Начало великих свершений - Борис Орлов

– Вот что, голубчик, постели-ка ей на диване. И спроворь, пожалуй, что ни то поесть. А завтра, сходишь за дивизионным иерархом. Мне эту красавицу за двадцать абазов продали, так что пусть сим делом церковь займется. Да, и отведи ее помыться, – добавляю я ему вслед, когда он уже собирается уходить.

Мой денщик, веснушчатый курский увалень по имени Трофим, забирает девицу и ведет ее в комнату, в которой стоит диван. Я заваливаюсь на кровать, Танкист принимается уютно урчать у меня под боком, и вскоре я проваливаюсь в мягкий сон…

…Анненков берет папиросу из протянутого портсигара, закуривает сам и подносит огонек Куманину. Я тоже хочу закурить, но он отводит мою руку и тихо говорит:

– Еще не время. Тебе еще с нами нельзя.

А Гриша Куманин добавляет:

– Ждать себя заставляешь, Севолод. Давай-ка, брат, поторапливайся…

При этих словах он поворачивается и идет от меня прочь. Я изумляюсь тому, что человек может идти без ног и просыпаюсь…

В комнате темно, но я чувствую, что кто-то тут есть. Осторожно тяну руку к кобуре. Пустая! От же ж! Около окна мелькает тень. Так, а ведь ночной гость вряд ли знает, про маленький "Вальтер", подаренный мне на прощание Зеппом Блашке. Изящная вещица совсем не шутейного калибра должна лежать у меня в кармане брюк. Ну-ка, аккуратненько… Есть! Пальцы смыкаются на холодной рукоятке. Теперь без лишнего шума осторожно вытащить пистолет… Так. Ну, пожалуй, надо узнать, кто это у нас в гостях…

Я резко сажусь на постели, и тут же раздается тихий голос:

– Спокойно, господин Соколов, спокойно. Не делайте шума и резких движений и все кончится для вас хорошо…

Очень интересно. Говорит чисто, без акцента, но фраза построена не совсем по-русски…

– Кто вы? Что вам нужно?

Эх, еще бы побольше дрожи в голос…

Щелчок и мне в лицо бьет луч карманного фонаря. Но я ждал чего-то подобного и потому опустил голову. Хоть и с трудом, но различаю два силуэта…

– Если вы, господин полковник ответите на несколько моих вопросов, мы расстанемся с вами мирно и, возможно, даже друзьями. Кстати, не пытайтесь хвататься за пистолет – у вас его нету…

Ну, батенька, вот тут вы здорово ошибаетесь…

– Уберите свет, глаза больно…

– Хорошо. – Луч уходит в сторону. – А сейчас вы расскажете мне: с какой целью вас направили в дивизию "Генерал Корнилов"?

Так-так. Хорошо бы, конечно, прихватить субчиков живьем, да вот жаль – я не киногерой. Это только у них получается стрелять в темноте на звук и попадать в ногу, чтобы допросить злодея в следующей части фильма…

Я выдергиваю руку из под одеяла и стреляю в человека с фонариком. Тот мешком валится наземь. Одновременно с ним с кровати сваливаюсь я сам. И, как выясняется, вовремя. Мой "Лахти" грохочет от окна и пуля с противным визгом рикошетит от стены. Сажаю в сторону окна три пули, легкий вскрик, и больше ни звука. Я жду секунд двадцать, но не слышу ничего. Не поворачиваясь спиной к окну зажигаю свечу. Прямо передо мной лежит совершенно незнакомый мне невысокий человек. На нем темный костюм, делающий его плохо заметным в темноте. Положительно, никогда не видал этой рожи…

Кстати, а где Трофим? Он что, спит так крепко, что не слышит выстрелов? Надев брюки, я спешу на поиски. Он действительно крепко спит. Его лицо безмятежно, как и у всякого спящего, вот только под подбородком ухмыляется чудовищный ярко-алый раззявленный рот… Ему перехватили горло – от уха, до уха. Меня передергивает. Нелепая смерть…

Снизу стук:

– Откройте! Комендатура! Немедленно откройте!

Я спускаюсь, открываю дверь. Действительно, это комендантский патруль. Они обнаружили на улице мертвое тело с офицерским пистолетом. В дом затаскивают ту самую девчонку, которую я собирался передать церковникам. Только теперь у нее нет на лице выражения напуганного зверька. Губы поджаты, в одной руке стиснут мой собственный "Лахти", а в другой… в другой девочка держит узкий тонкий нож, которым так удобно хватануть по горлу…

Несколько минут уходит на объяснения. В квартире появляются новые люди из комендатуры. Еще бы, нападение на полковника, дружинника, Героя России – не шутка… Но, через час, после того как из дивизии присланы двое вооруженных солдат для защиты моей особы, все утихает. Комендантские забирают с собой трупы, просят завтра (а, точнее, уже сегодня) зайти для уточнения всех обстоятельств дела и уже собираются уходить. Они волокут труп убитого мною мужчины на носилках, даже не прикрыв какой-нибудь тряпкой. Нелепо свешивается скрюченная рука, и я неожиданно узнаю второго нападавшего. Понятно, почему я не смог опознать его сразу. Он был не толст, говорил без акцента, и на его волосатых пальцах больше не было перстней…

Полковник Всеволод Соколов. Константинополь, 1941.

