Тигроловы - Анатолий Буйлов

— На второй давленине должны настигнуть, — сказал Евтей идущему впереди Павлу. — А сколько дней потребуется идти, кто ж его знает? Может, она неделю будет ходить без добычи, а может, завтра трех кабанов подряд задавит, и завтра же настигнем ее...

— Сплюнь три раза, Евтеюшко, — устало проговорил Савелий. — Ишшо сглазишь. Хоть бы дня через три догнать — и то ладно. Снег должон большой вот-вот выпасть — успеть бы до снега...

Вывершив распадок, тигры пошли по кабаньим тропам. Там, где тропы разделялись, разделялись и промысловики, каждый шел по своей тропе до тех пор, пока не обнаруживал на ней тигриный след; в этом случае он сзывал товарищей условным свистом. Если же тропа разбивалась, а следов не обнаруживалось, тигроловы бросали эту тропу и выходили на другую, пока справа или слева снова не раздавался условный свист. Так, расходясь и сходясь, вышли к огромному, с обломанной вершиной, тополю, вокруг которого снег был истолчен и тигриными и кабаньими следами. На коре дерева, в чешуйках коры — торчали пучки кабаньей шерсти: кабаны так усердно чесались боками о ствол, что в некоторых местах даже отшлифовали его, содрав кору до оболони, причем обдиры были и старые, потемневшие от времени, и совсем свежие — не один год, знать, чесали чушки свои бока об это дерево.

Внимательно осмотрев ствол дерева, тигроловы увидели на нем множество царапин от медвежьих когтей, тоже старых и новых. Тут же были и шерстинки смолисто-черного цвета...

— Никак дупло белогрудого? — задрав голову и обходя дерево, сказал Савелий. — Точно, его дупло! Вот оно! — указал он рукой вверх.

С южной стороны ствола на высоте четырех-пяти метров от земли зияла аккуратная черная дыра, заеложенная снизу и обгрызенная до желтизны по окружности. Барсик и Амур, вздыбив шерсть, внимательно обнюхивали дерево.

— Белогрудка в дупле, — уверенно сказал Евтей. — Тигрица в дупло пыталась забраться. Вон шерсть ее. — Евтей оценивающе обошел дерево: — Так и есть, пыталась вытащить медведя из дупла, да не тут-то было — медведь хитер оказался, вишь, какая дырка тесная — впритирку, а главное — со стороны наклона дупло — трудно тигру удержаться на таком дереве.

— А он не выскочит оттуда? — с опаской спросил Юдов.

— Не бойся, паря, — успокоил Савелий. — Теперь, после тигры, его оттуда и силой не вытащишь. Она небось весь загривок ему исцарапала, вытащить его пыталась.

— Так, может, и нет его там? — усомнился Юдов.

— Ишшо чего! Та-ам сидит — куды ж ему деться?

— Но если б там он был, тогда бы чушки не чесались об дерево... Они же боятся медведя... Дух бы медвежий учуяли... и... убежали бы...

— Как бы не так! — снисходительно усмехнулся Савелий. — Это на воле они боятся его, а когда он в дупле лежит, тогда они прямо-таки специально дразнят его — из вредности! Обступят дерево с дуплом и ну чесаться! Чесанет боком и в сторону отбегает — глядит, чего будет. А он там фырчит, злится, да нельзя ему вылезать из берлоги...

— Что делать-то, отец, будем? — спросил Николай, кивая на дупло.

— Ты на что намекашь? — не понял Савелий.

— На что? На медведя намекаю, на кого же еще?

— Ну дак чо, — опять не понял Савелий, — убить его предлагашь?

— Предлагаю убить, — кивнул Николай, настороженно поглядывая на Евтея. — А что, очень удобная берлога, дупло низко, быстро мы его оттуда выкурим, а не выкурим — прорубим дыру. Оболонь тонкая. — Николай стукнул прикладом карабина по дереву. Звук удара гулко прокатился над лесом, а внутри дерева что-то глухо прошуршало.

Собаки натянули поводки, беспокойно застригли ушами, продолжая обнюхивать дерево, вздыбили на загривках шерсть.

— Не стучи, а то выскочит, — сказал Евтей.

— Надо бы убить его. Удобная берлога, — продолжал уговаривать отца Николай.

— Так ведь на белогрудых нынче запрет наложили, — проговорил Савелий. — Ишшо к тому ж заказник тут, как бы впросак не попасть. Барсуков первый нас и оштрафует...

— За Барсукова ты не бойся, отец, — убежденно возразил Николай. — С ним о чем угодно можно договориться.

— Эк вас расперло! — насмешливо воскликнул Евтей.

— Ты как, Евтеюшко, возражаешь или согласный? — Савелий неуверенно посмотрел на брата и с тою же неуверенностью стал смотреть на дупло.

— А я, брательничек, ставлю вопрос на голосование. Как общество решит, так и сделаем. — Евтей повернулся к Юдову, беспокойно посматривающему на дупло: — С тебя начнем. Согласен ты выкуривать медведя или нет?

