Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Ладно. А хочешь пойти со мной на эфир? На радио? – Я быстро взглянула на часы. – И… И еще в милицию, то есть в полицию, или в прокуратуру… – Я подумала, что надо быстро узнать, где открыли дело по происшествию в Славиной квартире и как-то поучаствовать. Может быть, сходить туда, вдруг я еще что-то увижу, пойму. Хотя двух молодых людей я довольно отчетливо себе представила и могла бы их описать. – Так что?

Женя не очень уверенно кивнул, а я быстро набрала Лёне Маркелову эсэмэску: «Буду сегодня на эфире, черкни тему. У меня есть интересный эпизод».

Да, придется расстроить в очередной раз бедную Марину. Я ведь сказала, что пропущу три эфира. Генке моя тема наверняка понравится – драка вместо сотрясания воздуха вежливыми укорами или невнятными угрозами.

– Вы всё про всех знаете, да? – Женя смотрел на меня со смешанным чувством восторга и страха.

– Только бояться меня не надо. Нет, не всё знаю. Я же не знала про твоего страшного дядьку, ты мне сам сначала рассказал. Как, кстати, он?

Женя вздохнул, но не очень тяжело.

– Конечно, сейчас, когда я один ночую, он пытается пролезть ко мне. Один раз у него получилось…

– Но он ведь сидел под кроватью и только слегка дергал твое одеяло, правда? И то, когда ты засыпал. Но так и не вылез.

Женя кивнул.

– Я около кровати магический круг с числами нарисовал, он не смог вылезть.

– Вот и правильно. Люди всегда раньше так делали, когда призраков больше было.

– Значит, он все-таки призрак… – прошептал мальчик.

А я прикусила язык. Но все – уже сказала.

– Да, призрак. Но это же лучше! С ними есть много способов борьбы. И абсолютно надежных.

– Правда? – обрадовался Женя.

– Правда. Магический круг, три зажженных свечи… – Опять не то, самому сгореть и дом спалить можно. – Хотя нет-нет! На современных свечи уже не действуют. Они же радиоволнами питаются…

– Точно радиоволнами? Не кровью младенцев?

– В двадцать-то первом веке? Нет, конечно! Тем более, что ты уже и не младенец, несъедобный.

Женя с подозрением посмотрел на меня.

– Я все серьезно говорю, не переживай. Надо просто мобильный телефон на пол положить и… сориентировать его точно по сторонам света. Сможешь?

– Конечно!

– Отлично. Так что, на эфир со мной пойдешь?

– А что там надо говорить?

– Просто посмотришь, как делаются передачи. Тебе интересно?

Мальчик неуверенно кивнул.

– И, может быть, скажешь что-то, подумаем еще. Тебе не надо зайти домой?

– А у меня нет ключа.

– Как нет ключа?

Женя посмотрел на меня и отвернулся.

– То есть… ключ у дяди Коли…

– У соседа? – уточнила я.

Женя кивнул.

– Я теперь отдаю ему ключ, после того, как он потерялся и новый замок пришлось делать. Дядя Коля сначала дверь плечом открыл, а потом я квартиру сторожил, а он за новым замком бегал. А он вчера почему-то не пришел домой вечером.

– Понятно, – я осторожно, стараясь не спугнуть мальчика, погладила его по голове. – И где же ты ночевал?

Женя молчал, а я все поняла. Уютная днем и очень страшная и холодная хижинка под елкой – огромной, когда-то голубой елью, изросшейся в городе в серо-зеленого великана, однобокого и кривого. Булка с изюмом и полбутылки «Фанты», очень вкусно кстати, гораздо вкуснее, чем капустный салат, пахнущий хлоркой, и толстые черные котлеты в лагере.

Да, как быстро маленький человек приспосабливается к тем условиям, которые ему предлагают нелепые, занятые своими сиюминутными интересами суетные взрослые.

– Пойдем.

Мне вдруг остро захотелось купить Жене, как и в прошлый раз довольно прилично одетому, только сейчас в помятую и не очень чистую одежду, какую-нибудь толстовку – модную, оранжевую или фиолетовую, с веревочками, надписями, и брюки, и новые сандалии, тоже модные, на толстой подошве, смешные и страшноватые – я видела на каком-то ребенке. На них можно кататься на пятках – там встроены специальные колесики… Так, стоп.

Я ведь взяла отпуск на три дня – а в душе чуть ли не на три месяца, чтобы ехать в Калюкин, к человеку, которого я искала и нашла…

Ну, во-первых, никого я и не думала искать. Просто так вышло. Во-вторых, на эфир я точно пойду – я только что написала Лене Маркелову, и он обрадовался. А в-третьих… Я быстро набрала номер Климова. Вот сейчас скажет: «Здравствуй, любимая, единственная…» и я отведу Женю… Куда? К своей маме? А если он и от нее сбежит, когда мама заставит его мыть руки до и после еды и полоскать рот между сменой блюд, потому что после рыбы зефир во рту неприятен и даже противен – по крайней мере, всем домашним моей мамы? И что он вообще будет делать у моей мамы? Придумывать, как поостроумнее от нее сбежать? И вообще, как я ей все объясню? Резон «взяла ребенка под ёлкой в чужом дворе» моей маме точно не понравится. Тогда куда?

