Драконья кровь - Екатерина Лесина

А тут… Сказать надо что-то. Утешить. Успокоить. Но он совершенно не умеет успокаивать женщин, особенно таких, которые взрослые и самостоятельные, привыкшие к одиночеству и, может, слишком уж привыкшие к нему, чтобы впускать в свою жизнь еще кого-то.

И поэтому Лука пересматривал снимки.

Он видел их не один раз, пусть тогда, пятнадцать лет тому, и был лишь младшим агентом, чья роль сводилась к беседам с местными да собиранию сплетен. Но снимки видел. И после. И перед вылетом.

Видел, да только, как оказалось, был слеп. Что его царапнуло? Желтое платье? Яркая ткань в белый горох. Кружевной воротничок. Поясок.

И память, которая услужливо подсказала, что совсем недавно Лука видел похожее платье. А потом подсказала, где именно видел.

Он даже моргнул от удивления. Мысленно обозвал себя идиотом. Встал и протянул руку Милдред. А она приняла.

В доме было сумрачно и тихо.

Куда все… да… людей много, но половина работает в хижине, куда девчонке не стоит возвращаться, а вторая – в мотеле. Пара охраняет Джонни, четверка контролирует усадьбу Эшби, но дом слишком велик, чтобы четыре человека как-то ему помешали. Еще с полдюжины в саду.

Сквозь приоткрытое окно тянет холодом. А мысли вялые какие-то. Пальцы Милдред сжимают руку, успокаивая, и Лука сбавляет шаг. Вот что за привычка строить дома, в которых недолго и заблудиться? Идешь, идешь, а хрен придешь. Главное, что никогда-то он не испытывал проблем с ориентацией на местности, а теперь ощущение, будто заблудился.

Но нет. Вот тот самый коридор. И дверь, которая приоткрыта.

Сердце кольнуло. А ну как почудилось? Бывает и такое, но… дверь отворилась беззвучно, и Лука вошел первым. Потом, позже, он вспомнит про этикеты и прочие глупости, а сейчас он вошел первым и вдохнул запах застоявшегося воздуха.

Комнату давненько не проветривали.

Шторы задернули плотно, и не видать ни черта. Фонарик и тот включился не с первого раза, будто не желая работать в настолько плотной темноте. Лучик света заметался и увяз. Но и его хватило, чтобы добраться до окна и отдернуть шторы.

А вот и ночник. И верхний свет. Яркий до того, что из глаз полились слезы. Лука глаза и закрыл. Ненадолго. А когда открыл, то увидел Милдред, которая стояла на пороге, не решаясь войти. Она внимательно осматривала комнату и хмурилась.

Ей не идет. А вот джинсы – так наоборот. И свитерок коротенький, из-под которого торчат полы клетчатой рубашки. За них так и тянет подергать.

В джинсах и свитерке она кажется почти обыкновенной женщиной.

– Это…

– Кабинет Эшби. Старого Эшби, – уточнил Лука. – Его осматривали.

Весь дом осматривали, но ничего не нашли, потому что тут хрен поймешь, что искать, если, конечно, не окровавленный топор в подвале. Да и то опыт подсказывал, что большей частью окровавленные топоры используются для разделки свиных туш.

Милдред кивнула и вошла.

Оглянулась на дверь. Прикрыла ее, точно не желая, чтобы кто-то увидел это проникновение. А ведь Эшби сам разрешил. Адвокаты его были против, но он разрешил… И почему? Был уверен, что никто не поймет? Сам не знал?

Скорее, второе. Он не дурак. Пусть довольно наивный – или кажется таким? – но не дурак. Не стал бы держать такое под носом.

Милдред сделала круг. Пощупала занавески. Остановилась у стола, чтобы осмотреть его, и даже в ящики заглянула. В ящиках, Лука помнил, лежала стопка писчей бумаги, шкатулка с ручками и пустой хьюмидор, в котором остался запах табака.[1]

Ящики Милдред закрыла.

Повернулась к витрине. И замерла. Видит?

– Это же…

– Я в первый еще раз, когда увидел, подумал, что знакомое что-то, но эта дамочка трещала и трещала. Стала говорить про детей, я и отвлекся. – Оправдание было так себе.

Милдред потянулась к витрине. Заперто.

– Погоди. – У Луки не то чтобы хорошо получалось вскрывать замки, но нынешний был совсем уж простеньким.

– От пыли. – Милдред провела пальцем по краю стекла. – У тети были похожие шкафы. Попроще, конечно. И замочек тоже. Чтобы дети не добрались. Или кошки. Кошки любят по полкам лазить. Я как-то думала себе завести.

Она разглядывала кукол, не решаясь прикоснуться, а Лука думал, что прикасаться к ним вообще нельзя, а следует вызвать бригаду, описать и изъять. Отправить в лабораторию.

И ждать уже выводов, хотя все очевидно. Вот та, в желтеньком платье с горошинами, вылитая Мейси. А эта, в роскошном вечернем наряде, – Шейла Такс.

Все ведь соответствует. Платья. Прически. Как там Милдред сказала? Этот псих был повернут на деталях.

Она едва слышно вздохнула и сказала:

– Элли…

И протянула руку к кукле, а Лука не стал мешать, хотя это было совсем даже не по правилам. Но Милдред все же не коснулась, опомнилась и руку убрала за спину, будто не ручалась за саму себя.

– Кажется, нам пора узнать, как именно умер Станислав Эшби, – сказала она другим, сухим, тоном. – Насколько я знаю, он был не так и стар.

Томас слышал, как поют драконы. Далеко-далеко.

Они кружат над облаками, прячась от любопытных людей, которых на побережье становилось больше и больше. И поют. Прощаются. Их голоса сплетаются в один, но люди не слышат, лишь нервно вздрагивают порой, не понимая, отчего так неуютно стало вдруг на берегу.

Желтый песок. Темная кровь. У драконов она почти черная, и это правильно, хотя Томас понятия не имеет, что тут правильного. Он просто сидит, слушает и держит в руках женщину, которая тоже слышит.

Молчит. Глаза закрыты, а слезы катятся по смуглым щекам. И за каждую Томас готов убить, только некого. Вот и остается сидеть.

Сзади засигналили. Раздалась ругань. Кто-то требовал пропустить, кто-то возражал…

– Идем, – тихо сказала Уна. – Я не хочу видеть, как ее будут делить.

Она попыталась встать сама, но не удержалась и шлепнулась на песок. Мокрая. Грязная. Уставшая. И все равно слишком упрямая, чтобы принять помощь. Впрочем, уговаривать Томас не собирался. Как-нибудь в другой раз.

– Видишь. – Она все же оперлась на его руку. – Это институтские. Еще те шакалы… сейчас поставят маячки и охрану, чтобы никто не подошел. Сначала вырежут сердце, благо брюшина вскрыта. Потом печень и прочее, что не повреждено.

– Ее больше нет.

– Нет, – согласилась Уна. – А они есть. И им нужен… этот… материал для исследований. Если бы могли, они бы и живого дракона распотрошили. Просто чтобы посмотреть, какой он. И чем от мертвого отличается. Они поэтому и скупают яйца, надеются