Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

Вот сейчас мне надо быстро собраться и очень быстро, проталкиваясь в толпе машин, доехать до метро, посмотреть, движутся ли там машины в сторону центра. И если не движутся, машину бросить на обычном месте в чужом дворе, а самой помчаться на метро, не забывая посылать время от времени сообщения Верочке, чтобы та не перепутала, где мы с ней встречаемся. Потому что Новослободская – это не Новокузнецкая, и полпятого – это вовсе не 17.30. А также напоминая ей, что на сборы у нее времени совсем не осталось и что там, куда мы идем, меньше всего кого-то будет волновать, насколько модно причесаны и одеты две журналистки. Пустили бы без проблем, и то ладно.

Верочка почти не опоздала, и мы пришли вовремя. Вовремя прийти на день рождения известного композитора – это значит застать всех знаменитостей трезвыми и еще интересными нашему журналу. В другом состоянии их обычно фотографируют для других изданий. А нам нужны причесанные, блестящие, красивые и аккуратные знаменитости, на которых приятно взглянуть, пролистывая наш приятный журнал в поисках интересной статьи или телепрограммы.

С платьем Верочка перестаралась. Как я ни убеждала ее, что для журналистов этикет другой, профессиональный, и журналист не только не обязан одеваться в Думу, как преуспевающий политик, а на вечеринку – как нарядный гость, она все же нарядилась, как подающая надежды артистка или дочка уже оправдавшей все и вся надежды звезды.

Вздохнув, я поправила ярко-синий бант на черном плиссе платьица, весело плещущегося на заметно округлившемся Верочкином животике, и поздоровалась со знакомым артистом:

– Привет, Вадик!

– Ты его знаешь? – порозовела Верочка.

– Успокойся, пожалуйста. Я тут многих знаю. Тебе бы очки темные надо было захватить.

– Чтобы меня не узнали? – удивилась она.

– Нет, чтобы не видно было, как ты глазами во все стороны вращаешь. Сейчас здесь соберется очень много известных людей. Не надо на них так откровенно пялиться, понимаешь? Либо нужно было тебе взять фотоаппарат, и тогда уж пялься на здоровье и с пользой.

– Я фотографировать не очень люблю, – честно сказала Верочка. – И не умею, – добавила она, вывернув голову назад.

Я смотрела на ее хвостик, свернутый в три ролика и заколотый большой красивой раковиной с блестящими камушками. А Верочка смотрела на очень высокую и нереально тонкую девушку, подхватившую маленького любимца публики – корявого, страшноватого и пошловатого шоумена, каким-то забавным образом попавшего на роль шута всея Руси. На год, на два – неизвестно, но сейчас он смешит миллионы людей, как столетия назад мог смешить бы короля и его свиту. Или развлекать триста человек, собравшихся на площади, чтобы посмотреть, как кого-то казнят, послушать, как кого-то милуют, просто поглазеть на знатных и недоступных – как они промчатся в золоченой карете… А сейчас в каждой квартире, где хотят вечером смеяться, появляется маленький смешной человек, строит рожи, кривляется, не жалея себя, и, наверно, имеет на это право, раз это радует столь многих уставших от работы, семейных неурядиц, безденежья и просто от монотонности жизни людей.

Я сфотографировала его со спутницей и без, и еще других разных, увидела, что Верочка с восторгом смотрит на известного спортсмена, пробующего петь, и танцевать, и играть в кино, сняла и его. И почему-то вдруг подумала о Славе Веденееве. Точнее, о его картине.

Я повесила картину Славы в своем большом бесполезном холле, который сделала, планируя квартиру, именно для того, чтобы в квартире можно было свободно ходить, ощущая свободу пространства и не задевая углы. И видела ее каждый раз, проходя по квартире. Большой Славин жук так неожиданно украсил мое жилище. И не просто украсил. Когда я даже мельком взглядывала на картину, мне всегда становилось как-то хорошо и приятно на душе, как в первый раз, когда я увидела ее у Славы.

Сегодня, просидев в задумчивости за столом у стеклянной стены на лоджии, думая о том, что что-то изменилось в жизни или во мне самой после поездки в Калюкин, и потом бегая из кухни в спальню, спеша на работу, я почувствовала, оказавшись рядом с картиной… Трудно объяснить что. Звук? Нет. Шорох? Нет. Какое-то неприятное дуновение? Нет, ничего такого. Но мне стало как-то не по себе. Я особенно не обратила на это внимания. Но вспомнила сейчас, увидев чем-то напомнившего мне Славу знаменитого спортсмена. Надо вечером обязательно посмотреть на картину еще раз, повнимательнее.

