Девятое имя Кардинены - Татьяна Мудрая

— Какова гарантия, что вы не станете понуждать меня к нежелательному для меня делу?

— Такая же, как и для всех, — сказал Керг.

— Я не то «ясное солнышко», каким вы меня знали. У меня надорвана душа, устал разум, и совесть моя запятнана. Есть ли у вас защита для себя и Братства, если я свою новую силу употреблю во зло?

— Только не возводите на себя поклеп, ради всего святого! — всплеснула руками Эррата. — Мы поняли вас теперешнюю не хуже, чем вы сами.

— В приговор поставили… как это… частное определение, касающееся легенов?

— Ну как же. Я настоял-таки, — Маллор шевельнулся на своем стуле. — И все мы расписались на полях в том, что полные засранцы.

— Последнее и маловажное. Кто меня все-таки первый узнал? Не думаю, что Стагир выдал, хотя бы и родственнице.

Хадиче фыркнула, как девчонка:

— Они тебя… как это… на понт брали! И меня, старую дуру. Никто тебя издали не мог узнать точно. Вблизи — иное дело. Сразу удостоверились.

— Ну, это всё равно. Дело вот в чем. Мне ведь, как верховной власти, придется идти на близкие контакты, а воскресать я бы не хотела.

— Дело техники, — вмешался Хорт. — Мы бы могли радикально изменить вашу внешность пластической операцией, однако для Братства выгоднее, если пойдут слухи о том, что вы снова во главе его, — именно слухи и легенда.

— У меня всё. Теперь я думаю. Усадите меня и дайте чем и на чем писать.

Через полчаса она снова встает в круг.

— Вот мои условия. Первое. В эроском Братстве я сохраняю то место, которое они мне дали, достаточно скромное, и ни на что высшее не претендую и не осмеливаюсь. Однако если Братство поведет меня по своим кругам и ступеням — это я приму с благодарностью. Второе. Мое естественное и натуральное право в любую минуту и без объяснения причин снять с себя ярмо, которое вы на меня наденете, должно быть изложено в форме, исключающей всякие споры и уговаривания, а также все попытки вернуть мне мой магистерский силт обратно — хватит с меня сегодняшней. Третье. Я настаиваю также на своем праве спросить с легенов за их приговор Денгилю. Когда, как и вообще воспользуюсь ли я этим правом — мое дело!

— Надеюсь, вы будете достаточно разумны, чтобы не мешать нашим общим целям во имя сведения счетов. Вы, как я заметил, вообще не мстительны, — прокомментировал Имран.

— И явно более предусмотрительны, чем кое-кто из шагавших впереди… — пробурчал Братец Тук.

— Вы о чем?

— Реплика в сторону, господин писака.

— Последнее. Во время церемонии вы привенчиваете мне Тергату и даете новое имя.

— Какое? — поинтересовался Керг.

— А хоть бы Тергата — в честь клинка, Терги и праздника первого августа…

— И вот что, — продолжала она. — Соглашение должно быть записано по всей форме, в двух экземплярах, и представлено мне на подпись. Все мои условия для меня равноценны и взаимосвязаны, и я не желаю торга. Если вас что-то не устроит, я отказываюсь быть магистром и принимаю на себя последствия.

— Мы согласны, — Карен переглянулся с Маллором, Имраном, прочими, затем поднялся и принял из ее рук черновики. — Первый вариант будет готов часа через два. Будет ли вам угодно проследовать в ваши магистерские апартаменты?

— Нет, не будет. Рановато пока, вы не находите? Давайте меня назад в мою келью, только пусть чертов брус уберут раз и навсегда. А то с ним, немазаным, и не отдохнешь. Но вот мое будущее неглиже пусть принесут, так и быть. Хоть переоденусь посвободнее.

На койке уже лежал — на крыльях принесло, не иначе! — халат коричневого бархата с собольей опушкой и отворотами.

«Можно представить, каковы из себя эти апартаменты», — подумала она, переоблачаясь. На квартирах у Карена она, положим, бывала в прошлой своей жизни раза два. Впечатляюще, конечно, однако — жуткая смесь королевских покоев с конурой алхимика: везде натыкаешься на образцы его возлюбленных твердых сплавов, россыпи разноценных присадок к ним и замусоленные каббалистические руководства, а кофе подают в огнеупорных тиглях.

Позвонила своему доману.

— Стагир, кто меня привез — он еще здесь, я думаю? Позови. Сварите нам кофе поароматнее. Яблок, груш, дыню принеси, что там по сезону. Бутылку вина хорошего.

С «другом-врагом» крепко обнялись.

— Садись. Закон свой со мной преступишь или зарок дал?

— Ну, ради такого и единожды… — он слышал, разумеется.

— Мужайся! Не крепче же оно старого кумыса, в самом деле.

Налили стопки, пригубили.

— Ты над проектом соглашения работал? Хоть видел его? Говори.

Он торопливо пересказывал. Женщина кивала.

