Русская поэзия Китая: Антология - Николай Алл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ФЛЕЙТА И БАРАБАН
У губ твоих, у рук твоих… У глаз,В их погребах, в решетчатом их вырезеСияние, молчание и мгла,И эту мглу — о, светочи! — не выразить.
У глаз твоих, у рук твоих… У губ,Как императорское нетерпение,На пурпуре, сияющем в снегу —Закристаллизовавшееся пение!
У губ твоих, у глаз твоих… У рук —Они не шевельнулись и осилилиИ вылились в согласную игру:О лебеди, о Лидии и лилии!
На лыжах звука, но без языка,Но шепотом, горя, и в смертный час почтиРыдает сумасшедший музыкантО Лидии, о лилии и ласточке!
И только медно-красный барабанВ скольжении согласных не участвует,И им аккомпанирует судьба: — У рук твоих! — У губ твоих! — У глаз твоих!
В ЗАТОНУВШЕЙ СУБМАРИНЕ
Облик рабский, низколобыйОтрыгнет поэт, отринет:Несгибаемые душиНе снижают свой полет.Но поэтом быть попробуйВ затонувшей субмарине,Где ладонь свою удушьеНа уста твои кладет.
Где за стенкою железнойТишина подводной ночи,Где во тьме, такой бесшумной, —Ни надежд, ни слез, ни вер,Где рыданья бесполезны,Где дыханье все короче.Где товарищ твой безумныйПоднимает револьвер.
Но прекрасно сердце наше,Человеческое сердце:Не подобие ли БогаПовторил собой Адам?В этот бред, в удушный кашель(Словно водный свод разверзся)Кто-то с ласковостью строгойСлово силы кинет нам.
И не молния ли этоИз надводных, наднебесных,Надохваченных рассудкомОзаряющих глубин, —Вот рождение поэта,И оно всегда чудесно,И под солнцем, и во мракеЗатонувших субмарин.
ПОТОМКУ
Иногда я думаю о том,На сто лет вперед перелетая,Как, раскрыв многоречивый том«Наша эмиграция в Китае», —О судьбе изгнанников печальнойЮноша задумается дальний.
На мгновенье встретятся глазаСущего и бывшего: котомок,Страннических посохов стезя…Скажет, соболезнуя, потомок:
«Горек путь, подслеповат маяк,Душно вашу постигать истому.Почему ж упорствовали так,Не вернулись к очагу родному?»
Где-то упомянут — со страницыВстану. Выжду. Подниму ресницы:
«Не суди. Из твоего окнаНе открыты канувшие дали:Годы смыли их до волокна,Их до сокровеннейшего днаТрупами казненных закидали!
Лишь дотла наш корень истребя,Грозные отцы твои и дедыСами отказались от себя,И тогда поднялся ты, последыш!
Вырос ты без тюрем и без стен,Чей кирпич свинцом исковыряли,В наше ж время не сдавались в плен,Потому что в плен тогда не брали!»
И не бывший в яростном бою,Не ступавший той стезей неверной,Он усмешкой встретит речь моюНедоверчиво-высокомерной.
Не поняв друг в друге ни аза,Холодно разъединим глаза,И опять — года, года, годаДо трубы Последнего суда!
ЭПИТАФИЯ
Нет ничего печальней этих дачС угрюмыми следами наводненья.Осенний дождь, как долгий, долгий плач,До исступления, до отупенья!
И здесь, на самом берегу реки,Которой в мире нет непостоянней,В глухом окаменении тоскиЖивут стареющие россияне.
И здесь же, здесь, в соседстве бритых лам,В селеньи, исчезающем бесследно, —По воскресеньям православный храмРастерянно подъемлет голос медный!
Но хищно желтоводная рекаКусает берег, дни жестоко числит.И горестно мы наблюдаем, какСтроения подмытые повисли.
И через сколько-то летящих летНи россиян, ни дач, ни храма — нет,И только память обо всем об этомДа двадцать строк, оставленных поэтом.
