Виа Долороза - Сергей Парфёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Добрый день, Борис Моисеевич – услышал он в трубке знакомый голос Якова Магена. – Ваш вопрос решен… Можете обращаться за кредитом…
Сосновский сглотнул подступивший к горлу комок и почувствовал, как громко колотится внутри сердце, отдаваясь гулкими ударами в голове и груди. Казалось, эти удары звучат подобно колоколу и слышны даже на другом конце телефона, а из глубины сознания медленно, как вода в шлюзе, но все более и более уверенно, заполняя его счастливым и радостным зудом, поднималось: получилось! Получилось! Значит теперь можно было начать реализовывать свой план, который он придумал неделю назад! Борис Моисеевич ещё несколько секунд держал трубку около уха, в которой раздавались только короткие гудки, а затем, стараясь справиться с волнением, набрал номер директора автозавода:
– Виктор Васильевич? Добрый день! Борис Моисеевич Сосновский беспокоит, – он отметил, что голос его снова звучит ровно и спокойно. – Есть интересное предложение… Организовать ассоциацию, которая могла бы отстаивать интересы автопроизводителей… Нет… По телефону не хотелось бы… Сегодня к концу дня? А мы могли бы назначить более точное время… На двадцать тридцать? Нет, не поздно… Буду! Спасибо…
Вечером, к назначенному времени Сосновский был в кабинете директора.
Посредине директорского кабинета тяжело громоздился буквой "Т" длинный стол. На нем умещались несколько телефонов и пульт селекторной связи. Французские шторы ровными волнами закрывали унылый серый заводской пейзаж за окнами. В углу, позади кресла директора стояло на подставке красное знамя завода, чуть выше на стене висел портрет Михайлова. Сразу бросалось в глаза, что этот, портретный Михайлов несколько отличается от оригинала – на портрете родимого пятна на темени у Михайлова не было.
"Как же мы всё-таки привыкли всё ретушировать!" – подумал про себя Сосновский, скользнув ироничным взглядом по приукрашенному, закованному в позолоченную рамку изображению.
– Добрый вечер, Виктор Васильевич! – произнес он с вежливой улыбкой, увидев, как к нему тяжелой, натруженной походкой направляется хозяин кабинета.
– Добрый-то он добрый… Если он, конечно, добрый, – меланхолично произнес директор. Серые мешки у него под глазами тяжело набрякли, выдавая накопившуюся за день усталость. – Ну, и что там у вас за идея, Борис Моисеевич? – спросил он без всякого энтузиазма и показал широкой, как лопата, ладонью на стул. – Присаживайтесь…
Сосновский, усевшись за стол, сцепил перед собой волосатые, нервные руки, и быстро и нетерпеливо принялся говорить, поедая при этом директора глазами.
– Идея интересная! Интересная и выгодная заводу, Виктор Васильевич! Сейчас ведь, насколько я знаю, дело не столько в долгах завода, сколько в долгах московского правительства, правильно?
– Ну… В некотором смысле… – тугим басом прогудел директор.
– И сам завод, как мне кажется, эту проблему решить не может, – продолжал Борис Моисеевич с напористой уверенностью. – Союзное и российское министерства от этого процесса устранились… Поэтому-то, Виктор Васильевич, нужна такая структура, которая могла бы эти проблемы решить… Объединив при этом всех заинтересованных лиц… А заинтересованные лица – это ведь не только завод… Это и московское правительство, и потребители, которые хотят, чтобы завод выпускал продукцию… Вот поэтому я и предлагаю учредить Московскую Автомобильную Ассоциацию… МААС сокращенно…
Директор вместо ответа, усмехнулся недоверчиво, – бросил на Сосновского взгляд из под густо взъерошенных бровей, полный плохо скрытого недовольства и выдавил, словно, через силу:
– Ну, а изюм – то в чем? Ну, организуем мы эту ассоциацию… А чем она заводу-то сможет помочь… Правильные слова говорить? Этого мы и сами умеем… Этого сейчас везде полно… Лучше только чего-то не становится…