Нужный мне артист никак не появлялся, поэтому я пока фотографировала всех и вся, тем более что делать это было одно удовольствие. Большинство из присутствующих были как будто заранее готовы к фотосессии, и выбрать хороший и интересный ракурс труда не составляло.

Я оглянулась и не увидела Верочку. Только что она была рядом, и я еще чувствовала тонкий, но устойчивый запах ее ванильных духов. Я несколько раз щелкнула группку стоящих передо мной популярных этой зимой певичек и пошла по полутемному залу клуба, пытаясь найти Верочку.

Сначала я увидела его. Верочка не показывала мне фотографии своего любимого и не рассказывала, какой он. Но я сразу поняла, что стоящий вполоборота ко мне вальяжный, довольно приятный, гладкий человек – это и есть Елик. С ним была, очевидно, жена – молодая и тоже вполне симпатичная особа. А напротив, у большой квадратной колонны, подпирающей потолок бывшего подвала бывшей карамельной фабрики, где теперь расположился модный дорогой клуб, стояла в полуобмороке Верочка и не отрываясь глядела на своего Елика.

Синий бант под ее грудью сбился набок, тонкими ручками Верочка нервно и очень выразительно крутила переливающуюся всеми цветами радуги длинную сумочку, похожую сейчас на какое-то диковинное оружие из фантастического блокбастера, – вот сейчас она покрутит-покрутит этой сумочкой, и раздастся хлопок, и появятся разноцветные молнии, пронзающие насквозь Елика и его красивую и всем довольную жену. Понятно… Я побыстрее подошла к Верочке, чтобы прервать ее фантазии и чтобы она действительно не стала стрелять чем-нибудь из своих подручных средств защиты в Елика.

– Это он? – спросила я.

Верочка, ничуть не удивившись, кивнула.

Это был и вправду тот самый Елик, какой-то финансист, непонятно на чем разжившийся, которого я встречала на разных светских сборищах. А запомнила именно потому, что услышала чудно´е имя. Елика назвали Елизаром лет тридцать пять назад, когда детям крайне редко давали еще древнерусские имена и на пять первоклассников не было три Насти и две Полины, или два Данилы и три Егора. И уж мальчиков по имени Елизар в поколении тридцатилетних точно один на сто тысяч, а то и меньше.

– Лика! – меня окликнул знакомый фотограф из другого журнала.

Я оглянулась, чтобы помахать ему рукой, и тут Верочка шагнула вперед и громко сказала тонким неуверенным голоском:

– Привет!

В шуме прибывающих и тут же начинающих праздновать гостей ее расслышала одна я. Я шагнула за Верочкой и аккуратно взяла ее за локоть. Взяла и… отпустила. А почему, собственно, я решила, что имею право вмешиваться? Ведь для Верочки это поступок. Глупый, неправильный, но она же должна совершать какие-то осознанные поступки, а не только плакать в съемной квартире. Я чуть отступила в сторону.

Верочка подошла еще ближе к Елику, разговаривавшему сейчас с каким-то толстым и крайне самодовольным человеком, кажется сильно поправившимся известным певцом, – то-то его не видно в последнее время. Правильно, нельзя показываться любящей публике в таком виде, надо сначала любым способом стать похожим на себя прежнего…

– Елик, здравствуй! – Верочка, вытянувшись в струнку, встала прямо перед Еликом, даже чуть оттеснив в сторону растолстевшего певца.

– Вы мне? – спросил Елик, и я, наконец, разглядела его глаза.

Точно – как мне раньше и казалось, ничего симпатичного в нем нет и быть не может. С такими водянистыми, пустыми глазами. Куда только смотрела Верочка? Уж точно не в эти глаза…

Я успела встретиться с ним глазами и поймать его страх. Не сильный, не панический, но довольно внятный. Может, все-таки вмешаться? Если бы мне не было так жалко Верочку, сама не знаю почему, я бы могла сфотографировать сейчас их троих – Елика, жену и Верочку. Певец, по-прежнему стоящий рядом, как раз не влезал в кадр. И дать фотографию с вечеринки – известный в узких кругах финансист с молодой беременной женой и совсем юной и тоже беременной, любовницей.

А собственно, почему нет? Это же не Верочка его фотографирует?

Я подошла и сделала несколько кадров.

Елик нервно повернулся ко мне:

– Что такое?

Я пожала плечами, просматривая получившиеся фотографии:

– Медиахолдинг «Нооригмы». Вы же вышли в свет, Елик? Вот и будьте готовы к публичности.

Верочка, не понимая, хорошо или плохо то, что происходит, взглянула на меня, набрала воздуху и сказала:

– Елик, что же ты мне больше не звонишь? И не берешь трубку?