— Да как все решат, так и я, — пожал плечами Юдов. — Оно бы и можно попробовать...

— Ясно дело, — удовлетворенно кивнул Евтей. — Стоишь на нейтральной черте. Теперь ты, Павелко, ответствуй. — Евтей смотрел на него испытующим и чуть насмешливым взглядом.

— Я против этой охоты, Евтей Макарович, — решительно возразил Павел.

— Это еще почему? — притворно удивился Евтей, согласно между тем кивая. — Какие твои доводы против этой охоты?

— Просто мне кажется, нам сейчас каждый час дорог. Надо что-то одно делать, а не гоняться за двумя и тремя зайцами... Да и вообще... — Павел хотел сказать, что жадность никого еще до добра не доводила, но, покосившись на Николая, промолчал. Лицо его и без того уже сердито напряглось и покраснело, глаза сузились.

— Разумный довод, разумный, — закивал Евтей и весело сказал: — Я тоже против, а ты, брательничек?

— Ну тады и я супротив, ежели вы супротив, — охотно согласился Савелий и, повернувшись к сыну, виновато добавил: — Вишь, Никольша, обшшество супротив... Оно и правильно. Покуда выкурим его, да удачно ли стрелим ишшо. Может, собак покалечит, может, и самих... Да и того... Покуда шкуру да мясо выносить да с егерем этим увязывать... Словом, сам видишь — канитель...

— Да уж вижу, вижу, отец, не слепой, — обиженно проговорил Николай, отходя в сторону и с силой резко и зло отдергивая рвущегося к дереву Амура.

С этой минуты Павел вновь, как в начале похода, стал ловить на себе его прищуренный холодный взгляд.

А утром, уже после того, как тигроловы, позавтракав, увязывали котомки, Павел, случайно ковырнув ногой хвойную подстилку, увидел под ней три бумажных шарика. Развернув один из них, обнаружил, что это обертка от шоколадной конфеты «Каракум». Шарики были спрятаны как раз на том месте, где спал Юдов. Брезгливо скомкав обертку, Павел незаметно бросил ее под ноги и втоптал обратно под хвою. Теперь он вспомнил, что точно такой же шарик он видел у первой нодьи, и тоже под постелью Юдова... Сомнений не было: в рюкзаке, который Юдов всегда развязывал и увязывал сам, а на ночь клал себе под голову, хранились шоколадные конфеты, и их Юдов для поддержания собственных сил на протяжении всего пути тайно ел, а бумажки прятал под хвою, либо, идя по тропе сзади бригады, отшвыривал их в сторону. Павел стал внимательно наблюдать за Юдовым, часто оглядывался на него и однажды увидел, как тот, сняв рукавицу, быстрым движением руки точно вытер ладонью губы, а когда отнял ладонь, на губах остался след шоколада. Очень хотелось поделиться Павлу своим открытием с Евтеем, но, поразмыслив, решил промолчать. Ведь от того, что он откроет другим эту маленькую мерзкую тайнишку, Юдов не сделается лучше, а только вызовет у мужиков презрительное отношение да посеет смуту.

В полдень тропа вывела на крутой склон. Здесь, на краю темного пихтача, тигрица задавила кабана-секача и вытащила его на чистый склон и, пятясь, проволокла через густой орешник на крутой носок, на вершине которого стоял густой раскидистый тис. Под кроной его тигры и съели кабана, пролежав около него дня три-четыре.

От границы пихтача до вершины носка было не менее ста метров крутого склона, и при этом весь орешник, через который волокла тигрица десятипудовую тушу кабана, был либо надломлен и согнут, либо вовсе срезан, будто косой трава. Всюду на тычках сломанного орешника виднелись клочья кабаньей шерсти.

— Экая силища! — разглядывая сверху волок, удивился Савелий.

— За чем ей было нужно вытаскивать кабана на такую высоту? — недоуменно спросил Павел.

— А это у нее прихоть такая, — довольным голосом, в котором звучала и гордость за тигрицу (вот-де она какая!), сказал Савелий. — Внизу-то, в пихтаче, темно и никакого тебе обзору, а здесь, вишь, какое веселое место. Тигра, она любит на возвышении да на солнышке полежать, понежиться, и чтобы видать ей было все кругом. Лежит, как царица на троне, и эдак вот вполглаза смотрит.

Съев кабана, тигры поднялись на седловину, заросшую перестойным пихтачом, и спустились по крутому распадку в пойму безымянного ключа. Здесь тигрица вышла на чей-то охотничий путик, оставила молодых тигров, а сама прошла по путику до первого капкана, обнюхала его. Словно удостоверившись, что все в порядке, вернулась и повела тигрят по своей охотничьей тропе, по своему извечному большому кругу, по сложной орбите, заранее предугадать и рассчитать которую не взялся бы ни один даже самый опытный таежник.