Недобрый день - Мэри Стюарт

Король с большинством приближенных жил во дворце вне крепостных стен. Но многие его рыцари обосновались в цитадели; там же поначалу поселили и оркнейских принцев. Их опять разместили отдельно, и прислуживали им люди Артура наряду с домочадцами, привезенными с Оркнеев. Злосчастный Габран, к вящей своей досаде, вынужден был остаться с мальчиками; о том, чтобы ему дозволили последовать за Моргаузой в Эймсбери, разумеется, не шло и речи. Гавейн, все еще терзаясь в душе от стыда за мать и от собственной ревности, не упускал возможности дать красавцу понять, что теперь он не более чем пустое место. Гахерис следовал примеру брата, но, по обыкновению своему, более открыто, всякий раз злой издевкой подчеркивая презрение к смещенному материнскому фавориту. Остальные двое, возможно, менее осведомленные о постельных капризах Моргаузы, едва его замечали. А у Мордреда мысли были заняты иным.

Но дни шли, и ничего не происходило. Ежели Мерлин, восстав из мертвых, и в самом деле собирался натравить Артура на Моргаузу и ее семейство, чародей явно не торопился. Ослабленный событиями лета и осени, старик почти не покидал отведенных ему покоев во дворце короля. Артур много времени проводил с ним; по слухам, Мерлин появился также на одном-двух тайных советах, но мальчикам-оркнейцам увидеть его пока что не довелось.

Поговаривали, что сам Мерлин высказался против пышной церемонии возвращения. Не было ни оповещения, ни публичных торжеств. По мере того как шло время, люди свыкались с присутствием чародея, как если бы «смерть» королевского кузена и главного советника и повсеместный траур лишний раз, и весьма убедительно, продемонстрировали привычку колдуна исчезать и возвращаться по желанию. Всякому ясно: великий чародей умереть не может, со знанием дела уверяли люди. Ежели он счел нужным погрузиться в подобное смерти забытье, в то время как дух его навешал чертоги усопших, так что ж, возвратился он еще более мудрым и могущественным, нежели прежде. А вскорости он снова отправится в свой полый холм, в священный Брин-Мирддин, и там и останется — всесильный, хотя, возможно, не всегда зримый хозяин святилища, готовый ответить на зов тех, кому нужен.

Тем временем если Артур и нашел время обсудить оркнейских принцев — о том, что Мордред — самая важная птица из всех, никто из мальчиков и не догадывался, — вслух о том не говорилось. Правда заключалась в том, что Артур, в кои-то веки оказавшись во власти сомнений, оттягивал решение. Но вот руку его подтолкнули, и сделал это, волею случая, сам Мордред.

Это случилось в канун Рождества. Весь день бушевала снежная буря; о том, чтобы выехать верхом или поупражняться с оружием, не велось и речи. Близились праздники, Рождество и день рождения короля, всем было недосуг, так что принцы, освобожденные от повседневной муштры, бездельничали с самого утра, изнывая от скуки в просторном покое, где спали вместе со слугами. Мальчики бессовестно объелись, злоупотребили крепким валлийским метеглином, поссорились, подрались и, наконец угомонившись, сошлись понаблюдать за игрой в триктрак, что шла полным ходом в противоположном конце комнаты. Толпа зрителей наблюдала за финальной партией, не скупясь на ободрения и советы. Играли Габран и один из местных, по имени Лир.

Было уже поздно, светильники горели тускло. От очага тянуло дымом. В окно просачивался сквозняк, наметая снег на пол, но никто этого не замечал.

Кости со стуком падали на стол, позвякивали фишки. Поначалу игра шла с переменным успехом, кучки монет переходили от одного к другому, по мере того как сменялась удача. Мало-помалу кучки превратились в пригоршни. Было там и серебро, поблескивало и золото. Со временем наблюдатели умолкли; стихли шутки и советы — слишком много было поставлено на кон. Мальчики завороженно протиснулись ближе. Гавейн, позабыв о враждебности, заглядывал Габрану через плечо. Братья разволновались не меньше. Борьба грозила привести к размежеванию сил: Оркнеи против местных, — и в кои-то веки даже Гахерис оказался на стороне Габрана. Мордред, сам не любитель азартных игр, встал с противоположной стороны от стола, волею судеб оказавшись во вражеском стане, и праздно наблюдал за происходящим.

Габран бросил кости. Один и два: никчемные ходы. Лир, с парой пятерок, вывел последнюю фишку и радостно воскликнул:

— Победа! Победа! Да это равняется двум твоим последним выигрышам! Ну, еще одну партию — решающую! И учти: денежки плывут ко мне, друг, так что лучше поплюй-ка на руки и помолись своим чужеземным богам.

Габран раскраснелся от выпитого вина, однако был еще достаточно трезв и достаточно аристократичен, чтобы пропустить оба увещевания мимо ушей. Он подвинул к противнику монеты и с сомнением протянул:

— Боюсь, я совсем поиздержался. Прости, но на сегодня довольно. Ты выиграл, я иду спать.

— Да ладно тебе! — Лир азартно встряхнул кости в кулаке. — Удача переменчива: тебе вот-вот повезет. Ну давай, рискни. Я поверю в долг. Рано еще расходиться.

— Но я и в самом деле на мели. — Габран снял с пояса кошель и запустил в него руку. — Видишь — пусто? И где мне взять еще, ежели опять проиграю?

Для пущей убедительности Габран вывернул кошель и встряхнул им над столом.

— Гляди: пусто.

Денег и впрямь не обнаружилось, но что-то со стуком покатилось по столу и замерло неподвижно, поблескивая в неярком свете.

То был амулет: деревянный кружок, выбеленный морем до серебристого оттенка, с грубо вырезанными глазами и ртом. В глазницы вставлены две голубые речные жемчужины, а изгиб ухмыляющегося рта забит красной глиной. Оркнейский талисман Богини, топорный, по-детски сработанный, но для оркнейца — сосредоточие могучих чар.

Лир ткнул в него пальцем.

— Эге, жемчуг? Ну что ж, вот тебе и ставка! Ежели эта штука принесет тебе удачу, ты отыграешь ее назад, а в придачу и деньги. Ну, бросим, кому начинать?

Кости застучали, упали, покатились по обе стороны от амулета. Но не успели замереть на месте, как их грубо смешали. Мордред, внезапно протрезвев, стремительно подался вперед и выхватил амулет.

— Где ты это взял?

Габран удивленно поднял взгляд.

— Вот бы знать! У меня эта штука с незапамятных времен. Не помню, где подобрал. Может быть, в…

Он умолк на полуслове, с открытым ртом. И так и замер, не сводя глаз с Мордреда; краски медленно схлынули с его щек. Невооруженным глазом видно было: Габран вспомнил, откуда у него талисман; иных признаний не требовалось.

— Да что это? — спросили в толпе.

Никто не ответил. Мордред побледнел под стать Габрану.

— Я сам его сделал, — говорил принц ровным голосом; тем, кто не знал Мордреда, тон показался бы абсолютно бесчувственным. — Я сделал амулет для матери. Мать никогда с ним не расставалась. Никогда.