Подлинные сочинения Фелимона Кучера - Андрей Ветер

На следующий день мы обнаружили глубокий след индейцев. След привёл нас на вершину холма, откуда нашему взору представился чудеснейший вид. У подножия зубчатых скал поднимались ряды холмиков, живописно перемежавшихся с зелёными рощицами.

Когда пришло время переправляться на противоположный берег, комиссионер Питерсон подскакал ко мне и спросил:

– А не обратиться ли нам, дорогой друг, к нашим славным проводникам, чтобы они проявили свою индейскую смекалку и сноровку?

– Почему бы нет? Эй, Антуан! Пьер! Где вы там?

Горбушка и Оторванное Ухо явились перед нами почти сразу.

– Переправляться надумали? – без малейшего воодушевления проговорил Оторванное Ухо и поскрёб свой коричневый подбородок. – У меня есть для этого дела подходящая бизонья шкура.

Шкура оказалась заскорузлой, кривой, но именно это её качество, как заявил Пьер, было необходимо нам в ту минуту. Метис легко проделал дырки по краям шкуры и продел сквозь них верёвку, стянув её в конце так сильно, что шкура приобрела форму глубокого корыта. Внутри корыта Пьер закрепил несколько палок, чтобы кожа не съёживалась.

– Вот вам и пожалуйста, – сказал метис с подчёркнутым равнодушием, – можете укладывать своё барахло.

Горбушка взял в зубы верёвку и шагнул в воду, утягивая лодку за собой. Значительную часть пути он прошёл, опустившись по пояс в воду, но дальше ему пришлось плыть. Оторванное Ухо помогал править лодкой, плывя позади неё.

– Ловко это у них получается! – порадовался я и захлопал в ладоши.

– Если вы намерены и сами переплывать реку в этой посудине, – сказал с усмешкой Диксон, – то на моё общество не рассчитывайте. Я лично отказываюсь принимать участие в вашей забаве.

Он снова сел в седло и вместе со своим верным спутником отправился искать более удобное для переправы место. Ренджеры, похоже, уже обнаружили подходящий брод, ибо издали донеслись их бодрые крики.

Пока я провожал взглядом Графа и Базиля, Горбушка и Оторванное Ухо вернулись на нашу сторону и выволокли лодку на берег, сразу начав загружать её сёдлами.

– Можете устроиться среди багажа, – предложил мне Горбушка.

Я согласился и влез в кожаное корыто. На меня тут же навалили ружья, пистолеты и всякие другие мелкие вещи. Признаюсь, сие плавание не доставило мне большого удовольствия, хотя мне есть теперь чем похвастать. Не каждому европейцу удавалось плыть на бычьей шкуре по бушующей реке. Питерсон переправился тем же способом и был вполне доволен, что получил возможность как-то развлечься после утомительной верховой езды. Горбушка важно надул щёки, очень довольный тем, что организовал такую переправу, так как основную заслугу приписывал себе. Оторванное Ухо не обнаружил никаких признаков удовлетворения, оставался таким же мрачным и молчаливым. Мне казалось, что он всем своим видом желал выразить нам своё презрение, ведь мы не умели ровным счётом ничего из того, что умел он.

Широкий песчаный берег, на который мы ступили, был испещрён бесчисленными следами лосей, оленей, медведей и разных птиц. Мы расположились в тени высоких деревьев на отдых. Вскоре к нам подъехал капитан Бин с отрядом. Некоторые ренджеры выезжали из леса верхом, другие вели лошадей на поводу. Некоторые из них были совершенно мокрые, упав в воду при переправе. Если бы я не знал, что это были люди капитана Бина, то я непременно принял бы их за разбойников, возвращавшихся с добычей из грабительского похода. Чуть быстрее ренджеров к нам присоединились Граф и Базиль. И тут я обнаружил, что моих лошадей не было среди прочих животных.

– Антуан, стервец вы бестолковый! – воскликнул я в гневе. – Вам бы только хвастать и хвастать! Не слишком ли вы пыжились от гордости, занимаясь переправой? Куда подевались мои лошади? Вы упустили их!

– Не беспокойтесь, сударь, – вкрадчиво заговорил французик, – завтра я отправлюсь обратно с первыми лучами солнца и непременно приведу ваших коней. Вы же должны понимать несчастного Антуана… Я так устаю с этой хлопотливой работой… Но я всё улажу…

Ренджеры принесли много диких индеек и жирную серну.

– Когда вы только успеваете? – Я был искренне удивлён, ведь переправа отняла у них ничуть не меньше времени, чем у нас, но они успели поохотиться. Молодцы всё-таки эти жители равнин, хоть и не вышли рожами.

Ближе к ночи мы заметили на западе отсвет пламени.

– Должно, краснокожие жгут огонь, – предположил кто-то из охотников.

– Ежели так, то эта шайка Поуней, – сказал другой, – Оседжи сюда не отваживаются заходить.

– Нет, это не Поуни, – заверил Оторванное Ухо. – Это огни Оседжей. Они не на этой стороне Арканзаса горят, а на той. Просто река делает изгиб. Это костры на территории Оседжей.

– А Поуни и впрямь так страшны, как о них толкуют? – поинтересовался я.

– Дело не в том, кто насколько страшен. Просто каждому племени нужно, чтобы где-то рядом жил опасный враг. Люди нуждаются в ужасных историях, им нужен ужас, чтобы не давать себе расслабиться, не потерять сноровку. Надо подогревать молву, чтобы люди не теряли бдительность.

Так сказал Пит Питерсон, посасывая длинную сигару и пуская дым в темнеющее небо.

– А вообще-то, – продолжил комиссионер, – про Поуней сказывают, что они очень хорошие наездники. Лошади у них прекрасные, выносливые, степной породы. Повоевать Поуни, конечно, любят, но кто, скажите мне на милость, из краснокожих не любит порезвиться на военной тропе? Я считаю, что именно эта слабость к военным играм и погубит первобытные племена.

– Почему же?

– Слишком жадны они до личной славы. Каждый стремится вырваться из толпы, привлечь внимание к себе, к своей силе. А потому они нередко забывают обо всём племени. И потому падкие на товары белых людей, особенно на оружие.

– Вы опять о своём? – Я вспомнил выступление Питерсона перед индейцами в их деревне. Он тщетно пытался объяснить им, в чём таится опасность общения с «цивилизованным» племенем Бледнолицых. Дикари не поняли его. – Неужели вы надеетесь переломить их психологию, сэр?

– Нет, не надеюсь. Но я не могу сидеть сложа руки и взирать на то, как на моих глазах начинают гибнуть целые народы.

– Давайте спать, джентльмены, – подал свой голос капитан Бин.

Так как ренджеры опасались лазутчиков Поуней, то связали всех наших лошадей голова к голове и поставили их в кружок, чтобы индейцы не смогли прорваться внутрь этого круга. Дозорные выкопали для себя неглубокие ямы под разными кустиками и устроились ночевать.

Утром я поднялся рано и увидел, что ни Оторванного Уха, ни Горбушки в лагере не было. Всюду лежали вповалку ренджеры, костры почти совсем затухли, лишь кое-где едва заметно вился дымок. Вскоре я увидел метиса, он вёл на поводу моих лошадей.