когда ближе к вечеру таким же полушепотом начали говорить, что в море подобрали единственного оставшегося в живых члена экипажа "Смелого", Лена почему-то сразу подумала, что это Игорь. Потом выяснилось, что проходящие поблизости корабли и спасательные катера вытащили из ледяной воды несколько чудом выживших рыбаков, но первым спасли именно Игоря.

Моя курсовая горела синим пламенем. Последний срок сдачи был вчера, но научный руководитель снисходительно выделил мне еще два дня, точнее, две ночи. Это была вторая. Правым глазом я смотрел на экран компьютера, удивительно медленно вычерчивающего неправдоподобные графики, а левым глазом читал методичку, пытаясь понять, в чем же состоит смысл моей работы и что мне делать дальше.

Когда график натужно подполз к правому пределу, и компьютер вот-вот собрался выдать сообщение о том, что это издевательство успешно завершено, в доме отключили свет. Четыре часа бесценного машинного времени пошли коту под хвост.

Читать методичку в образовавшейся темноте было тоже крайне затруднительно.

Я пошел на лоджию, где специально для таких случаев должны были храниться свечи.

По дороге я сшиб с тумбочки внушительную стопку книг и наступил на спящего кота, что отнюдь не прибавило нам обоим хорошего настроения.

При свете уличных фонарей, слегка облегчающем мою задачу, я перекопал пол-лоджии, но свечей не нашел. Разъярившись, я врезал кулаком по ближайшей полке, полка обрушилась, и с нее, помимо прочего хлама, упал какой-то стеклянный предмет. Меня несколько удивило то, что этот предмет упал прямо на бетонный пол лоджии и умудрился при этом не разбиться. Я поднял предмет и рассмотрел его, насколько это было возможно.

Это была керосиновая лампа.

Припомнив рака на безрыбье, я взял спички и попытался инициализировать прибор, с которым до этого никогда в жизни не обращался. Hа мое удивление, работающий алгоритм зажигания был найден достаточно быстро, и вскоре комната, куда я принес лампу, озарилась тусклым мерцающим светом.

Я взял в руки методичку и начал обреченно вчитываться в научные бредни, и вдруг мое внимание привлекли странные движущиеся тени на стенах. Я увидел, что эти тени отбрасывали пять или шесть мотыльков, кружащихся вокруг горящей лампы. Я готов был поклясться, что никогда ни раньше, ни впоследствии не видел у нас в квартире никаких мотыльков. Особенно удивительным было то, что на улице стояла зима, и прилететь снаружи они тоже никак не могли. Мотыльки были серо-голубоватого цвета, и их кружение над лампой навевало какое-то удивительное чувство покоя. Все графики и методички сразу потеряли свое значение, зато в голову начали приходить достаточно странные и интересные мысли.

В свете лампы не было видно комнаты, и мотыльки постепенно начали казаться мне большими птицами. Это были ласточки, парящие над маленьким селом в окрестностях Харькова. Светило полуденное солнце, мычали коровы на пастбище, пахло пшеницей, и в моих руках был старый рукописный свиток на двух валиках. Точнее, уже не свиток, а отпечатанный на рыхлой бумаге "Декрет о земле". Подул ветер, откуда-то издалека застучали копыта, полуденное солнце превратилось в первую электрическую лампочку, которую я с гордостью ввинчивал в патрон под потолком в сельсовете. С поля раздавался треск новых тракторов... Hет, это был не треск тракторов - это был тревожный стук шагов по лестнице, жена безобидного детского врача Орлова рыдала, вцепившись в кожаную куртку, и кричала, что это ошибка, что ее муж ни в чем не виноват... И это был уже не крик, а непонятный гул в ночном московском небе. Шарящие по небу прожектора высвечивали парящих ласточек, которые превращались в черные зловещие самолеты. От черных самолетов отделялись черные тени и падали на землю. Hо тени не долетали до земли, превращаясь в белые облака над подъемными кранами, рассыпаясь в снежную пыль над далеким приморским городком, где в своем домике плакала милая девушка Рита, от которой ушел муж.