Сага о короле Артуре - Мэри Стюарт

Мэри Стюарт

Сага о короле Артуре

ХРУСТАЛЬНЫЙ ГРОТ

© Перевод А. Хромовой

Памяти Молли Крейг, с любовью

О Мерлин, маг в хрустальном гроте,

Где день меж бриллиантов бродит!

Найдется ль на земле певец,

Чья песнь по борозде проходит,

Что прочертил Адам-отец

В полях, в прибое, в небосводе?

О, где бегун, что избежит

Своей же тени, сердцем века

Пробьется, как пожар во ржи,

И яблоко вернет на ветку?

Открыть ли в колдовстве небрежном

Лик юной девы в грезе страшной,

День, что в покров оделся снежный,

И Время, запертое в башне?..

ПРОЛОГ

КНЯЗЬ ТЬМЫ

Теперь я стар, но и в те времена, когда Артур взошел на трон, я был уже не молод.

То, что происходило потом, помнится более смутно и расплывчато, чем предшествующие события, как будто моя жизнь дерево, что расцвело ко времени его появления, а ныне может лишь желтеть и сохнуть, клонясь к земле.

Для стариков недавнее прошлое всегда окутано туманом, а вот картины их юности отчетливы и ярки. Даже мое раннее детство является мне словно наяву, таким же живым и красочным, как зеленая яблоня у белой стены или знамена, озаренные солнцем, на фоне грозовой тучи.

Цвета видятся ярче, чем были на самом деле, я уверен. Здесь, во тьме, я вспоминаю то, что увидено острым взором ребенка; все это так далеко от меня, тогдашняя боль утихла, и кажется, что это произошло не со мной, не с дряхлым мешком костей, который хранит в себе эти воспоминания, а с другим Мерлином, юным, легким и крылатым, повелителем весенних ветров, подобным той птице, что дала мне свое имя.

Позднейшие воспоминания являются по-другому: изредка, расплывчато, в жарком пламени. Да, их я добываю из пламени.

Один из простейших, самых обычных приемов — не могу назвать это магией — еще остался со мной теперь, когда я состарился и опустился наконец до простого смертного.

У меня все еще бывают видения — не отчетливые и властные, подобные зову трубы, как в былые дни, а всего лишь грезы и смутные образы в языках огня, как у детей.

Я все еще могу зажечь или погасить огонь — это простейшее чудо, ему легче всего научиться, и забывается оно последним. То, что я не в силах вспомнить, я вижу в пламени, в раскаленных угольях или бесчисленных гранях хрустального грота.

Самое первое воспоминание встает из огня и мрака. Это не из моей памяти — потом вы поймете, откуда я знаю такие вещи.

Это скорее видение, сны о прошлом, что-то в крови, что-то, что увидел тот, кто еще носил меня в себе. Я думаю, это возможно. Мне кажется, справедливо будет начать с того, кто был раньше меня и кто будет снова, когда я исчезну.

Вот что произошло в ту ночь. Я это видел и знаю, что это правда.

Ночь была темная и холодная, и он развел небольшой костерок, который сильно дымил, но все-таки грел. Весь день шел дождь, и с ветвей у входа в пещеру падали капли, чаша у порога переполнилась, и ровная струйка воды выбегала из нее, уходя в землю.

Ему не сиделось на месте. Несколько раз он выходил из пещеры. Вот и теперь он спустился в рощу под обрывом, где пасся стреноженный конь.

К ночи дождь перестал, но над землей стелился туман. Деревья стояли, как призраки, и светло-серый конь, казалось, плыл над землей, как лебедь.

Он был еще больше похож на привидение, оттого что щипал траву совершенно бесшумно: человек разорвал перевязь и обвязал ею удила, чтобы не звенели. Удила были золоченые, а перевязь шелковая, и принадлежали они королевскому сыну. Если бы его нашли, то убили бы. Ему было ровно восемнадцать лет.

Из долины послышался приглушенный стук копыт. Юноша вскинул голову, дыхание его участилось. Блеснул выхваченный меч.

Серый конь перестал щипать траву и тоже поднял голову, дернул ноздрями, но не заржал.

Юноша улыбнулся. Стук копыт приближался, и вот из тумана появился бурый пони.

Всадник, невысокий и хрупкий, закутался в черный плащ, спасаясь от ночного холода. Пони остановился, вскинул голову и звонко, пронзительно заржал. Незнакомец испуганно вскрикнул, спрыгнул на землю, схватил пони под уздцы и накрыл ему морду плащом.

Это была девушка, совсем еще юная. Она встревоженно озиралась, пока не разглядела в тени деревьев юношу с обнаженным мечом.

— Шуму от тебя, как от целого войска, — сказал он.

— Я не заметила, как доехала. В тумане все кажется незнакомым.

— Как ты добралась? Тебя никто не видел?

— По-моему, никто. Вчера и позавчера я не могла. По дорогам ездили день и ночь.

— Я так и думал, — улыбнулся он, — Но ты все-таки приехала. Давай сюда пони.

Он увел пони в рощу и привязал. Потом поцеловал девушку. Немного погодя она оттолкнула его.

— Мне надо идти. Я привезла тебе поесть, так что если завтра не удастся выбраться…

Она осеклась, увидев, что его конь оседлан и навьючен, и вцепилась в плечи юноши. Он сжал ее ладони.

— О-о… — простонала она. — Я это знала. Мне снилось во сне. Ты уезжаешь.

— Это необходимо. Сегодня.

Прошла минута. Наконец она произнесла:

— Как скоро?..

Он не стал делать вид, что не понял.

— Через час, два, не больше.

— Ты вернешься, — спокойно сказала она.

Он хотел что-то ответить.

— Не надо, — оборвала она его, — Мы уже все обсудили, а теперь нет времени. Я только хочу сказать, что ты останешься жив и вернешься в Британию; говорю, потому что знаю. Я умею видеть будущее. Ты вернешься.

— Не обязательно видеть будущее, чтобы знать это. Я должен вернуться. Быть может, тогда…

— Не надо, — снова оборвала она, почти гневно. — Эго неважно. Какая разница? У нас всего час, а мы тратим его зря. Идем.

Он обнял ее и повел к пещере, расстегивая на ходу брошь, скреплявшую ее плащ.

— Хорошо, идем.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВЯХИРЬ

Глава 1

Когда мой дядя Камлах вернулся домой, мне как раз исполнилось шесть лет. Я помню его таким, каким увидел в первый раз: высоким юношей, порывистым, как его отец — мой дед, голубоглазым и огненно-рыжим, похожим на мою мать, а она казалась мне очень красивой. Сентябрьским вечером, на закате, он въехал в Маридунум с небольшим воинским отрядом. Я, ребенок, был с женщинами в старой, длинной комнате, где занимались рукоделием. Женщины пряли, мать сидела за ткацким станком — я даже помню, что она ткала: алое полотно с узкой зеленой каймой. Я сидел на полу у ее ног и играл бабками. Солнце светило прямо в окна, и золотые прямоугольники лежали на растрескавшемся мозаичном полу; на улице в траве гудели пчелы, и даже постукивание ткацкого станка наводило дрему. Женщины переговаривались, но вполголоса, склонившись над прялками, а Моравик, моя нянька, сидя в солнечном прямоугольнике, откровенно храпела на своем табурете.