Недоразумение разрешилось. В дивизию прибыли предписание и недостающие документы. Теперь я официально прикомандирован как офицер-эксперт по морским десантным операциям. В штабе дивизии уже началась работа по подготовке к учениям. Я составляю и согласовываю с начальником штаба программу учений, определяю троих офицеров для связи с флотом, начинаю вместе с начтыла расчет требуемого количества горючего, плавучих и спасательных материалов, вместе с картографами и разведчиками участвую в выборе мест для высадки и многое, многое другое. Короче говоря, к вечеру я, выжатый как лимон, с трудом добираюсь до своей квартиры, желая только одного – спать, спать, спать…

Но контрразведка думает иначе. Дома меня уже ждут двое корректных офицеров СМЕРШ – "смерть шпионам", как теперь именуется это учреждение, и двое священников-чекистов. "Чистота и кротость" в действии.

– Добрый вечер, соратники – вежливо здороваюсь со смершевцами, – Благословите, батюшка, – это уже к чекистам.

В ответ на приветствие смершевцы встают, а протопоп из "архангелов" благословляет. Я не спрашиваю, что привело их ко мне. Все ясно.

– Прошу прощения, господа. Я только что со службы. Возможно, Вы не откажетесь поужинать со мной, или хотя бы выпить чаю?

Пришедшие не отказываются. Вот и пригодился жареный индюк, который "ничего не кущал, толко изюм и орехи, да!" Мы лихо убираем индюка, выпиваем по рюмочке коньяку и теперь сидим за самоваром. Мой новый денщик, широкоплечий, высоченный архангелогородец Егор, смущенно отдуваясь, ставит на стол царское угощение – туесок с вареньем из морошки. При гостях не удобно, но я не забуду – я должен Егору. Никак не меньше пяти рублей или двух четвертей водки.

– Так как же, сыне, – протопоп о. Алексий аккуратно облизывает ложечку и прихлебывает ароматный чай, – когда ж ты понял, что он не просто сутенер?

– Да я так и не понял, отче. Я и узнал-то его только по рукам…

– Да уж, а второй пистолетик при себе держать, да еще и так, чтобы нашли не сразу… – тянет о. Алексий.

– А вот тут, Вы, батюшка, скорее всего, неправы, – замечает смершевец, капитан Олялин. – Господин полковник – фронтовик, привык при себе оружие держать.

Он поворачивается ко мне, и на груди у него тихонько звякают маньчжурские медали:

– Тоже, небось, привык, соратник, пистолет под рукой иметь? – он усмехается и понимающе подмигивает, – Хунхуз не дремлет, а?

Была в Манчжурии такая присказка. "Хунхуз не дремлет". Хоть бы в сортире, а офицер должен быть всегда при оружии. Бывали случаи, когда на офицеров нападали даже там… Правда, В Манчжурии у меня такой привычки не выработалось. Держать оружие при себе я привык уже после, во Франции. Впрочем, какая разница?…

– Странно другое: кот не почувствовал присутствия постороннего, – замечает второй смершевец, подполковник Гришин. – Если бы это была собака, то я бы сказал, что они натерлись специальной мазью отбивающей запахи. Но кот – не собака, и запах тут ни причем. Кот слышит, как мышь бежит в километре от него.

– Может быть, он стал глуховат от езды в танке?

– Вряд ли, хотя возможно, – Гришин поворачивается ко мне. – Слушай, соратник, твой Танкист мышей ловит?

– Вообще-то, да.

– Значит, не оглох.

– Знаете, соратники, думаю, что над моим приятелем сыграла злую шутку привычка. Он, должно быть, считает, что опасность от людей исходит только в бою. А тут боя не было…

– Похоже – смеются смершевцы и чекисты. – Все-таки ветеран, орденоносец. Привык…

После они дотошно расспрашивают меня о том, как выглядели те двое телохранителей псевдосутенера. Второй чекист, о. Симеон, быстро набрасывает по моим описаниям два портрета и предъявляет мне. Дал же Бог человеку талант! Оба гаврика – как живые. Затем они еще раз просят сохранять бдительность и вежливо откланиваются.

Ночь проходит без приключений, но утром в штабе я узнаю тревожные новости. Обнаружены трупы двенадцати офицеров, причем трое – из "корниловской". Но это еще не самое страшное. В шестой пехотной пропал шифровальщик штаба. Исчез из своей квартиры. Денщик убит, а офицер словно растворился в воздухе. Это очень плохо. Даже последнему обознику понятно, что шифровальщика взяли живым для последующего допроса. А тем, кто разбирается в этих делах чуть побольше обозника ясно, что шифровальщик "расколется". Если уже не "раскололся". Видел я, как разведка потрошит захваченного языка. Бр-р-р. Врагу не пожелаешь…