Начало великих свершений - Борис Орлов

Оборачиваюсь. К нашему "кюбельвагену" торопится человек в военной форме навьюченный похлеще верблюда. Огромный чемодан, здоровенный вещмешок, пара бочонков, несколько глиняных фляг… Не доходя метров пяти до автомобиля, ему, наконец, удается разглядеть мои знаки различия. Судя по виду этого молодого кавказца с капитанским погонами, он уже сам не рад, что остановил машину со старшим офицером. Но всем известная кавказская гордость берет свое, и он строевым шагом подходит к машине:

– Разрешите доложить: капитан Айрапетян. Следую в Царьград к новому месту службы! – рубит он и "ест глазами" начальство, то бишь меня.

Теперь понятно, почему он обратился ко мне столь фамильярно. У него петлицы и просветы горного стрелка, а издали они и в самом деле схожи с танковыми. Он молод, но на груди уже теплая компания из "Георгия" и "Николая". Выше пристроился корсомольский значок. Медали за "Первый Кавказ", за "Первую Турцию", за взятие Бухареста и потемневшая "Отвага", видимо его самая первая боевая награда.

– Полковник Соколов. Садись, соратник, нечего так тянуться. – Я сдвигаю в сторону свои вещи. – Вот этого рыжего героя двигай и присаживайся. Не знал, что здесь и горнострелки стоят…

– Нэдавно, – он осторожно присаживается и робко гладит Танкиста. – Ми суда тры дна как прибылы. Толко я па дарогэ к родственныкам заехал. Атэц сказал – я заехал.

– Не думал, что в Турции еще остались армяне.

– Они нэ осталис – он улыбается широкой, хорошей улыбкой, – они приехалы! Тетя моя, с мужем и сэмьей. Вот ездил, смотрел, чтобы им харощий дом далы.

– Ну, тогда понятно, чего мой Танкист возле твоего мешка трется, – смеюсь я. – Небось, харчи домашние везешь?

– Ва! – он хлопает себя по бедрам. – Савсем глюпый стал! Гаспадын полковник, может, Ви кушать хотите? Сейчас… – он начинает развязывать мешок.

Я еле-еле успеваю его остановить. Кавказские щедрость и гостеприимство тоже славятся по всему миру…

До города я добираюсь под непрерывный и бесконечный рассказ капитана о самых разнообразных вещах, людях и событиях. Он щедро делится со мной бесценной информацией о своих многочисленных родственниках, еще более многочисленных друзьях и знакомых, и к концу нашей поездки я уже твердо уверен: мой попутчик – родственник половине армян, а вторая половина – его близкие приятели. Я уже не в первый раз сталкиваюсь с необыкновенной взаимосвязанностью всех кавказцев. В академии вместе со мной учились штабс-капитан Баграмян и капитан Багдасарян. Так вот они точно так же рассказывали о Кавказе и своих родственниках. Кстати, то же и у казаков, которые в родстве с доброй половиной своих земляков, а другой половине – сваты, кумовья, сослуживцы и закадычные приятели.

Шутки ради я интересуюсь у своего нового знакомого, как поживают Баграмян и Багдасарян. К моему изумлению он тут же отвечает, что его дальний родственник Баграмян уже полковник и сейчас возглавляет штаб 2-го горного корпуса, а троюродный дядя его близкого друга Норайра полковник Багдасарян погиб еще в 39-ом, командуя горнокавалерийским полком во время турецкого наступления на Ван. После такой исчерпывающей информации я закаиваюсь шутить над кавказскими традициями…

…Вот и Константинополь. Заметив один из грузовиков своей дивизии, нас покидает бравый капитан Гикор Айрапетян. На прощание он, не слушая никаких возражений, протягивает мне глиняную флягу, вытаскивает из мешка порядочный кусок вяленого мяса, засыпанного красным перцем, отмахивает от кольца жирной бараньей колбасы кинжалом чуть не целый метр; и швыряет на сидение "назика" целого жаренного индюка.

– Он ничего не кущал, толко изюм и орехи, да! Кушать будете – вспаминат будете! – кричит он, и, махнув рукой, мчится вслед грузовику, громко вопя что-то на своем гортанном языке. Его подхватывают за руки, втягивают в кузов, хлопают по плечам, обнимают, звучат радостные крики, переходящие в рев. Я смотрю ему вслед и мне вдруг становится немножко грустно: я завидую его молодости…

Ну, вот и я приехал. Куда ж я, интересно знать, эти подарки девать буду? Меня выручает водитель: он быстро заглядывает в какую-то мелкую лавчонку, и появляется через мгновение со здоровенным ковровым мешком в руках.

– Господин полковник, во – хурджин! – он трясет приобретением. – В него все и складывайте.

