Девятое имя Кардинены - Татьяна Мудрая

— Еще одно. Я осталась жива по зароку, который Бог надоумил меня дать моему Денгилю. Жизнь моя дала ответвление: ныне исполнился срок, я возвращаюсь к женщине по имени Танеида и ее вине. И ведь как точно сходятся все постоянные знаки: меч, суд или высокое собрание, мой жребий и мой кураж. И все вещи: новый наш христианнейший леген для ныне пустеющего места, клинок Денгиля на моем поясе, рука… о ней позже.

— Что я вспомню о вашей совиновности — не бойтесь. Много ли тех, старых легенов, осталось с тех пор? Могла бы в наказание дать вам зрелище из самой себя. Но двое все равно должны будут со мной пойти в соответствии с обычаем… кого вы выберете. Остальные — хотите проститься, приходите. Только не женщины, ладно?

— И — знаете? Сердце мое успокоилось. То, что раньше было отдалено, приблизилось и входит в обычные мои сны: я выплескиваюсь в безбрежный зеленый мир и становлюсь им. Теперь я хочу увидеть это наяву.

— Это самоубийство и грех, — твердо сказал маленький Сейхр со своего места.

— Но и наш древний обычай. А как же Шегельд и многие доманы и легены до него? Говорят также: если человек семижды попросит Бога и семижды протянет ему жизнь в уплату, и семь же раз Бог вернет ему жизнь вместе с исполнением желания и новым именем — то восьмой жизнью он уже принадлежит не Богу, а себе самому и волен уйти, когда сам почувствует свой час. Ибо почувствует он его верно. Мое имя — восьмое по счету.

— Никто не возьмется исполнить над тобой, что суждено, — сдавленно пробормотал Керг.

— Никто, кроме моей черной тени: Стагир, сводный брат Денгиля, сам себя назначил быть при мне неотлучно. Рука для клинка. Это и есть третья моя удача. Ну полноте, успокойте сердца: разве это плохой конец для воина из рода викингов?

Часом позже она вызвала к себе Стагира.

— Госпожа Киншем, зачем ты моими людьми командуешь через мою голову? — начал он с порога. — Договаривались же, что я свою задачу обеспечиваю лучше тебя. Стоят теперь цепью до самого Зала Тергов в полном составе. И легены от тебя ушли сами не свои, я видел. Что произошло?

— Стагир. Завтра ты возьмешь Тергату себе.

— Вот оно что. Я этого и хотел, и ждал, и страшился.

— Догадываешься, почему так спешно? Легенам я прочла проповедь на полчаса, но ты у меня ко всяким фантазмам не склонен.

— Ты нездорова.

— Ну, уж это пустяк. Только не говори легенам, а то лишишь ореола. Хирург — это не Хорт, понятно, — клянется, что опухоль в левом легком, результат того шрама, знаешь, — вполне доброкачественна: если удалить, я еще вдоволь поживу. Только не верю я медикам, да и уйти на тот свет мне охота в полной боекомплектности. Ведь не пофехтуешь с одним легким. А главное — вот что. Я даю твоим собратьям в Эро еще лет десять-пятнадцать независимости. Отказались они от нее напрасно и, как мы видели, жалеют. Другого магистра, кроме меня, ни наши, ни ваши еще долго не примут.

— Ты… ты мудра. Знаешь, я тоже пойду с тобой. Для Белой Оддисены я слишком запачкался. В Эро тоже не вернешься: ни жен, ни детей, и даже Дзерен будет меня ненавидеть.

— Что же, иди. Мне труднее будет, но совладаю.

Пауза.

— Стагир. Среди легенов один всегда относился ко мне прохладнее прочих.

— Давно вычислил, такая моя служба. Имран, который на твоей героической смерти карьеру сделал и теперь слегка разочарован, что еще жива. Это у него где-то на уровне неосознанного.

— Психоаналитик, тоже мне. Тогда вот что: подойди — нет, лучше пусть кто-то от твоего имени сходит и попросит его говорить с тобой. Скажи: завтра именно он возьмет на себя командование и проследит за коллегами, дабы не учудили некую благородную глупость и не опозорили меня напоследок. А себя лично береги крепко-накрепко и никого к себе не подпускай, понял?

Он кивнул:

— От тебя самой тоже старших отгонять надобно, я думаю.

— И с какой стати ты об этом думаешь?

— Да уже вовсю рвутся прощаться.

— В множественном или единственном числе?

— Карен.

— Именно прощаться, а не отговаривать. И несомненный временно исполняющий и замещающий, то есть самая умная и потому безопасная личность… кроме, натурально, Имрана. Заранее условились оба?

— Откуда ты знаешь?

— Сегодня время бы не позволило вам и словом перекинуться. Хитры оба не по моему разуму, вот что. Один играет в простачка, другой тихую сапу под меня роет… Зови, что ли.

