Виа Долороза - Сергей Парфёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он замолчал и уставился вперед, глядя на змеящуюся впереди серую ленту дороги.
– Ладно, не дави! – сумрачно сказал Игорь. Он посмотрел на товарищей и сказал с натугой:
– Ладно, мужики! Я прошу…
После недолгого молчания Илья почесал затылок, – длинный черный хвост его мелко задрыгался сзади:
– Ладно ещё один раз я отыграю… – произнес он с кислой миной.
– Вот это другое дело! Вот и славненько! – Аркадий снова повернув ключ в замке зажигания и плавно тронул машину. – Куда сейчас едем?
В душе он ликовал, потому что понял, что одержал маленькую победу. Пусть неполную, пусть ещё очень призрачную, но все же победу, – начало положено, теперь можно было разворачиваться… А разворачиваться, действительно, уже было пора, потому что в Останкино все было готово закрутиться…
На телевидении Аркадий выбрал передачу "До и после полуночи". Это передача была воскресной и охватывала сюжеты от политики до культуры. В ней события излагались в интерпретации людей, как достаточно известных, так и просто интересных, которых находил для своей программы ведущий Олег Качалов. Передача была любима зрителями, потому что имела свое лицо, во многом благодаря мягкой, интеллигентной манере ведущего, и несмотря на позднюю трансляцию, смотрелась всегда с огромным интересом. Аркадий вышел на ведущего программы через своих знакомых, – принес ему кассету только с одной песней, и конечно же, этой песней была "Россия". Качалова он застал в телецентре, в студии. Тот, постоянно куда-то спешащий, стремительно рыскающий между съемками в поиске сюжетов, дающий на ходу какие-то указания, выкроил несколько секунд и подошел к Аркадию.
– Извините, как вас зовут? Аркадий? Ну, что у вас? – спросил второпях и тут же предупредил. – Аркадий, у меня всего несколько секунд, мне надо уезжать в аэропорт… Давайте покороче…
– Олег Кириллович, я у вас много время не отниму, – Резман суетливо достал из кармана футляр с кассетой. – Максимум мне понадобится пять – шесть минут… Я вам принес показать только одну песню и не собираюсь ничего комментировать. Вам надо только её прослушать…
– Хорошо! – Качанов нетерпеливо посмотрел на часы. – Оставьте, я послушаю…
Аркадий понял, что если он сейчас оставит кассету, то она наверняка затеряется среди дюжин подобных, оставляемых такими же как он желающими попасть в аналы известной телепередачи.
– Олег Кириллович, – напористо произнес он. – Сейчас вы всё равно будете ехать, мы могли всё решить за это время. У меня всё с собой…
И достал из джинсовки плеер с наушниками. Качанов недовольно поморщился, но, видимо, вовремя вспомнил о слове, данном кому-то из своих знакомых.
– Хорошо, пойдемте… – сказал он натянуто и стремительно направился к выходу из студии.
Они прошлись по длинным широким коридорам, вышли из стеклянной коробки телецентра и сели в поджидавшую их около входа "Волгу". Оказавшись в машине, Качалов обернулся к Аркадию.
– Ну… Показывайте, что там у вас!
Аркадий протянул ему плеер с перемотанной на начало кассетой. Качалов надел наушники и нажал на кнопку воспроизведения. Несколько мгновений он сидел неподвижно, – лицо ничего не выражало, – но прошло несколько секунд и Аркадий заметил, как выражение его глаз начинает меняться, становясь все более и более заинтересованным. Через минуту Качалов прикрыл глаза и откинулся на сиденье. Теперь вся его поза говорила только о том, что он полностью поглощен тем, что звучало у него в наушниках. Наконец, очнувшись, он воскликнул восторженно:
– Гениально! То, что нужно! Четыре куплета, а в них всё – боль и гордость, великое прошлое и горькое прозрение настоящего! Кто это исполняет? Таликов? Гениально! Мне нужна эта песня и её автор! Я сейчас как раз еду встречать князя Голицина – он впервые в России после революции… Я рассчитывал сделать его центральной фигурой следующей своей программы… Но теперь мы сделаем, чтобы в этой передаче перекликались прошлое и настоящее! Просто замечательно! Аркадий, оставляйте свой телефон, я с вами обязательно свяжусь!
Эта встреча Резмана и Качалова произошла как раз накануне возвращения Игоря с гастролей… Вечером того же дня телеведущий, как и обещал, позвонил Резману домой и договорился о записи песни в Останкино. Два дня, которые отвел себе на отдых Игорь, пролетели незаметно. На телевиденье все получилось на удивление гладко, – отсняли быстро и даже бесплатно. Клип монтировали всю ночь, стараясь успеть к выходу программы в эфир. В итоге передача вышла не только с песней, но и с интервью Игоря.
