Русалья неделя - Елена Воздвиженская

Леонид, как стемнеет, из дома лучше не выходи. Сейчас время наступило недоброе. Зимой-то всё же пореже случается всякое, хотя тоже в том году вон было. Приехали мужики с городу на рыбалку, да и сгинули. Один УАЗик ихнёй остался на берегу стоять да кострище потухшее. Утащил он их в лес.

– Да кто, он-то, дед Матвей? И почему сейчас время недоброе? – спросил я, удивляясь дедову рассказу. Уж чего-чего, но явно не таких советов новосёлу ожидал я от него услышать.

– А кто ж его знает, да только давно, до нас ещё подмечено, что зимой он-то ли в спячку уходит, то ли что, но не слышно его. А вот летом каждую ночь приходит он в деревню.

– Кто?

– Зло. Зло, что в лесу живёт. Никто его точно не может описать, каждому он по-своему кажется. Одни говорят, на чёрное облако он похож, другие, что на дерево корявое, третьи, что на человека высокого. Мне-то лично думается, что вовсе нет у него обличья, дух он. Древний, старый.

– И давно этот дух здесь обитает?

– Наши деды про него уже ведали, а до них не скажу был он или нет. Поначалу редко он к людям подбирался. Бывало, пойдёт кто в лес, да и пропадёт. Ну, в те времена, знамо дело, на волков списывали, да на то, что заплутал человек. А иным удавалось уйти от него, вот они-то и рассказали остальным. Идёт человек по лесу и чувствует – смотрит на него кто-то. А не видать никого.

А человека такой ли страх берёт, что он всё быстрее и быстрее начинает идти. Ему-то кажется, что он к выходу из леса идёт, а на самом деле только дальше, в чащу, забирается. Поначалу только ощущение, что следят за тобой, а после он показываться начинает, мелькает меж стволов деревьев, как густой чёрный дым. Тут уж человек бежать начинает, не разбирая дороги, и тогда раздаётся пение.

– Пение? – удивился я.

– Ага. Знаешь, как вот у шаманов бывает, горловое такое, с хрипотцой. У человека всё плыть начинает перед глазами, и он как слепой становится. Тогда и выходит тот из-за деревьев.

– И что делает? Убивает?

Дед помолчал.

– Думали так поначалу. А после стали находить в лесу коконы, большие, в человечий рост, примотанные к стволам деревьев, и словно чёрным дёгтем вымазанные. Один такой вскрыл охотник наш Иваныч, занятно ему, вишь ли, показалось, думал, что осы так затейливо гнездо завернули, послушал – жужжанья нет, брошенное, видать, он и вырезал кусочек, а там – лицо человеческое! Глаза закрыты, а дышит. Иваныч оттуда бежал до самой деревни. Вызвал милицию. Приехали скоро. Повёл он их на ту поляну, а там нет ничего!

– Как это?

– А вот так, совсем ничего. Ну милиция у виска покрутили, да пригрозили Иванычу, что, мол, в другой раз за такие проделки пойдёшь на пятнадцать суток или в дурку закроем. Пить, мол, надо меньше, а то мерещится тут всякое, отрываешь нас от дел. А Иваныч у нас сроду не пил. У его с желудком чой-то там, язва что ли, была. Так Иваныч с той поры и охоту бросил. Сказал, без дичи я проживу, а вот если в кокон такой попаду, так вряд ли.

– И что же за кокон был, интересно?

– Кто знает. Может он так себе пищу сохраняет или ещё для каких целей. После того раза грибники ещё три раза натыкались на такие коконы. Два раза наши были, так они, памятуя рассказ Иваныча, бежали оттуда без оглядки. А в третий-то раз городские опять же приехали. Город-то от нас недалёко, вот и тянет вас, городских, сюды, на природу, мать твою. А разве ж каждого уловишь да предупредишь? Ну, и интересно тем тоже стало, что за кокон такой, ковырнули сверху, а там девка. И один её и признал. Фотография её во всех газетах была. Пропала без вести прошлым летом. Искали её долго, студентка института какого-то там была она. Да так и не нашли.