Уж конечно, и под дверью не ждал, и у кодового телефона не дежурил. Вызван особым Стагировым знаком, о котором давно, следует полагать, условился. Стал на зеленый ковер в легкомысленной прихожей и даже ресницей не шевельнул в сторону креслица или скамейки чугунного литья — мол, постою, не гордый. Тергата напоказ ему и всему воображаемому свету, сидя на пестром стульце, занималась рукоделием — выдергивала из плеч парадной робы нудную шнуровку, продевала широкие круглые запонки. Хочешь, мол, говорить — говори первый.

А начал он неожиданно:

— В этой оказии здесь должен был быть Маллор.

— Вот как.

— Он умер неожиданно и не разрешил меня от обещания молчать.

— Значит, так было записано в Главной Книге, что ж теперь?

— Он, наверное, спросил бы: если бы тебе знать, что на твоей совести нет смерти возлюбленного, как бы решила сегодня?

Тергата сложила рукоделие. Медленно подняла от колен лицо — зрачки ко зрачкам:

— Сослагательное наклонение — самая мерзкая из глагольных категорий. Ты не сказал по сути ничего — и требуешь ответа?

— Не я. Маллор требует.

Усмехнулась как могла спокойней:

— Что только вы двое присутствовали на том обряде и никто больше, никто типа моего Стагира, я разумею, — магистру узнать нетрудно. И что есть общая для обоих тайна — неумный догадается.

— Ты хочешь ее услышать?

— Нет. Делай как тебе угодно, спирит.

— Почему?

Выразительно пожала плечами:

— На моей совести — полновесная тяжесть любого из моих решений. И насчет Денгиля, и в том, что касается меня самой. Существует он или нет — он изжил себя раньше, я — сегодня. Неужели ты полагаешь, будто от тебя зависит хоть малость?

Тут Карен порешил-таки занять сиденье самоволкой. Однако не напротив — рядом, чтобы ее глаз убежать.

— Что, в конце концов, тебе известно?

— Я не обязана говорить, а ты не имеешь права настаивать.

— Тогда я… Я прошу. Пойми, мне надо.

Конечно. Снова признание в любви — я, мол, еще тогда, в Вечном Городе, на тебя подивился… Или ты, ина Тергата, слишком самоуверенна? Да нет, просто очищает непокойную совесть, наверное. Ладно-ладно, уважим, куда тут денешься.

— Обернуть клинок — иногда просто ранить. Типа суда Божьего. Я так думаю, то Маллор покойный делал: ты слишком интеллигент и склонен к рефлексам. Сколько он потом прожил?

— Кто — он?

— Скотина. Являешься кровь из меня точить и еще девственником смотришь. Сказать за тебя или сам разрешишься?

— В ту же ночь. Маллор меня предупреждал, что зря мы это затеяли: когда Волк решает, выходит по его, а не по-нашему. Но и стать против него не посмели бы, как в старину… Он понимал. Мы играли с ним по очереди; как бы двойная дуэль до первой крови. Тут ты ошиблась насчет моей рефлексии. Раны не такие уж серьезные — он же был несравненным фехтовальщиком, через такое в себе и нарочно не переступишь. А в ту же ночь — как приступ: гемофилия в резко выраженной форме… Без видимых причин, без каких-либо оснований. Видно и вправду, что ни делай — всё без различия.

— Или аспирину наглотался.

— Дальше мы оба существовали так же точно, как и ты: позабыв до некоего времени. Легены почти всегда так живут — с клеймом на душе. Теперь приказывай.

— Зачем? Что сам решил, то и сделаешь. Завтра на хорах станешь. Нового магистра вырастишь — понял ведь, из кого. Дочку мою благословишь на брак с побратимовым первенцем. А в прочем я тебе не указчик.

Вздохнул, решаясь, обхватил за плечо и, как много лет назад, приблизил к ее лицу карие свои глаза, юные губы. Неужели Карен и в том хитрил, что не он будто бы меня раненую на руках вынес? Что же, разомкнутое — смыкается, несбывшееся — воплощается, начавшееся — да завершится. Прими в дар хотя бы одно: последнее тепло дыхания моего…

…Гвардейцы Стагира ведут их обоих как бы в капсуле: те стоящие на их пути воины, которых они минуют, — заворачивают и идут следом, окружая их всё более плотно. И опять много людей в коридорах — на любом повороте и подъеме стоят и провожают взглядом. Понимают ли? Эросцы — безусловно. Открывается дверь — и опять перед нею низвергающийся тремя каскадами каменный водопад. Дорога магистров. Черные ступени. Шаги Стагира за спиной.

«Господь, Ты, что держишь мою землю и Синее Небо нерушимо! Снова протягиваю я Тебе свою жизнь и уже ничего не прошу взамен, потому что всё исполнилось у меня в этом мире. Я — вино, что созрело и рвется из тьмы сосуда. Позволь мне излиться. Я золотая бусина на Твоей нити; я капля росы, играющая в Твоем луче. Дай мне проникнуться Твоим сиянием!»