Результат превзошел все ожидания. Это было похоже на взрыв, на ураган! На следующий день Игорь, сам того не зная, проснулся знаменитым. Причем это была не обычная популярность, это было какое-то всенародное поклонение. Песня потрясла! На телевизионную редакцию обрушился шквал звонков и писем со всей страны. Оба телефона редакции звонили, не переставая, и дозвонится туда по служебным делам было просто невозможно, – операторы не успевали опускать трубку на рычаг! Некоторые из звонивших рыдали в трубку… Стало ясно, что на эстраде появился певец, которого ждали, и который мог бы стать символом времени…
И все же через два дня, встречая группу на Лубянке, Резман волновался. Здание КГБ, облицованное до второго этажа серым гранитом, ощетинившееся по фасаду декоративными чугунными щитами с серпом и молотом посередине, еще больше усугубляло гнетущее впечатление от тягостного ожидания. Наконец к зданию подъехал знакомый УАЗик и Резман увидел, как из пикапа один за другим стали вылезать участники ансамбля.
"Кажется все!" – облегченно вздохнул он.
Они поднялись по гранитным ступенькам подъезда и вошли в тяжелые дубовые двери, над которыми нависал массивный герб СССР. Резман оказавшись внутри, подошел к бюро пропусков.
– Здравствуйте! Группа Игоря Таликова… Мы сегодня у вас выступаем… На нас должны быть пропуска…
Дама за стеклом придирчиво сверила их паспорта с данными списка и просунула сквозь окошко листочки пропусков. Забрав их, музыканты направились к проходной, где их уже ждал капитан с синими прожилками на погонах. У капитана странный вид, – даже в форме он производил впечатление сугубо штатского человека. Круглое, молодое лицо и очки в тонкой оправе больше подходили для какого-нибудь младшего научного сотрудника НИИ, чем для представителя грозного ведомства.
– Группа Игоря Таликова? Привет, ребята! – сказал он совсем не по-военному. – Я буду вас сопровождать по нашему заведению… В качестве гида, естественно…
И постарался обезоруживающе улыбнуться. Гена Бурков сунул руки в карманы мятых джинсов и принялся его скептически разглядывать.
– Извините, величать-то вас как? – спросил он. – Али только по званию – "товарищ капитан"?
– Да зовите меня Степаном, – ответил кагэбешник незатейливо, видимо, совсем не смутившись панибратского тона Буркова. Геннадий скривился снисходительно:
– Ну-ну… Степа, значит…
"Капитан Степа" кинул на Геннадия короткий, ироничный взгляд.
Когда музыканты сдали ключи с брелками в камеру хранения, он повел их по узкому коридору. Распахнув тяжелую дверь с длинной бронзовой ручкой, вывел во внутренний двор, – вид, представившийся музыкантам, был, мягко говоря, удручающим. Сбоку по серому фасаду здания тянулась колючая проволока, за которой были видны окна с толстыми решетками. "Капитан Степа", радостно улыбаясь, посмотрел на Буркова и произнес:
– Ну вот! Это у нас тюрьма… – и выдержав долгую, томительную паузу, добавил. – Да вы не волнуйтесь… Дворец культуры у нас на противоположной стороне…
И невозмутимо махнул рукой на противоположную сторону, где на стене были укреплены несколько камер слежения. Пока участники ансамбля пересекали узкий двор, "капитан Степа" все тем же бесстрастным голосом продолжал:
– Вообще-то они соединяются… Тюрьма и клуб… Раньше, – ещё при Сталине, тут проводились конференции по разоблачению "врагов народа"… Арестовывают бывало человека прямо на заседании и по подземному переходу – сразу в камеру! Очень удобно… Нет… Это я, конечно, просто так, без задней мысли, говорю… – при этом капитан снова бросил на Геннадия короткий, хитрый взгляд. – Но на концерте на всякий случай советую не халтурить… Ну вот… Нам сюда…
И он толкнул ладонью массивную дверь…
Войдя снова в здание, "капитан Степа" повел их по узкой лестнице, вдоль которой по всей высоте шли толстые металлические перила. По всей видимости это было сделано для того, чтобы конвоируемый не пытаться убежать…
– А у вас, наверное, здесь ещё и расстреливают? – спросил Геннадий, гулко топая по ступеням.
– Да нет… Это вы, ребята, вредных книжек начитались! – жизнерадостно ответил кагэбэшник. – Расстреливали раньше в Матросской тишине, да в Бутырке, а отсюда только на расстрел отвозили… Да вы смелее, смелее… – начал подбадривать он притихших музыкантов. – Я же вас же не на расстрел веду!