НАША ВЕСНА
Еще с Хингана ветер свеж,Но остро в падях пахнет прелью,И жизнерадостный мятежДрозды затеяли над елью.
Шуршит вода, и точно медьПо вечерам заката космы,По вечерам ревет медведьИ сонно сплетничают сосны.
А в деревнях, у детворыРаскосой, с ленточками в косах,Вновь по-весеннему острыГлаза, кусающие осы.
У пожилых степенных манзИдет беседа о посеве,И свиньи черные у фанзЛожатся мордами на север
Земля ворчит, ворчит зерно,Набухшее в ее утробе.Все по утрам озареноСухою синевою с Гоби.
И скоро бык, маньчжурский бык,Сбирая воронье и галочь,Опустит смоляной кадыкНад пашней, чавкающей алчно.
ЮЛИ-ЮЛИ
Мне душно от зоркой боли,От злости и коньяку…Ну, ходя, поедем, что ли,К серебряному маяку!
Ты бронзовый с синевою,Ты с резкою тенью слит,И молодо кормовоеВесло у тебя юлит.
А мне направляет глухоСкрипицу мою беда,И сердце натянет тугоРитмические провода.
Но не о ком петь мне нежно, —Ни девушки, ни друзей, —Вот разве о пене снежной,О снежной ее стезе,
О море, таком прозрачном,О ветре, который стих,О стороже о маячном,О пьяных ночах моих,
О маленьком сне, что тает,Цепляясь крылом в пыли…Ну, бронзовый мой китаец,Юли же, юли-юли!..
В ЗАКАТНЫЙ ЧАС
Сияет вечер благостностью кроткой.Седой тальник. Бугор. И на бугреКостер, и перевернутая лодка,И чайник закипает на костре.
От комаров обороняясь дымом, —Речь русская слышна издалека, —Здесь на просторе этом нелюдимомНочуют три веселых рыбака.
Разложены рыбацкие доспехи,Плащи, котомки брошены в ковыль,И воткнутые удочки, как вехи,И круговая булькает бутыль.
И кажется, опять былое с нами.Где это мы в вечерний этот час?Быть может, вновь на Иртыше, на Каме,Опять на милой Родине сейчас?
Иль эта многоводная рекаБылинный Волхов, древняя Ока?
Краса чужбины, горы, степи, реки,Нам не уйти от Родины навеки,И как бы вам ни виться, ни блистать,Мы край родной все будем вспоминать!
Но сладок ваш простор, покой, уют,Вам наша благодарность за приют!
СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ
Памяти строителей Харбина
IЖизнь новый город строила, и с нимВозникло рядом кладбище. ЗаконноЗа жизнью смерть шагает неуклонно,Чтобы жилось просторнее живым.
Но явно жизнь с обилием своимОпережает факел похоронный,И, сетью улиц тесно окруженный,Погост стал как бы садом городским.
И это кладбище теперь недаромВозросший город называет старым —Там братские могилы, там, с угла,
Глядит на запад из-под веток вязаПечальный бюст, два бронзовые глазаЗадумчивая тень обволокла.
IIА ночью там мерцают огоньки,Горят неугасимые лампады,Их алые и голубые взглядыДоброжелательны, ясны, легки.
Отделены от городской рекиЧертой тяжелой каменной ограды,Они на жизнь взирают без досады,Без зависти, томленья и тоски.
И, не смущаясь их соседством скучным,Жизнь рядом следует… то равнодушнымСолдатом в грубых толстых башмаках,
То стайкой кули с говором болтливым,То мною, пешеходом молчаливымС тревогой и заботою в глазах.
IIIЯ прохожу и думаю о тех,Сложивших здесь и гордость, и печали,Что знаками первоначальных вехНа улицы пустыню размечали.
Они кирку и молот поднимали,Прекрасен был их плодотворный век —Он доказал, что русский человекВезде силен, куда б его ни слали!
И это кладбище волнует насВоспоминаньями: в заветный часЕго мы видим — монумент былого.
И может быть, для этого горятГлаза могил. Об этом лишь молчатОгни и алого, и голубого.
В ПОЛНОЧЬ