Климов был недоступен. Вот и хорошо. Вот и отлично. Вот и ура. А если бы сказал: «Здравствуй, любимая Лика…»? Не сказал бы – это раз. И ничего бы не изменилось – это два.

Вовсе не к Климову я ехала в это утро, выходит. А вот под эту елку. Даже если дядя Коля через полчаса придет с ключами. Почему – не знаю, но я уже не смогу спокойно ехать в Калюкин.

– А когда приедут твои родители?

Женя тревожно взглянул на меня.

– Что? Чего ты боишься? Что я отведу тебя в лагерь или в милицию? Нет. Ко мне пойдешь в гости? Я позвоню твоим родителям, если хочешь, спрошу разрешения. А у тебя есть бабушка, кстати?

Женя сначала помотал головой, а потом, под моим взглядом, медленно кивнул. Тяжелая, важная старая женщина, с большими, как будто вывернутыми наизнанку губами, всегда треснувшая посередине нижняя губа с запекшейся в трещинке кровью, с огромными глазами навыкате, без ресниц, с седыми, наползающими на глаза бровями, с пухлыми пятнистыми руками, на которых всегда много металлических колец, сильно врезающихся в плохо подвижные пальцы…

Я даже вздрогнула от этой картинки.

– Остановись, прошу тебя! – засмеялась я. – Ужас какой! Я уверена, что все не так плохо. Бабушка есть бабушка. Просто ты фантазер и художник. Ты чем любишь рисовать?

Женя пожал плечами.

– Я не люблю рисовать. А вам нравится всё про всех понимать?

– Ты меня уже что-то в этом роде спрашивал. Нравится, но не очень. Садись-ка в машину. Мы мешаем проехать.

Сзади нас уже довольно нервно сигналила мусорка. Да, в этих двориках не развернешься, только ехать вперед. Никто не думал сорок лет назад, что будет столько машин. Как-то вообще коллективный разум человечества удивительно слаб. Хуже, чем у муравьев, перелетных птиц и тараканов. Человек не понимает опасностей – главных, глобальных для всей популяции, может думать только в пределах своей собственной жизни, да и то…

Женя недоверчиво посмотрел на меня.

– Вы хотите меня увезти?

– Да. Увезти в темный лес, разрезать пополам и съесть.

Женя с маленькой паузой засмеялся.

– Послушай. У меня есть три свободных дня на работе, то есть в журнале. Сегодня сходим на эфир, а завтра что-нибудь придумаем. Например, съездим на дачу.

Я на самом деле уже лет сто не была на старой папиной даче. По крайней мере, год, это точно. Надо хотя бы покосить траву, вообще посмотреть, что да как, не упал ли окончательно забор, не протекла ли крыша, под которой в прошлом году синичка вывела птенцов, не развалилась ли подозрительно просевшая печь. Женя подышит свежим воздухом, а я, раз уж он (или кто-то еще) остановил меня от поездки в Калюкин, поразберусь со своими мыслями. Если печь не развалилась, испеку в ней для Жени, да и для себя, колготно´й и плохо питающейся, свое фирменное дачное блюдо – картошку в тяжелой чугунной кастрюльке. Кастрюльке лет больше, чем мне, и картошка получается в ней необычайно вкусная – без всего, безо всяких приправ и добавок.

До эфира оставалось еще четыре часа. Я решила для начала поехать в большой торговый центр, чтобы купить Жене одежду, подходящую для внезапно наступившей в Москве жары. И оранжевую курточку, на случай холодов. А также зубную щетку, сандалии с колесиками и… какую-нибудь игрушку.

Я посмотрела на мальчика.

– Ты какую игрушку хотел бы получить в подарок, если бы у тебя завтра был день рождения?

Женя молчал.

Все-таки иногда мой дар кажется мне просто бесценным. Мне бы такое не пришло в голову.

– Ласты и радиоуправляемый вертолет?

Женя кивнул. Смешной вихрастый мальчик с недоверчивыми серыми глазами. Мог бы играть скандинавского парнишку в каком-нибудь нашем фильме. Как известно, русские плохо играют иностранцев, хотя они нас играют еще хуже. Что-то неуловимо русское, задумчивое, горестное, дремучее – а оно есть, пусть в малой капле, в каждом из нас, – сыграть просто невозможно, каким бы славянским ни казалось лицо.

– Итак, мы едем за вертолетом и еще за тем, что нам вдруг понравится, да?

– Да, – Женя вопросительно посмотрел на меня, и этот вопрос был мне понятен.

Вот так и покупаются самые умные детки, когда к ним подходят плохие дяди из «девяток» с тонированными стеклами, а потом увозят их в неизвестном направлении, пообещав вертолеты с куклами.