Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

А собственно, почему нет? Это же не Верочка его фотографирует?

Я подошла и сделала несколько кадров.

Елик нервно повернулся ко мне:

– Что такое?

Я пожала плечами, просматривая получившиеся фотографии:

– Медиахолдинг «Нооригмы». Вы же вышли в свет, Елик? Вот и будьте готовы к публичности.

Верочка, не понимая, хорошо или плохо то, что происходит, взглянула на меня, набрала воздуху и сказала:

– Елик, что же ты мне больше не звонишь? И не берешь трубку?

– Елик, это что такое? – наконец подала голос его жена.

– Это… это ошибка, – проговорил Елик, пренеприятно показав зубы в подобии улыбки, и постарался ретироваться.

– Нет, Елик, это не ошибка, – неожиданно пошла ва-банк Верочка. Может быть, от присутствия соперницы, может быть, подсознательно чувствуя, что другого шанса у нее не будет. – Я жду ребенка, Елик, ты же знаешь. А ты даже не хочешь узнать, как я себя чувствую и кто должен у нас с тобой родиться.

Да, забавно. Лучшего места для подобного разговора, чем светская вечеринка с аккредитованными журналистами из известных изданий, не придумаешь. И хотя Елик в очень малой степени мог бы заинтересовать наших читателей, а значит, и наш журнал, все равно попасть на страницы прессы в качестве неизвестного гостя, устроившего потасовку с беременной любовницей на дне рождения известного певца, он вряд ли захотел бы.

Чтобы Елик в панике не забыл о том, где он находится, я еще щелкнула в разных ракурсах их группу. Растолстевший певец к тому времени уже потихоньку ретировался, зная, что веселого в подобных разговорах мало.

– Да уйди ты отсюда! – попробовал махнуть на меня рукой Елик.

Я покачала головой и с удовольствием сняла рассерженного Елика. Не для журнала, так Верочке пригодится фотография. Мало ли как жизнь потом повернется, сколько фотографий папы останется у нее для малыша… А может, смеяться когда-нибудь будут вместе счастливые родители, вспоминая, как непросто шли к своему счастью.

– Так, давай пойдем отсюда, – наконец нашел самый верный путь Елик и попробовал увести свою жену, до этого молчавшую.

– Нет уж, дорогой, пусть она все скажет, что хотела, – неожиданно подала голос жена.

– Я жду ребенка от Елика! – повторила Верочка, и я вдруг почувствовала, что запас смелости и сил у нее подходит к концу.

Верочка глубоко вздохнула и отступила назад. Вот и все, и весь ее поступок. Теперь плакать и до бесконечности думать, как бы развивались события, если бы не эта случайная встреча.

– Это не мой ребенок, я ее не знаю, я тебе все объясню, дорогая. Просто есть такие девушки, которые находят богатого человека и объявляют ему, что они от него беременны. Это известная шутка. Она думает, что я такой идиот и на это куплюсь. Я ее вижу первый раз в жизни, понимаешь? Что тебе надо? Как тебе не стыдно? Иди туда, где тебе помогли сделать такой живот, ясно?

Елик, конечно, перестарался. Говорил он тихо, со стороны могло бы показаться, что мы четверо обсуждаем что-то серьезное, но вполне мирное. Жена для верности взяла его твердой рукой чуть выше локтя. Правильный психологический жест. Так берут провинившегося ребенка, чтобы не зарывался дальше, чтобы чувствовал, что за то, что уже сделано, спуска ему не дадут и никуда больше не отпустят в ближайшее время. Мне хорошо была видна небольшая грудь жены Елика и ее совсем плоский живот, обтянутый кремовым шелковым платьем. А где же, собственно, ее критический срок беременности, на котором ее нельзя волновать, как Елик объяснял Верочке еще месяца полтора назад?

Верочка же набрала полную грудь воздуха, полные глаза слез, вся покраснела, поднесла руки к медленно открывающемуся рту – видимо, чтобы помешать себе самой зарыдать в голос. Я шагнула к ней и обняла ее.

– Тихо, пожалуйста. Не здесь. Слушай, – обратилась я к Елику, который уже повернулся, чтобы уйти. – Какая же ты свинья, в самом деле! Если ты хочешь отделаться деньгами, прибавь два нуля к той сумме, о которой ты сейчас подумал. Это же твой ребенок, он не должен хлебный мякиш сосать, правда? А жена твоя, кажется, и не беременная? Зачем ты Верочке врал?

Я поймала бешеный взгляд Елика.

– Нормально, нормально! Ты все правильно понял! Твой ребенок должен будет носить твою фамилию и иметь все, что нужно. Это самое малое, что ты можешь сделать для него в этой ситуации.

