Вторая жизнь (Иллюстрации П. Зальцмана, Ю. Мингазитдинова) - Василий Ванюшин

— Нет, нет, — протестовал он. — Время, время, уходит! Дайте мне костюм. Мы едем сейчас же…

— Куда?

— Ты повезешь меня в студию. Да-да, я хочу выступить. Чтоб все видели и слышали…

Он говорил горячо, громко. Вошел Галактионов. Шельба сказал:

— Он придумал очень хорошую штуку — выступить по телевидению. Это было бы здорово!

— И вы полагаете, что это разрешат? — усомнился Галактио нов. — С этим и на порог не пустят.

Браун слушал их, сжимая руку Юв. Слова профессора поверг ли его в уныние. Он понимал, что не простое дело говорить перед всеми телезрителями Атлансдама.

— Юв, — тихо спросил он, — ты не можешь помочь?

Она отрицательно покачала головой.

— Предоставьте это мне, — стал горячо убеждать Галактионова Шельба. — Я когда-то умел улаживать дела. Не улыбайтесь скептически, коллега. Жильмаро — не Доминак. Директора телецентра и его компанию я немного знаю.

— Если бы это удалось, лучшего и не придумать, — сказал Галактионов. — Желаю вам успеха. Мне, конечно, ехать нельзя — мое появление может испортить все дело. Кроме того, я дал подписку — находиться только на квартире и в институте. Я сяду к телевизору, буду обдумывать свою речь на суде и ждать вашего выступления, капитан Браун.

— Господин профессор, — воскликнул оживившийся Браун, — только бы мне удалось сказать свое слово, клянусь, вам не придется идти в суд, никто волоса на голове вашей не тронет.

Брауну принесли его одежду — военный костюм. Голова его была забинтована, фуражку удалось одеть с трудом. Он хотел быть в парадном костюме, в котором ехал на встречу с невестой. И когда он встал рядом с Юв, лицо которой было и печальное и торжественное, вспомнились недавние мечты о венчании в церкви. И он почувствовал, что именно сейчас прочнее брачных уз, освященных церковью, соединились их судьбы и пути в жизни, как бы ни была для него жизнь коротка, прекрасна, тяжела — все равно навсегда,

МАШИНЫ ИДУТ ВВЕРХ КОЛЕСАМИ

Шельба сидел рядом с Максом. Браун полулежал на заднем сиденье, рядом была Юв. Обернувшись, Шельба сказал:

— Вы слишком много говорили и волновались. Сейчас, пока едем, постарайтесь ни о чем не думать.

Телецентр находился за городом. Чтобы проехать туда на машине, требуется минут двадцать. Но кончился рабочий день, улицы были запружены автомашинами, они задерживались перед светофорами, и на вынужденные остановки уходило много времени.

Браун отдыхал, откинувшись на сиденье. Все решено, и все, кажется, продумано. Только бы хватило сил!.. Он видел себя в зеркале, укрепленном впереди машины. Тот же Браун в отлично сшитой форме с погонами капитана, то же лицо, только без здорового румянца, — все, знающие его, непременно убедятся, что это именно он.

Беспокойство доставляла фуражка, никак не желавшая держаться на забинтованной голове, — она то и дело сползала. Браун не чувствовал ее на голове и часто брался рукой за козырек.

У очередного светофора машина остановилась, скрипнув тормозами и присев. Браун качнулся вперед, фуражка сползла на лоб. Браун потянулся рукой, чтобы поправить ее. Но рука на половине пути вдруг изменила направление, и Браун ухватил себя за правое ухо. Удивленный и раздосадованный своей неловкостью, он повторил попытку, но на этот раз поймал свой нос. Это могло показаться забавным, если бы он не помнил, как в его глазах неожиданно переворачивался вверх ногами профессор. Браун закрыл глаза. Когда он снова открыл их, то сквозь стекло увидел людей, медленно идущих по тротуарам. Мелькали вывески кафе и ресторанов. Люди заходили в двери или рассаживались на легких стульях прямо на тротуаре, под натянутым тентом, чтобы выпить прохладительного. Слева проносились встречные машины. В иных местах над улицей висела дорога электрички, мелькали вагоны. Громадный город был полон движения и грохота. Гром подействовал на Брауна угнетающе, опять в глазах начала мелькать какая-то чертовщина. Вот навстречу мчится огромный грузовик, кузов его заполнен ящиками, они возвышаются над кабиной. Кажется, автомашина, управляемая Максом, нацелена прямо на этот грузовик. Ни тот, ни другой водитель не отворачивает. Вот между радиаторами осталось пространство в пять метров, два метра. Столкновение неизбежно! Грузовик вдруг на полном ходу переворачивается, колеса крутятся вверху, и над ними черное, блестящее, как асфальт, небо…

Браун, кажется, даже вскрикнул и плотнее прижался спиной к сиденью.