И что удивительно, лицо у неё было словно только что уснула, то ли попалась она ему недавно, то ли в том коконе сохраняются люди, как живые. Загадка. Те бегом в машину свою да в город, и тоже в милицию, мол так и так, нашли мы ту девку. Приехали с нарядом, а там снова ничего. Тут милиция уже и сказали, мол, вы что тут, грибы что ли эти потребляете? Как их…

– Галлюциногенные, – подсказал я.

– Они самые, – поддакнул дед, – Ну, и штраф им впаяли за ложный вызов. Так вот, Леонид, я к чему, зимой оно редко такое случается. За всю мою жизнь я лишь раз пять и помню. А вот летом правило у нас в деревне. С наступлением сумерек закрываешь ставни, двери, и на улицу носа не кажешь. Он придёт. Придёт непременно. И будет стучать в окна. Будет знакомыми голосами просить тебя двери открыть ему. Только не вздумай этого делать. Иначе пропадёшь и следов не найдут.

– М-да, – пробормотал я, – Ты, дед, не шутишь ли часом? Как-то слабо верится в наше время в рассказы про какое-то древнее зло.

– А вот и зря, – возразил дед, – К тебе-то он особливо придёт.

– С чего это?

– А потому, что раньше хаживал он в этот дом, да много лет уж дом пустой стоял. Как почует он, что появился тут кто-то, так непременно заглянет к тебе на огонёк, помяни моё слово.

– А зачем он сюда ходил?

– А в доме-то твоём Егоровна жила. Она ведьмой была. Да, чего так глядишь? Думаешь совсем старик из ума выжил, чепуху несёт? Или думаешь, что ведьмы могут только на отшибе жить, в развалившихся избах? А вот в жизни оно не так, Леонид. Егоровна жила в твоём теперешнем голубом домике, в самом центре деревни. Потому и видели люди, как по ночам с огородов приходит тот. Она его на крыльце встречала.

Что за дела они творили, не знаю, и знать не хочу. Помогал он ей. Да и померла она как-то странно. Ночью в баню пошла на что-то, там и нашли её на другой день, и вся она чёрным была измазана, глаза такие, будто самого чёрта увидела, хотя его-то она как раз постоянно видела, а печь в бане сверху донизу раскурочена была.

Сын Егоровны жить тут не стал, сразу дом на продажу выставил, как положенное время прошло. Да только долго тут никто не зажился, все уезжали через пару недель. Так и стоял дом один. А вот сейчас внук Егоровны взялся снова за продажу.

– Да, ещё сказать хотел, – словно опомнился дед Матвей, – Говорили, что у Егоровны в подполе запрятано было что-то, что давало ей власть над этим. Сам-то он войти в дом не может, потому как заговорила Егоровна избу. И покуда он не заберёт то, что в подполе, он в покое тебя не оставит. Так что ты поищи, а ежели найдёшь что, отнеси в лес. Быть может оставит тогда он людей в покое. А ставни-то на ночь запри, не забудь.

– Забавный дед, однако, – подумал я, обходя свои владения в майских сумерках, и оглядывая двор и постройки, – Зло какое-то. Лес. Коконы… Скучно им тут в деревне живётся, хозяйство не держит почти никто, одни старики и остались, вот и развлекаются как могут. Сидят, поди, сейчас с соседями да хохочут, как он тут мне лапши на уши навешал. Не буду ставни закрывать, пусть свежий воздух гуляет. А дед всё-таки хороший, надо будет завтра к нему зайти, узнать, может помочь чего требуется. Мне не сложно.

Краем глаза я вдруг заметил какое-то движение слева. Повернув голову, я увидел, что соседка напротив – бабка Варвара вроде зовут её, вышла на улицу, и закрывает ставни на своих окнах. Немного постояв, и почесав в затылке, я подошёл к своим окнам и сделал то же самое. Ночью, лишь только голова моя коснулась подушки, я тут же уснул. Сказался свежий деревенский