– Изюм? – Сосновский налег узенькой грудью на широкий директорский стол. – А изюм, с вашего позволения, в том, что ассоциация сможет расплатится с долгами московского правительства… Думаю, я смогу получить кредит на их погашение… А в обмен на погашение долга ассоциация станет доверенным лицом московского правительства на заводе… Конечно, администрация Москвы за это наверняка потребует выполнения кое-каких дополнительных условий: обеспечить там бесперебойное функционирование, не снижать темпы выпуска, социальные гарантии, ну и так далее… Это всё решаемо… А главный "изюм", как вы говорите, в том что все будут довольны… Смотрите… Первое: Москва сможет опять закупать в автобусы и обновлять свой автобусный парк, второе – она избавляется от ответственности за автозавод, который является сейчас только обузой. И третье – завод уходит от зависимости от московского правительства и сможет нормально начать выпускать продукцию… И, наконец, что тоже не мало важно, – вы, Виктор Васильевич, остаетесь практически полноправным хозяином завода… Так что прямая выгода для всех! Но я, конечно, не авантюрист и не альтруист… Кредит надо гасить, а гасить его можно только за счет будущих поставок завода. Поэтому в положении об ассоциации необходимо записать, что она имеет преимущественное право на реализацию продукции завода, – и видя колебания директора, Сосновский проникновенно добавил. – Кстати, Виктор Васильевич, у меня появилась возможность договорится о поставках еще десяти тысяч комплектов зажигания… Это вопрос практически решенный…
Директор после этих слов напряженно засопел, сердито отвернул голову в сторону, стараясь не встречаться с Сосновским взглядом. Порывшись у себя в кармане, он извлек оттуда скомканный платок и начал обстоятельно вытирать им свою короткую бычью шею. При этом он думал с неприязненнью:
"Вот, хорек! За восемнадцать миллионов решил получить целый завод! Таракан пархатый! Такой везде пролезет… А ведь знает, сукин сын, что мне блоки зажигания позарез нужны, держит ими меня за горло… А у завода сейчас положение, действительно, – дерьмо… Харитонов, под этим соусом, может запросто меня ковырнуть… А скинут – с чем останусь? Трехкомнатная квартира в центре? На книжке сорок тысяч! Что такое сегодня сорок тысяч? Бумажки! Кто знает, что завтра будет? Доллары нужны, доллары!… Доллары они и в Африке доллары! Ну, а если всё-таки организовать эту ассоциацию, тогда что? Кресло мне в этом случае оставят, – это понятно… Но всё равно – деньги, деньги надо делать! Сейчас всё деньги решают… Без денег – ты полное говно и никому твои былые заслуги не нужны… Нет, надо будет ещё поторговаться с этим прощелыгой! Тут главное не суетиться, не торопиться – хорошее дело должно вылежаться… А с этим тараканом мы ещё поговорим… Поговорим…"
В это же время Борис Моисеевич тоже пристально изучал директора, сохраняя на лице невозмутимое выражение.
"Ну, этот-то битюг, согласится – никуда не денется, – проницательно думал он. – Подергается, подергается, но никуда не денется… Некуда ему деваться! Он хоть и не семи пядей во лбу, но это-то понимает… Он ведь до этого кресла не своим умом дошел, а лапой волосатой – это и без микроскопа видно. Я б на его месте озолотился давно, а он заперся в своем кабинете и ни хрена сделать не может… Типичный совковый функционер – и хочет, и не может! Импотент! Привык, что за него всё сверху решают… Но это даже хорошо! Будь на его месте кто-нибудь другой – пооборотистей, да по проворней, зачем бы я тогда был нужен… Но этому битюгу ещё кусок придется кинуть… Пускай заглотит поглубже! Чего он там ещё хочет? Гарантий, да долю для себя от сбыта… Ладно! Гарантии можно будет и в документах ассоциации прописать, а вот со сбытом… Да и со сбытом тоже всё понятно – из тех десяти миллионов, что я запланировал на накладные отдать ему два и пусть заткнется… Или два это слишком много? Пусть уж лучше один – ему и одного хватит… За глаза!"
И, словно спохватившись, Борис Моисеевич с досадой шлепнул ладонью об стол, сетуя на свою растерянность.
– Да! Чуть не забыл, Виктор Васильевич… По моим скромным подсчетам учредители Ассоциации смогут получить в виде дивидендов за год около миллиона долларов… Каждый, естественно…
"Ну вот… Это другое дело!" – и глаза директора под приспущенными шторками век удовлетворенно блеснули. – А то все – "погашение долга правительства Москвы, обеспечение социальной защищенности!" Не надо здесь никому лапшу вешать! Таракан, бляха-муха!" И повернув одутловатое, тяжелое лицо к Сосновскому, спросил размеренно:
– Ну и кто же будет учредителем этой Ассоциации?
– Кроме завода и правительства Москвы, учредителями будем я, вы и мэр Москвы… Если он согласится, конечно…
"Согласится, согласится! Я этого хмыря давно знаю…" – со спокойной уверенностью подумал про себя директор, оценивающе поглядывая на возбужденного Бориса Моисеевича.