Дом с химерами - Инна Бачинская

Глава 35

Исчезновение

– Что там за ночная история с убийством? – спросил утром Кузнецов своего помощника капитана Астахова. – Мне в семь утра звонил Лисица.

– Наш пострел везде поспел! Уже знает! История не с убийством, а с покушением на убийство, абсолютно дурацкая. Хотите взглянуть на подозреваемого? Сейчас его доставят для разговора.

– Кто тебя вызвал?

– Федор Алексеев, в три утра.

– Федор? А он тут каким боком?

– Он сам вам расскажет. Я вызвал его на беседу на одиннадцать, – с удовольствием сказал капитан.

Кузнецов рассмеялся.

– Лады. Давай подозреваемого.

…Историк Евгений Гусев был бледен, с глубокими тенями под глазами. Голова его была перевязана, и он напоминал младенца в белом чепчике. На воротничке рубахи запеклась черная кровь.

– Я хочу объяснить… – начал он. – Вы все неправильно поняли! Я не собирался никого убивать.

– А что вы собирались? – скептически спросил капитан.

– Это была инсценировка, понимаете? Это было как последнее прибежище, чтобы уберечь Дом с химерами, наше наследие! Его собираются снести, мы хотим ударить в набат и…

– И для наглядности повесить артиста, – закончил за него капитан.

– Я не собирался его вешать! – повысил голос Гусев. – Я же сказал!

– А снотворное ему кто в коньяк подмешал?

– Понятия не имею! Возможно, он сам. Я хотел привлечь внимание общественности к дому. А веревка должна была оборваться, я собирался ее перерезать. Его бы нашли утром без сознания, ну, пресса там, коллеги актеры, шум, резонанс, и все завертелось бы вокруг дома, и его не удалось бы снести втихую.

– А если бы он помер, то шуму было бы еще больше, – сказал капитан. – И все решили бы, что это самоубийство. Кто вас ударил?

– Меня? Не помню… – Историк потрогал голову, на лице его отразилось удивление.

– Что произошло между вами и Кочубеем?

– Кто такой Кочубей? – спросил историк.

– Где вы были этой ночью?

– Ночью? В Доме с химерами. Там живет актер, его зовут Глеб, он там один во всем доме, и я пришел поговорить.

– О чем?

– Ни о чем конкретно. О жизни. Мы обсуждали, как спасти дом.

– А потом вы решили его повесить?

– Да нет же! Вы меня не слушаете! Я же сказал! – повысил голос Гусев и тут же схватился за голову. – Черт, с головой что-то… Все плывет. Вы сказали, меня ударили? Кто? Что там вообще произошло? Я ничего не помню…

– Мы не знаем. Расскажите лучше, как вы пытались повесить артиста.

– Я же сказал… У меня нет причин желать ему зла, мы едва знакомы. Мы начинаем движение за спасение дома… Сами понимаете, это наше наследие… наследие… наследие… – Он вдруг зажал уши руками, закрыл глаза и стал раскачиваться.

Кузнецов и Коля переглянулись. Коля пожал плечами.

– Гражданин Гусев. – Он тронул историка за плечо. Тот шарахнулся, упал на пол, свернулся в клубок и замер.

– На психиатрическую экспертизу! – распорядился Кузнецов. – Пусть его посмотрит Лемберг. Получить кирпичом по голове…

– Да притворяется он! – в сердцах воскликнул капитан после того, как Гусева вывели из кабинета. Тот, не сопротивляясь, вышел, только бормотал что-то неразборчивое и держался за голову.

– Как там второй фигурант? – спросил Кузнецов.

– Жертва чувствует себя нормально, я звонил. Живая. То есть живой. Промыли желудок, сегодня отпустят. Привезу, посмотрите на него. Может, он помнит, что произошло и кто там еще крутился? Дом с химерами – неприятное местечко, доложу вам, я бы лично держался от него подальше. А этому артисту, Глебу Кочубею, жить негде, вот его туда и определили. Федя говорил, там странные вещи творятся…

– Например?

– Голоса, шорохи, чуть ли не привидения. Я вообще про дом только сегодня ночью услышал. Мне еще привидений для полного счастья не хватало! Тут с живыми бы разобраться… А Федор с артистами дружит, наслушался всякого. Он мне чего-то про «Китайскую комнату» заливал, но мне было не до того. Вот придет – сам расскажет… – Коля посмотрел на часы. – Через двадцать две минуты.

– «Китайская комната?» – заинтересовался Кузнецов. – Кто же устроил там «Китайскую комнату»?

– Спросите у философа.

– Кстати, Лисица сказал, что тебе на днях звонили из морга насчет тела Ларисы Андрейченко, а тут он случайно узнал, что его еще не забрали.

– Как не забрали? Я звонил Андрейченко, он обещал. Позвоню еще раз. Случайно он узнал… Дронов пока у нас, так что придется Андрейченко брать расходы на себя. А то могут скинуться – не чужая ведь. Я сегодня вплотную займусь списком друзей Андрейченко. Ее подруга не отвечает, на квартире не появлялась. Хозяйка говорит, что девушка платит аккуратно, заплатила до конца месяца, а потом сказала, что уезжает к жениху.