Но не слышно грохота ящиков, скрежета железа, грузовик бесшумно исчез где-то слева, а машина, управляемая Максом, не вздрогнув, плавно продолжала катиться по черной блестящей глади улицы.

Шельба видел в зеркале угловатые движения руки Брауна, заметил мелькнувший в глазах испуг и подумал:

«Нарушения в области мозга, особенно мозжечка, очень серьезны».

Еще одно обстоятельство вызвало удивление Брауна. Все горожане носили траурные одежды. Он не заметил ни на одной женщине красного, голубого или зеленого платья — все были в черном или сером. Не видел ни одного зонта яркой раскраски.

«По ком этот траур? — подумал он. — Может, началась вой на, и эти женщины все стали вдовами. Вероятно, так и есть, потому что не умолкает гром военных маршей, Надо спросить об этом Юв.

Он повернулся к ней и увидел, что Юв тоже в трауре. До сих пор он смотрел ей только в лицо и на одежду не обратил особого внимания. Теперь он видел серое платье с черным воротничком, серые чулки и черные туфли. «В чем дело? — удивился он. — По мне еще рано носить траур. Может быть, погиб ее отец?».

— Юв, — спросил он, наклонясь к ней. — Зачем ты надела все черное?..

Она осмотрела себя, потом перевела ничего не понимающий взгляд на него.

— Черное? — и показала пальцами на свой воротничок. — И это черное?

— Вот именно.

— Это красное, — сказала она. — Тебе так кажется, Реми, — у тебя, должно быть, не в порядке зрение. Ты отдыхай, не утомляй себя.

Он перестал различать цвета — вот в чем дело. Конечно, никто не носит траура. Он заметил, что многие люди на тротуарах, одетые в черное, улыбаются, пьют пиво, разговаривают, ожесточенно жестикулируя. Одна сценка показалась ему даже забавной. Машина стояла перед светофором. Сбоку на тротуаре возле кафе мужчина пил портер прямо из горлышка бутылки. Он так закинул голову, что вдруг перевернулся вверх ногами. Но не упал, а вскинув ноги, как при стойке на брусьях, продолжал тянуть портер; темная, пенистая влага катилась струйками вверх. Опорожнив бутылку, мужчина встал на ноги, вытер платком усы и щеки, подал бутылку в раскрытое окно кафе и пальцем показал, что хочет выпить еще одну.

Все это заставило Брауна призадуматься, хватит ли у него сил на выступление? Вообще-то он чувствовал себя неплохо, головные боли после второго укола не мучили, только со зрением было явно неблагополучно.

Машина мчалась дальше. В ущельях улиц темнело. Скоро зажглись огни. Впереди над улицей висела ажурная воздушная дорога. По ней неслись вагоны. Дорога надвигалась, машина уходила под нее. Браун приподняв голову, следил за вагонами. Его не удивило, когда весь состав перевернулся. И все же он вздрогнул и посмотрел на Юв. А она даже не посмотрела на воздушную дорогу и движущийся странным образом электропоезд.

«Все это мне только кажется, не надо придавать значения, — успокаивал он себя. — Нужно беречь силы».

Машина вышла на набережную. В неширокой речке, стиснутой гранитными берегами, в невероятной глубине отражалось вечернее небо. Против течения тихо плыл маленький белый теплоход. Впереди и с боков его не было волн, лишь за кормой они вздымались пологими перекатами. Теплоходик четко отражался в воде — казалось, плыли в совершенно прозрачной воде два одинаковых теплохода, слепившиеся днищами. Они менялись положениями. Порой теплоход переворачивался и плыл, видимый под водой, а его отражение скользило поверху.

Браун так и не мог понять, который же теплоход настоящий. А высокие дома по ту сторону набережной качались, ложились плашмя, переворачивались. Вот-вот повалятся в реку, поднимут фонтаны брызг. Но зеркальная гладь воды оставалась спокойной.

Город кончился. Машина мчалась без остановок. Во все стороны простиралась равнина, исчезавшая в сумерках. Скоро показалась вышка телецентра — она угадывалась по светящимся лампочкам, а затем на фоне темнеющего неба проступили штрихи линий, образующих треугольники, ромбы, трапеции, заключенные в высокую точно вычерченную пирамиду. В глазах Брауна вышка шаталась, как мачта корабля в сильную бурю, порой кренилась так, что, казалось, вот-вот рассыплются все эти треугольники и ромбы, составляющие ее.

А на западе догорала широкая полоса заката. Там, пересекая зарю, чернели трубы широко раскинувшегося военного завода. Трубы были очень высоки, они тоже накренились, медленно качались, подобно дальнобойным орудиям дредноута, наводимым в цель — вот-вот грохнут залпом по этой вышке, по городу, в котором люди после тяжелого рабочего дня гуляют по улицам, пьют пиво и слушают музыку.