Маэстро - Юлия Александровна Волкодав

Владимир Петрович и устроил. И теперь Марат шагал по коридору Шереметьево с подпрыгивающим от возбуждения Мопсом в абсолютную неизвестность.

— Я о тебе забочусь, между прочим! Знаешь, какие деньги можно на Дальнем Востоке заработать?!

— У меня даже программы нет!

— Составим! Накидай из того, чему тебя в Италии учили.

— Ты серьезно? Арию купца из «Венецианской ярмарки»? И десяток вокализов. Трудящимся Дальнего Востока?

— Ты недооцениваешь наших трудящихся! Марик, ну давай ты сам решишь, что там тебе петь! Сегодня главное попасть на репетицию к Антохиной. И не забудь ее поблагодарить за песню, которую я для тебя выцарапал!

— А что за песня-то?

— «Аист белокрылый».

— Что?! Выцарапал он! Да ее до меня только ленивый не пел!

— И что теперь? Ты хоть понимаешь, что это Антохина! Она уже живой классик! Подружитесь, покажешь себя, и она будет тебе новые песни отдавать. Ты хочешь все и сразу?

— Мопс! Я хочу хотя бы прийти в себя! Отоспаться, пожрать по-человечески, а не макароны эти их проклятые. Сходить в консерваторию, узнать, что там и как, когда занятия, как мне быть с пропущенным временем. Нам вроде бы обещали, что засчитают стажировку как семестр. Какие гастроли, ты о чем? Мне учиться надо.

Мопс подозрительно тяжело вздохнул и взял его за локоть.

— Понимаешь, Марик… Боюсь, что закончилась твоя учеба. Но! Началась практика. А практика она, поверь, гораздо важнее. Сколько народа каждый год консерватории заканчивает, и что? Маются в областных филармониях, на утренниках для пенсионеров поют за три копейки. А тебя уже народ хочет видеть и слышать! Ты уже залы собираешь, на тебя запросы приходят. Это сейчас Дальний Восток, а через годик мы с тобой в Прибалтику поедем! А там, может, вообще в Польшу или Болгарию!

— То есть как — закончилась?

А дальше, уже в такси, которое везло их в центр города, Мопс, запинаясь и сбиваясь, рассказывал, что в консерватории дикий скандал из-за того, что Марат не закончил стажировку как полагается. К тому же там знают и о Кармен, и о подработке Марата на радио, и даже о том, что он, студент Московской консерватории, в Италии не столько учился вокальному мастерству, сколько тратил время на магазины и поиски красивой одежды. Словом, опозорил родное учебное заведение по полной программе.

— Одну рубашку купил и один пиджак, — с горечью произнес Марик, глядя в окно несущейся машины. — Даже на туфли не хватило.

— В общем, приказ о твоем отчислении уже подписан. Тебя там не особо любили, как я понял. А когда твой куратор позвонил декану, все закрутилось… Марат! Самое главное, что тебя от сцены не отстранили! Понимаешь? Вот это главное!

— Отстранят, не сомневайся. Кому я нужен-то без образования?

— Посмотрим. И поверь мне, это совершенно разные ведомства. Всё, приехали. Вытряхивайся.

Такси остановилось у гостиницы «Россия». Самое сердце столицы, шикарное здание, дорогущие номера. Марат недоверчиво покосился на импресарио.

— Что? Пока за мой счет, потом сам будешь оплачивать.

— Я отдам, — серьезно сказал Марик.

— Понятное дело, — усмехнулся Мопс. — Давай в номер. Мойся, переодевайся. Может быть, даже пожрать еще успеем.

* * *

Про Мопса надо рассказать отдельно, так как личность он поистине легендарная. Я познакомилась с ним вскоре после начала нашего с Мариком романа и неудивительно — Мопс постоянно его сопровождал. Ни одна пьянка-гулянка без Мопса не обходилась. В начале карьеры Марик очень к нему прислушивался, да оно и понятно — Мопс просчитывал на два хода вперед. Он вцепился в Марата еще на самом первом концерте в Москве, на конкурсе, который Марик выиграл. И следил за ним, когда тот поступил в консерваторию, опекал, устраивал выступления в каких-то третьесортных концертах, потом второсортных. Потом подвернулась возможность организовать сольный концерт классической музыки в зале Чайковского в рамках какой-то там программы поддержки молодых исполнителей. Словом, Мопс без мыла влезал во все отверстия, имел связи везде, где можно и нельзя, пользовался ими направо и налево. И пропихивал артиста, на которого делал ставку, с упорством ледокола. Сегодня такой продюсер стал бы миллиардером. А тогда такой профессии как бы не существовало, но на самом деле она, конечно, была. Кто-то же договаривался о концертах, решал организационные вопросы, выступал посредником между концертными залами и филармониями, заказывающими артиста, и самим певцом. Да, существовал Госконцерт, который всем этим занимался, но свои функции он выполнял плохо, заботился в первую очередь не об артистах, а о пополнении государственной казны. А хороший импресарио умудрялся в обход Госконцерта замутить какие-нибудь внеплановые выступления за живые деньги, например. И в том же Госконцерте убедить нужных людей, что именно этого артиста надо отправить на гастроли в хлебосольную союзную республику. И пластинку пора бы выпускать. Словом, он представлял интересы певца на всех уровнях. По крайней мере, такой импресарио, как Мопс, мог это делать.

С Мопсом хотели работать все. Даже Кигель, независимый и самодостаточный, востребованный, как мне кажется, с первой спетой в микрофон ноты и до сегодняшнего дня. Даже он иногда пользовался услугами Мопса. Леня Волк на совместных артистических пьянках иногда намекал, что не Агдавлетовым единым земля полнится, есть и другие интересные певцы, нуждающиеся в его заботе. И Мопс устраивал Лене какие-нибудь денежные выезды. Но ни с кем он так плотно не работал, как с Мариком.

Тут надо бы написать, что они еще дружили, что помимо работы их связывала настоящая мужская дружба с ночными звонками, «погоди, старик, я сейчас приеду, порешаем», рыбалками и совместными походами по бабам. Но нет. Ничего этого не было. Да, на гастролях Мопс постоянно находился где-то рядом, в Москве сопровождал Марика на всех концертах и съемках. Но дружбы я между ними не наблюдала, только деловые отношения. Слишком разные, наверное. Прямой, принципиальный Марат и вертлявый, по жизни ищущий компромиссы Мопс. Впрочем, если так рассуждать, у них и с Рудиком было мало общего, однако крепче дружбу следовало бы поискать. Но Рудик — это совсем другая история, до которой мы еще доберемся.

* * *

На сцене Колонного зала в полном составе сидел знаменитый оркестр Севастьянова. Сам Олег Михайлович, огромный, похожий на медведя, который почему-то нацепил круглые поблескивающие очки и взял в лапы дирижерскую палочку, требовательным тоном что-то выговаривал солисту. Солист же, худенький мальчик с идеально ровным пробором и длинными пальцами пианиста — такие вещи Марик замечал сразу — стеснялся, краснел, смотрел в ноты и кивал.

— Смотри мне, салага! — стращал его Севастьянов. — Концерт в прямом