– Может, уже уехала?

– Не похоже. Вещи на месте, украшения, косметика. Хозяйка говорит…

Его перебил стук в дверь. Это был Федор Алексеев.

– Федя! – обрадовался Кузнецов. – Сколько лет, сколько зим! Ну, здравствуй, здравствуй! Возмужал, солидный стал… Присаживайся! Докторскую защитил уже?

– Здравствуйте, Леонид Максимович, рад вас видеть. Пока не защитил, в перспективе.

– К нам не надумал возвращаться? А то, вижу, соскучился по оперативной работе.

– Соскучился. Думаю, Леонид Максимович. Я только что от Глеба Кочубея, он уже пришел в себя, но почти ничего не помнит. Только как пришел Гусев, как они сидели. Он еще удивился – они едва знакомы, виделись всего раз. И обрадовался – в доме и днем одиноко, а по ночам так и вовсе жутковато. А тут член братства по спасению дома, свой человек. Они сидели, пили, разговаривали. Гусев принес хороший коньяк. А потом провал, говорит, очнулся уже в больнице, в реанимации.

– То есть он не помнит, как его пытались повесить? Но хоть что-нибудь он должен помнить?

– Он помнит, как они сидели и пили. А дальше ничего, только, говорит, плечо болит – видимо, ушибся, когда падал. Как я понимаю, Гусев вбил крюк в косяк двери, накинул петлю ему на шею, и тут вдруг его ударили. Я видел кровь на кирпиче…

– Ты уверен, что это не артист?

– Уверен. Глеб был без сознания. Там был еще кто-то. На орудии, возможно, сохранились пальчики.

– Уже работаем, – вклинился капитан. – Может, привидение?

– И все-таки, Федя, каков мотив? – спросил Кузнецов.

– А что говорит Гусев?

– Историк строит из себя психа, – сказал капитан.

– Понятно. Я думаю, ему нужно было выкурить Глеба из дома. Так же, как он выкурил других. Он все перепробовал: и Голос – я думаю, при обыске там будет найден динамик, – и захлопывающиеся двери, и стоны, но безуспешно. Тогда он пошел на крайние меры. Глеб – проблемный парень, бывший алкоголик… Все решили бы, что это самоубийство.

– А стонал кто?

– Сквозняк, я думаю. Возможно, горлышко разбитой бутылки, этот фокус несложно устроить.

– Допустим, все решили бы, что это самоубийство, ладно. А глубинный, так сказать, мотив?

– Дом скоро снесут, а ему нужно найти там нечто, некую ценную вещь. Настолько ценную, что ради нее можно пойти на убийство. Несколько месяцев назад он беседовал с последней представительницей рода Шоберов, Каролиной Августовной Хоменко, и, видимо, она ему что-то рассказала. Спустя пару месяцев она умерла, ей было уже за девяносто. Гусев написал статью про дом, надеясь привлечь к нему внимание и повлиять на решение городских властей о сносе, и стал искать. Проникал он в дом через забитое окно – дверь была заперта, – и шарил там, но безуспешно. Когда мы собирались в доме в последний раз, я походил вокруг и обнаружил это окно. Дальше было уже просто.

– Ты понял, что это Гусев?

– Нет, конечно. Я не знал, кто это. Я встречался с Гусевым раньше, он, конечно, странноватый парень, как все фанатики… Нет, я его не подозревал. Он умен, образован, досконально знает город, его историю, может рассказать о каждой улице… Но, как вы понимаете, в привидения я тоже не верил. Особенно после Голоса. Тут уже попахивало технологиями. Актеры, как люди эмоциональные, верили или делали вид, что верят, но им можно, это особая каста. А Голос – это уже перебор.

– «Китайская комната», – фыркнул капитан.

– Ну, вроде того. В том смысле, что это была имитация осмысленного диалога между Голосом и человеком, что всегда производит впечатление, особенно если дело происходит ночью, да еще в таком месте.

Я чувствовал, что он спешит, что ему нужно найти эту вещь до сноса, и начал дежурить у дома, держа в поле зрения забитое окно. Во вторую ночь моего дежурства пришел Гусев, и Глеб открыл ему. То есть я тогда не знал, что это Гусев. И снова ничего не заподозрил…

– Заданность восприятия? – ехидно спросил капитан. – Ты нацелился на окно, а подозреваемый вошел через дверь?

Федор развел руками и склонил голову.

– Я подошел к дому, пытался услышать, о чем они говорят… На этом этапе я уже начал подозревать, вернее, прозревать. А потом услышал крик и грохот – упала табуретка – и бросился к забитому окну. Дверь была закрыта, если помните. Сдернул доски, ввалился внутрь, ободрал руки… – Он показал исцарапанные ладони. – И помчался наверх. А там увидел… то, что увидел. Оба лежали на полу, без сознания. Но живые. Я поднял Глеба и положил на кровать, снял с шеи петлю. У Гусева была окровавлена голова. И кирпич рядом…