Книга Натаниэля - Полумрак

CXXXVII

– E-6 – E-7. – сказал Господь, бросив взгляд на доску поверх очков. – Белый конь взял черного? Я, знаешь ли, все равно набираю вес…

– Ну тут все просто. – сказал Сатана, не поднимая глаз, – Тот кто много есть – полнеет. Не очень сложно, по-моему. Закон Вселенной.

Он развернул доску и, задумчиво сложив руки на груди, откинулся на спинку кресла.

– Эх… – Господь встал, подошел к столу с доской и, опустив на нос очки, внимательно посмотрел на нее. – Чей ход?…

– Твой. – сказал Сатана. – Всегда твой.

– Просто проверяю. – Господь уселся обратно в Свое кресло. – Е-7 – Е-8, пешка превращается в ферзя. Шах королю.

– Мог бы и за черных уже сходить, – сказал Сатана, – хоть разочек.

– Разочек ходил, – ответил Господь, – но это лишнее разнообразие. Совершенно лишнее.

– Вот и в диете то же самое, – откликнулся Сатана, – однообразная пища приводит к удручающе однообразной полноте.

– А вот это неправда, – возмутился Господь, – Я вчера ел эти твои чертовы брокколи. Здоровая пища, клетчатка. Запоры.

– Ты залил их майонезом, – сказал Сатана, – да так, что их и не видно было. И добавил к ним большущий кусок баранины.

– Вот тебе и разнообразие, – сказал Господь, – и тебя лысого Я буду есть одни овощи.

– Ну тогда не жалуйся, что полнеешь, – ответил Сатана.

Господь хмыкнул. Он подошел к большому зеркалу и уставился на Свое отражение.

– И не буду, – сказал Он, – просто Я не хочу превратиться в доброго безобидного пузанчика… Черный ферзь на F-8. Ужасно быть пузатым и безобидным. Кстати, перелом в ходе игры. Ты сейчас проиграешь.

– Есть люди, – заметил Сатана, – которые говорят, что могут есть сколько угодно и не полнеть.

Господь еще раз хмыкнул.

– Интересно, как?…

Сатана пожал плечами.

– Не имею ни малейшего понятия.

Господь, не оборачиваясь, смахнул с доски черного ферзя и передвинул белого E-8 – F-8.

– Мат тебе, черная душа, – сказал Он. – И все-таки это удивительно.

– Что удивительно?… Что кто-то что-то говорит?…

– Удивительно, как мало некоторым людям угодно. Речь идет о здоровом дисбалансе…

– Дисбалансе в чем?…

– Да во всем… Во Мне.

CXXXVIII

Ромео нерешительно огляделся и перегнулся через прилавок к самому уху аптекаря.

– Мне нужен яд. – прошептал он.

Аптекарь посмотрел на него пристально, слегка прищурившись.

– Знаешь что?… – спросил он наконец, и замолчал.

Ромео подождал. Он смотрел на аптекаря, аптекарь смотрел на него.

– Что? – не выдержал наконец Ромео.

– Я хочу есть. Чертовски хочу есть.

Аптекарь наклонился и исчез под стойкой.

– Ты знаешь, как я хочу есть?… – раздался оттуда его приглушенный голос. – Нет, не отвечай, я сейчас сам отвечу. Очень. Я очень хочу есть. Я хочу есть как человек, который очень хочет есть. Как человек, который, например очень давно не ел, или в этом роде.

Над прилавком появилась его слегка запылившаяся голова.

– Эй, парень, – окликнул он Ромео (в этом не было никакой нужды), – ты знаешь, почему у меня такие впалые щеки? Потому что я жую их изнутри. Вот как я хочу есть.

Он снова исчез. Раздался грохот, что-то стеклянное упало и разбилось.

– Ага!

Аптекарь появился снова. В его руках была тарелка.

– Курочка! – возгласил он. – Прекрасная курица. Хочешь кусочек?…

– Нет! – воскликнул Ромео.

– Она нормальная, нормальная, – успокоил его аптекарь, – я просто не доел ее, потому что не хотел, и я подумал – «послушай, Карл» – а Карл – это я, поэтому я и сказал себе «послушай, Карл», а потом я сказал себе, «послушай, Карл, оставь ее, наверняка позже она тебе снова понравится», и вот – она мне снова нравится. Хочешь кусочек? Только небольшой… Тут и так мало осталось.

– Вы меня, по-моему, не поняли… – сказал Ромео после того, как аптекарь замолчал, – мне нужен яд.

– Понимаю… – Аптекарь снова прищурился и, пристально уставившись на Ромео, покивал. – Яд… Не курица?

– Нет. Яд.

– Понимаю…

Он снова наклонился и, пошарив, достал небольшую бутылочку.

– Вот твой яд.

Ромео взял бутылочку.

– Но тут сказано «слабительное»! – воскликнул он, рассмотрев ярлычок.

– Кто из нас двоих аптекарь?… – спросил аптекарь. – Явно я, потому что я в аптеке, а ты нет. Эй, секунду…

Он снова пристально посмотрел на Ромео.

