Железный замок - Юрий Силоч

Воздух над трассой дрожал от жары и был жёлтым от песчинок, взметённых в воздух тысячами пар ботинок. Табас, которому надоело таращиться на гвардейцев, уставился на дорогу и отключил мозг, предпочтя двигать ногами, ни о чём не думая и не беспокоясь.

Солнце поднималось выше и припекало всё сильнее: воздух в этих широтах нагревался намного быстрее, чем в Армстронге, и пыли — той самой жёлто-коричневой, принесённой ветрами из пустыни, — было в разы больше. Футболка под бронежилетом быстро взмокла, нос и губы, закрытые легким коричневым шарфом, вспотели. Отряд уже несколько часов двигался по обочине трассы, а армия дома Адмет всё не кончалась.

— Туго придётся Армстронгу, — заявил Ибар во время привала. Отряд расположился в хвойном лесу. В тени было душно и пахло прелью. Люди развалились на земле, скинув рюкзаки, и отдыхали.

— А ты этому рад? — исподлобья посмотрел на него Айтер.

— Нет. Просто констатирую факт. Мне всё равно, что случится с вашим Домом.

— Зато нам не всё равно! — огрызнулся наниматель.

Обожжённый лишь пожал плечами, устраиваясь поудобнее на жёлтых иголках.

Табас подумал, что обожжённый наёмник прав: армия Армстронга в первом же столкновении была разбита в пух и прах. Создавалось впечатление, что Адмет остается только пройти форсированным маршем по трассе и захватить Дом, ставший жертвой собственного былого величия.

— Жрать никто не разрешал! — рык Ибара вырвал Табаса из задумчивости. Обожжённый прикрикнул на Нема, доставшего было пакетик с орехово-медовой смесью.

— Оу! — здоровяк обнажил в улыбке белые зубы и примирительно поднял ладони. — Виноват. Больше не повторится.

Нем не на шутку перепугался: видно, вспомнил недавнее обещание прострелить ему ноги и оставить умирать.

— Даю ещё полчаса, — сказал Ибар, сменив гнев на милость. — Попейте водички, проверьте оружие. Но чистить пока не надо, займёмся этим ближе к отбою. Отдыхайте, — и сам уселся под деревом, опершись спиной на ствол.

Табас обмяк в броне так, чтобы она поддерживала его тело, и максимально расслабил мышцы. Он чувствовал затылком шершавую кору и вязкую смолу, в которую вляпался волосами, вдыхал приятный запах хвои и прелых иголок и, кажется, задремал.

Впрочем, расслабляться долго он сам себе не дал, дёрнулся, подскочив на месте, и тут же стыдливо заозирался: не заметил ли этого кто-нибудь. К его везению, люди были заняты самими собой. Нем зевал с закрытыми глазами, Руба и Хутта о чём-то вполголоса говорили, Мокки рылся в санитарной сумке, а Айтер что-то рассказывал Ибару, чертя на земле какую-то схему.

Покой и умиротворение. Как будто и не было в тридцати метрах от них огромной змеи, протянувшейся на несколько десятков километров. Табас заметил, что сейчас змея, наконец, поредела, да и шли там всё больше не «белые штаны», а всякие вспомогательные части — машины и конные повозки с вещевым имуществом, чумазые техники на грузовиках, повара-писари и прочий персонал, которому по роду занятий было положено топать в тылу. Однако несмотря на то, что людей в форме становилось всё меньше, колонна и не думала прерываться или заканчиваться.

— Встали! — скомандовал Ибар, и отряд, кряхтя и отряхивая задницы от пыли и иголок, поднялся на ноги, снова навьючил на себя рюкзаки и вышел на дорогу.

Сначала Табас подумал, что вслед за частями Гвардии идут семьи офицеров и рядовых — жёны с детьми, престарелые родители — но он понял, что мысль бредовая: кто же потащит с собой семью на передовую?

— Переселенцы, — шепнул Айтер за спиной Табаса, который к нему тут же повернулся. — Торопятся, захваченные земли занимают. Сволочи. Только осторожнее! — предостерёг он Табаса. — Никакой враждебности, мы же им друзья, — наниматель подмигнул и снова отстал на положенные два метра.

Табас смотрел на лица — дружелюбные, улыбающиеся, благодарные. Эти люди видели в отступавшем отряде своих защитников и благодетелей. Тележки с пёстрыми тюками, рюкзаки, старые чемоданы на колёсах — всё, что у них было. Редкие везунчики ехали на машинах и велосипедах, чаще — на повозках. Уставшие от жары и долгой дороги лошади прядали ушами, мотали головами, но упрямо тащили телеги с нехитрым скарбом. Табас слышал обрывки разговоров, а мозг, вопреки логике, пытался сложить из них целую картинку. Это было похоже на мозаику, в которой каждая деталь была от другого комплекта.