Мне показалось, что Елик хочет бросить в меня чем-нибудь тяжелым. Например, подносом с коктейльными бокалами, который как раз мимо нес официант в золоченой жилетке. Елик протянул к нему обе руки, а официант очень ловко в одну из рук вставил высокий бокал.

Елик постоял с этим бокалом, потом резко выпил его и поставил куда-то вбок, где ничего не было. В шуме голосов звон разбившегося бокала был слышен очень слабо. Но откуда-то тут же появилась уборщица в красивом темно-синем сарафане, с белым кружевным воротником, и, не поднимая на нас глаз, мгновенно убрала осколки.

– Пойдем, на сегодня достаточно, – я взяла под руку Верочку и отвела ее в противоположный угол. Усадила на высокий стул у барной стойки и пододвинула ей корзиночку с засахаренными орехами. – Ешь.

– Я хочу домой, – сказала Верочка и стала плакать.

– Водички дайте нам с лимоном, – попросила я бармена. – И последите, чтобы девушка не упала со стула. Сиди! Никуда не уходи! Сейчас с очень известным артистом к тебе подойду, поняла? С Вадиком, которого мы вначале видели, хорошо?

Как ни странно, Верочка согласно кивнула и даже слабо улыбнулась.

Отпустить Верочку я не могла, уйти с ней – тем более. Да и какой смысл был Верочке оказываться сейчас в одиночестве съемной квартиры, где она по-прежнему жила и ждала Елика? Думаю, ее родители как-то по-другому смотрели на всю эту ситуацию, обманывая себя и других. Может, надеялись на порядочность Елика. А может, как раз на его беспорядочность в подобных вопросах. Пожил там в законном браке – пусть поживет и с их дочкой. По крайней мере, будет в ее биографии законный муж и законный ребенок. А как его иначе подманить? Не угрозами же. Разве что ожиданием, готовностью в любой момент усладить и приятно развлечь. Вдруг что-то в нем переломится, и он останется с Верочкой навсегда, точнее, на какое-то время. Ужасно, конечно, но надо же как-то выпутываться из этой ситуации…

– Ты мне как сестра, Лика, – всхлипнула Верочка, когда я подошла к ней в очередной раз на минутку. – У меня никого нет…

– Ты мне тоже как сестра. А у тебя есть мама и папа. Они тебя очень любят. Сиди и смотри по сторонам. Как в телевизоре, интересно же! Смотри, сколько известных людей, все такие красивые. Сейчас все соберутся наконец, и начнется самое главное. Все будут поздравлять именинника, петь, дарить подарки.

– А мы? – спросила Верочка, разглядывая диковинный костюм стоящего рядом певца. Его костюм был стилизован в духе африканской религии Вуду – с яркими вставками, свисающими зубами каких-то зверей, обрывками другой материи, пришитыми в беспорядке то здесь, то там.

– А мы будем это все фотографировать и возьмем одно интервью. И запоминать, если что-то интересное произойдет. Все, сиди, никуда не уходи.

– Спасибо, Лика, – Верочка приподнялась и поцеловала меня в щеку.

Надо же. Я почувствовала тепло от девушки и настоящую благодарность. Хорошо, если ей в моем присутствии действительно становится менее одиноко.

Глава 30

Я вспомнила про Славиного жука, еще открывая квартиру, и, скинув туфли, сразу подошла к картине. Около картины мне стало тревожно, не более того. Я не могла сказать, что именно меня тревожило. Я попыталась подумать о Славе, но ничего не надумала. Рассмотрела жука повнимательнее. Темно-золотистый панцирь с еле заметными тонкими перламутровыми полосками, огромные антрацитовые глаза, которые Слава с мастерством голландца XVII века написал блестящими и поглощающими свет. В них не заглянешь, как не заглянешь в глаза настоящему жуку, у него же обзорное зрение. Человеческими глазами не посмотришь жуку в глаза.

Ничего… Я налила себе чаю и села на лоджию за свой стеклянный стол у стеклянной стены, в очередной раз вдруг подумав, почему я всегда сажусь у окна и почему в последнее время меня так тянет заменять привычные предметы – деревянные, пластиковые – прозрачным стеклом. Прозрачный стол, прозрачные стулья, прозрачные раздвижные двери, прозрачная, как будто отсутствующая стена…

Мне хочется видеть все насквозь? Мне мало того, что я заглядываю людям в их сокровенные тайники души, куда и сам-то заходишь по большим праздникам? Или же наоборот, я хочу предельно объединиться с окружающим меня миром, чтобы не затеряться в своей маленькой коробочке, где меня никто не зовет по имени, не просит налить чаю, купить игрушку, завязать бантик, требовательно не спрашивает, люблю ли я его. В моей маленькой коробочке, где меня никто не любит. Трогательно! Ужасно жалко себя, уже не в первый раз за последние дни. С этим надо что-то делать, потому что с этим жить ненормально.