– Ты тоже в аптеке, – сказал он наконец, – и как я раньше не заметил?… Что это у тебя в руках?…

– Ваше слабительное. – ответил Ромео. – Но мне…

– Спасибо, – аптекарь выхватил бутылочку у Ромео, – спасибо большое, в этих местах так трудно достать хорошее слабительное…

Он посмотрел на бутылочку на свет.

– Эй! – воскликнул он с яростью. – Это не слабительное! Это яд! Ты хотел отравить меня!

Он сунул в рот кусок курицы и начал ожесточенно жевать, не сводя с Ромео возмущенных глаз.

– Да это Ваша бутылочка, – сказал Ромео, делая шаг назад, – я хотел купить у Вас яду…

– Понимаю… – сказал аптекарь, снова прищуривая глаза и пристально глядя на Ромео.

Они помолчали еще немного.

– Так и… – начал Ромео. – Сколько он стоит?…

– А для кого берешь?… – спросил аптекарь.

– Для себя.

– Сто флоринов.

– Сто флоринов?! – воскликнул пораженно Ромео. – Почему так дорого?!

– Ну если ты его выпьешь, деньги тебе больше не понадобятся, – сообщил аптекарь, – а я потеряю клиента. А если ты передумаешь… Разве твоя жизнь не стоит ста флоринов?

– Хорошо, хорошо… – сказал Ромео покорно, вытаскивая кошелек.

– Погоди, парень, – остановил его аптекарь, предостерегающе подняв руку, – зачем тебе принимать яд?…

– Ну, это из-за женщины. – ответил Ромео. – Из-за несчастной любви.

– Понимаю… Понимаю… – снова закивал аптекарь. – У меня такое было в жизни. Меня бросила женщина, которую я любил, и я погрузился в пучину черной тоски и отчаянья. И так далее. И тоже хотел убить себя. Но потом я сказал себе – «послушай, Карл» – я это все время себе говорю – «послушай, Карл» – два раза говорю, а то и больше – «отложи это». Да, так и сказал. «Послушай, Карл, отложи это, подожди немного и, может быть тебе снова закончится жить». И я так и сделал и – смотри – я тут, я живой, и хочу жить, хотя моя женщина ко мне так и не вернулась.

– А когда она бросила Вас?…

– Час назад. – Аптекарь рукавом стер пыль с пузырька и оторвал ярлычок. – А почему отравиться? Отравлять себя так неэкономно. Этот яд такой дорогой. Ты не хотел бы просто повеситься?

Ромео пожал плечами.

– Слишком много возни.

– Утопиться?…

– Нужен водоем.

– Понимаю… Понимаю… Мобильность и независимость… А как насчет зарезать себя?…

– Слишком больно. Я хочу умереть без мучений.

Аптекарь снова прищурился и покивал.

– Понимаю… Понимаю… Ты считаешь, что ты достаточно страдал и при жизни…

Ромео пожал плечами.

– Хотя на самом деле ты просто трус… Ну, в таком случае, этот яд не для тебя. – сказал аптекарь. – У тех, кто его принимает, вылезают глаза от боли, и не просто так вылезают, нет… Через уши.

– Через уши?!

– Да. Через уши. Ну что, будешь брать?…

Ромео пожевал губы.

– А у вас нет яда послабее?

– Нет! – отрезал аптекарь. – У яда бывает только два действия. В конце ты мертв – или в конце ты жив. Яд послабее называется не ядом. Он называется лекарством.

– А нет ничего такого, чтобы просто заснуть и не проснуться?…

Аптекарь задумался.

– Понимаю… Понимаю… Вот.

Он поставил на прилавок еще одну пыльную бутылочку.

– Вот. Человек, который это принимает, засыпает… И все.

– И все? Никаких мучений, боли и глаз в ушах?…

– Нет. Человек засыпает и не просыпается. Ничем его не разбудишь. Иногда он спит до обеда. Иногда, говорят, – аптекарь огляделся и понизил голос, – целые сутки.

CXXXIX

– Нет, нет, погоди! – воскликнул Пётр, поднимая протестующе руку. – Ты ничего не говорил про папу. Ты не говорил, что я стану папой.

Иисус вздохнул.

– Ну и чем тебе плохо быть Папой? – осведомился Он.

– Да я не хочу быть папой! – воскликнул Пётр. – Прямо как жена моя, честное слово, все время меня уговаривала папой стать. Я не могу все это по новой выносить…

– Ну тут о другом речь идет, – заметил Иисус, – если ты следил за Моими словами, а Я уверен, что ты не следил, Я как-то раз сказал – «Се есть Пётр, то бишь камень, и на этом камне заложу я Церковь».

– Не помню я, чтобы Ты так говорил. – ответил Пётр. – Ты все время что-нибудь говоришь, говоришь, говоришь… Всего не упомнишь.

– Ну не буква в букву, – кивнул Иисус, – Я сам уж не вспомню конкретно. Но Я примерно в этом духе выразился. А если Я сказал – всё. Слово – кремень.