Таким образом, я являюсь в расположение штаба "Генерала Корнилова" с Танкистом на плече и хурджином в руках. Восточно-фронтовой колорит…

…Вечером того же дня я сижу в маленькой харчевне и, попивая крепчайший кофе с коньком, пытаюсь осмыслить то, что со мной произошло. В штабе дивизии выясняется, что меня не ждут и появлению моему вовсе не рады. В ГУК дружинных частей, видимо с учетом ускоренного распихивания "англичан", что-то напутали. Нет в дивизии для меня должности! Комдив, генерал-майор Пепеляев, извиняясь, разводит руками:

– Нету, батенька Вы мой, решительно нету. Ведь не на батальон же мне Вас ставить…

Тут он прав: на батальон меня ставить нельзя. И не потому, что я с батальоном не справлюсь – не забыл еще, чай, каков на вкус хлеб комбата. Но командиром танкового полка в корниловской – подполковник Ларин. Серьезный и грамотный офицер, георгиевский кавалер и ветеран трех компаний. И было бы просто подлостью ставить под его команду полковника, Героя России, да еще и "десятитысячника" в придачу. Ларин вроде ничего человек, но если мы характерами не сойдемся, то будет такое… Как если б мне покойника Анненкова подчинили… А снимать его не за что. Да и не зачем. Так что я оказался в роли "министра без портфеля": на довольствие поставили, в списки включили, но должности и не предоставили и из подчиненных – один денщик. Еще спасибо, что не сделали вечным дежурным по штабу, впрочем, надо полагать тоже из практических соображений: а вдруг "обиженному" полковнику придет в голову отстроить штабных? Остановить-то сможет только комдив, а ну как его поблизости не случится?

Так что мне остается лишь сидеть и попивать свой кофе. Танкист, опроставший блюдце сметаны, мирно подремывает у меня под рукой. Я поужинал, в офицерский клуб мне идти неохота – если напьюсь, то обязательно брякну что-нибудь лишнее… А больше тут пойти некуда: города-то я не знаю. А и знал бы, что бы изменилось? Ну, куда один пойдешь?

Я наклоняюсь к Танкисту:

– Что дружок, посидим еще, или пойдем на квартиру?

Он приоткрывает один глаз, смотрит на меня несколько секунд, а потом укладывается поуютнее, как бы говоря: "Ты – человек, ты и решай!" Тогда остаемся здесь…

…Темнеет так, словно выключили свет. В кофейне почти никого – так пять-шесть посетителей. Странно, а я думал, что в восточных кофейнях народу как на восточном базаре. Но это к лучшему. Мне сейчас ни с кем общаться не охота. Ну не охота же, я сказал!

– Каспадын апицер желай девочка? Спелий, слядкий, как хельва…

Да уж, никогда бы не подумал, что восточный сутенер будет так похож на свой литературный образ. Толстый, маленький, с золотыми кольцами на волосатых пальцах. Одет в нечто невообразимое, надо думать – халат. Вот уж мне только проституток не хватало…

– Господин желай, чтобы его оставляй в покое. Понимай? Гуляй!

Толстяк отходит кланяясь, но через пару минут появляется снова. Теперь он тащит за собой нечто тоненькое, завернутое в покрывало.

– Каспадын апицер, смотри – гурия!

Он рывком сдергивает покрывало. Передо мной, опустив голову, стоит девочка лет 12-13, в шелковых шальварах и короткой рубашке. Толстяк поднимаете ее лицо, ухватив девчонку за подбородок. Она смотрит на меня испуганными глазами. Так. Это вот – дело церкви. Только патрулей что-то не видать. Жаль. Придется действовать своими силами…

Если я сейчас пойду искать патруль, то когда вернусь, толстяка уже здесь не будет. Может быть, отобрать силой? Да нет, что-то мне вон те два хлопчика не нравятся. Дитятки под два метра ростом, и можете отрубить мне руку, если у одного из них под халатом не маузер…

– Сколько?

– Для каспадын апицер – двадцать абазов. Дешевле нет.

Двадцать абазов – это примерно семь рублей. Ну ладно, такие деньги у меня есть. Я вынимаю портмоне и достаю десятирублевую ассигнацию. Держи, работорговец…

Беру девчонку за руку, подсаживаю на плечо Танкиста, кидаю еще одну бумажку на стол за ужин и кофе. Так, теперь бы разобраться, где это моя квартира находится. На улице темно, как в угольном мешке. Дорогу я вроде помню, но не твердо. Может спутницу спросить? Как не так! Девчонка по-русски не говорит. То есть абсолютно. Ладно, дойдем как-нибудь…

…Проплутав по узеньким улочкам около часа я, наконец, выхожу к дверям своей квартиры. Денщик открывает дверь и изумленно пялится на мое приобретение.

– Вот что, голубчик, постели-ка ей на диване. И спроворь, пожалуй, что ни то поесть. А завтра, сходишь за дивизионным иерархом. Мне эту красавицу за двадцать абазов продали, так что пусть сим делом церковь займется. Да, и отведи ее помыться, – добавляю я ему вслед, когда он уже собирается уходить.