— Своя структура, обычаи и установления, свой Совет. Эмиссары Белых в вашем Братстве — думаешь, пройдет? Я тоже не думаю. Объединенный совет легенов — ох, ну его к Иблису. На время войны или на случай чего-то разэдакого — другое дело. Обмен легенами и доманами в качестве практики и сотрудничества — хорошо. Постоянные эроские представители у нас, наши — у них. Принятие в члены Братства другой стороны… Совместная разработка текущих проблем… Знаешь, распорядись-ка прислать мне этот документ живьем, я к нему сделаю дополнения на отдельном листе. Он ведь у нашей гранд-дамы? Нет, лично Хадиче-кахану просить об этом невместно. Меня пока не узаконили, да и старше она чуть ли не вдвое. Да, вот что: раз ты остаешься на время церемонии, посмотри на меч своего брата, точно ли он. И проверь, не сбита ли ненароком заточка.

— Когда будете приводить меня к присяге? — спросила она Карена, подписывая окончательный вариант кондиций.

— Послезавтра. Не слишком скоро?

На этот раз пришли наряжать ее две женщины. Одна чуть подкрасила щеки и брови. «Я знаю, на кого вы не хотите походить, и учла это. В Зале будет много зрителей на хорах», — ответила ей на немой вопрос.

Она полагала почему-то, что ее поведут через колоннаду. Но сопровождающие поднялись тремя этажами выше, открыли дверцу и оставили перед ниспадающей вниз лестницей. Кардинена… Киншем тонкой свечой спускается по черным ступеням, вся в белом и алом, и белый ореол вокруг головы. На галереях по бокам, внизу, впереди люди, как их много, кажется ей, — никогда не видела столько! Терги поднимаются к ней снизу и растут до неба. Кольцо стоящих легенов. Она проходит своим путем, между «двумя руками Бога», огибает круг с внешней стороны и становится лицом к Тергам и людям.

Поклонилась — ей ответили тем же. Приняла на протянутые руки меч без ножен.

— Ина Тергата, повторяй за мной, — потребовал Сейхр. — Я вяжу себя клятвой…

— Нет. Я скажу сама.

— Я Тергата, магистр динанского Братства Зеркала. Пусть будет мое «да» моим «да», а мое «нет» — моим «нет». Обещаю — по мере сил моих и сверх земных сил моих — держать древний закон прямо и землю мою в равновесии. Способствовать тому, что должно свершиться, и отсекать уклонения. Да не будет мне в моих делах весов более точных и судьи более сурового, чем моя совесть. Если же изменю себе или не в силах буду совершать должное, да обернется против меня мой клинок, на котором даю это ручательство.

Киншем… Тергата целует сталь. Сейхр забирает клинок, вкладывает в темно-красные бархатные ножны. Маллор застегивает на ней пояс и вставляет меч в петли на нем. Чуть дрожат его руки, но украдкой ото всех он подмигивает ей, утишая одновременно боязнь и торжественный настрой обоих.

— Меч этот — знак твоей власти и ответственности за нее, — Сейхр говорит, по обыкновению, совсем тихо, но его слышат на всех галереях. — Я надеваю на твой палец магистерский силт — символ твоей неприкосновенности и воплощение твоей сути.

И еще чьи-то руки — Карена? — сзади накидывают ей на плечи тяжелую алую мантию с белым подбоем и застегивают серебряной цепью на горле.

— Теперь ты старшая из нас, и выше твоей власти нет в Динане.

Все три яруса огромного зала встают. И Тергата в знак приветствия вскидывает к плечу открытую ладонь.

Она проснулась и тотчас села, подтянув колени к горлу. Фу, туман какой перед глазами после вчерашнего, я и вино — безусловно, две вещи несовместные. Хотя «Дом Периньона» мне досталось едва полбутылки, сие же и монаси-доминиканцы приемлют, а рядом с физиономией вообще кисея, которая шатром спускается на кровать с шелковыми простынями и вишневым бархатным покрывалом. Потолок здесь невиданный — разделен мощными четырехгранными дубовыми балками на белые квадраты, и один из них светится. Очевидно, здесь не одна спальня, но и гардеробная: парадное одеяние развешано на креслах. Тот самый соболий халат — тоже. Все устроено — язык не поворачивается сказать богато: с той степенью красоты и совершенства, когда и художник, и зритель начисто забывают про материал. Три цвета: коричневый, серебристо-белый, ярко-вишневый. Коричневый — дерево стенных панелей, бархат сидений. Белый — мрамор каминной облицовки и статуй в углах, серебристый — решеток, узорных накладок, безделушек на каминной доске. Вишневый — ковер на полу и занавеси на окнах. Окнах? Нет, конечно, на нишах. Хотела бы я знать, что увидит тот, кто вставит в их заднюю стену прозрачное стекло: мрачные галереи с реками, текущими немой водой? Виртуозные переплетения сталактитов? Гигантские пещеры и укромные гроты, где покоятся ледяные короли?