— …Марту тоже переселят, она говорила…

— …а мне-то что? Поесть не хочешь, кстати, идти ещё…

— …дикари, говорили, уже в нескольких километрах были от нас…

— …вот, помню, несколько лет назад мы…

— …Иса! Иса! Вот паразит!..

— …в гвардии служил, мы знаешь, как пели в строю? Земля дрожала!..

Уставшие, но радостные, верившие в новую жизнь на новой земле, где не надо будет ковырять бесплодные пыльные клочки земли, терпеть песчаные бури и постоянно бояться дикарей. Благодарные гвардии за то, что они своей кровью завоевали для них будущее. Никто из этих людей, проходивших рядом, на расстоянии вытянутой руки, не задумывался над тем, что будет с местным населением. Это был не самый плохой подход — просто не думать, а всё, увиденное на оккупированных территориях, забыть. Либо возненавидеть подданных Дома Армстронг до такой степени, что люди в них больше не будут заметны. Так даже лучше: можно будет, не напрягая совесть, торговать местными жителями, заставлять их работать на новых хозяев, обращаться, как со скотом — с практической точки зрения, от такого использования людей в хозяйстве одна польза. Девок — в дом, мужиков — в поля, и заживём! Ой, как заживёт Дом Адмет при таком раскладе. Припеваючи. А то, что они сами стали дикарями, пришедшими из пустыни, никто и не заметит. Люди звереют очень быстро и незаметно для самих себя.

Табас стал пропускать мимо ушей посторонние разговоры и улавливал лишь те, что касались обустройства территорий, откушенных у Армстронга.

— …надо будет дом себе подобрать попросторнее. Да побыстрей надо будет, а то опять Ами отхватит самое…

— …всё это дело наживное. Есть, что надеть, что поесть, а остальное…

— …трактор, там. Хотя лучше лошадок, конечно…

— …да будет тебе платье, будет…

Табас, у которого кровь стучала в висках, то ли от жары, то ли от ненависти, заметил, что сжимает кулаки — крепко-крепко, до боли и кровавых полосок на ладонях. Дом, лошадки, платье… Хотелось снять с плеча автомат, передёрнуть затвор и выпустить весь магазин в эту плотную толпу, с наслаждением слушая крики боли, глядя, как жёлтый воздух прорезают красные брызги и орать что-то о северянах, таких же людях, как и они, о рабстве, зверстве и человеческом достоинстве. Мысли, вертевшиеся в голове, были обрывочными, как разговоры, мутными, как облака пыли, и горячими, как раскалённый воздух. Становилось горько и обидно, особенно потому, что Табас сам несколько часов назад поучаствовал в расчистке жизненного пространства для захватчиков. Да, случившееся могло отойти на второй план, могло немного затереться от времени, но полностью забыть этого Табас не сумеет никогда.

Впереди маячила спина Ибара, скрытая за огромным рюкзаком. Вот уж кто не знает ни сомнений, ни жалости. Идеальный солдат.

Очередной привал обожжённый наёмник объявил после обеда, когда солнце начало жарить так, что непривычные к этому парни из Армстронга взмокли и едва не валились с ног.

Как и в прошлый раз, сошли с дороги в лес, расположились под сенью деревьев, сбросив рюкзаки, достали пакеты со смесью и принялись сосредоточенно жевать. Табас с удивлением обнаружил, что проголодался: умял в десять секунд весь пакетик — жадно, быстро, наслаждаясь вкусом и испытывая сильнейшее искушение распечатать ещё один.

— Ребята! Ребята! — старушечий голос со стороны дороги заставил бойцов напрячься и повернуть головы. К ним, хрустя ветками, направлялась небольшая делегация — две пожилые женщины и согбенная годами старуха в цветном платке. Она размахивала каким-то белым свёртком и семенила вперёд, спотыкаясь о высохшие ветки.

Краем глаза Табас увидел, как Ибар подобрался, будто готовясь к прыжку, и положил руку на автомат.

— Ребята! — женщины добрались до отряда. Люди были напряжены, но старались выглядеть дружелюбно. Лучше всего это получалось у Нема: он заулыбался во все тридцать два зуба, и это дьявольски располагало. Табас постарался взять с него пример, но получилось, наверное, плохо.

— Вот, возьмите! — старуха протянула свёрток ближайшему бойцу, им оказался Рыба. Женщины также последовали её примеру и вручили Пруту и Нему что-то увесистое, завёрнутое в чистые тряпки.

— А мы идём мимо, видим, вы сидите, отдыхаете, — продолжила гостья. — Я-то, хоть и старая, а заметила, что вы там едите что-то, да и говорю: пойдём поможем солдатикам-то! — она тараторила без умолку, мешая другим женщинам вклиниться в разговор. В лесу стало шумно. Бойцы глядели с удивлением, слушая то одну, то другую, путаясь в бесконечном потоке слов, пытались понять, о чём они говорят, но женщины точно так же быстро собрались и ушли, едва не кланяясь.