Кость для Пойнтера (СИ) - Мартыненко Всеволод Юрьевич

-- Вот, -- на ладони, протянутой к костру, огненными искрами засверкали льдисто-прозрачные камни. -- Безнебесные Звезды.

Весь круг тесайрцев подался вперед, единодушно загалдев и во все глаза глядя на алмазы. Единственным, кто не двинулся с места, оставался Жак-Простак. Он же оказался и тем из немногих, кто не потерял голову от вида драгоценностей. Не меняя ленивого выражения на лице, главарь крааля негромко сказал:

-- Нельзя ли взглянуть поближе?

-- Отчего ж нельзя? -- я выбрал из переливающейся горки камешек покрупнее и швырнул над костром. Алмаз длинной искрой мелькнул над самыми языками пламени -- и исчез в неуловимо быстро взметнувшейся ладони Жака. Даже не в ладони, а в панаме, за неполную секунду сдернутой с головы и подставленной под летящий камешек. Его подручный, направившись было за алмазами, застыл на полдороге, вертя головой туда-сюда.

Двумя пальцами главарь интернированных извлек добычу из головного убора и прищурившись, поднес драгоценность к глазам. Вернувшийся к нему порученец услужливо подкинул в костер измочаленную в щепы сухую доску со следами полировки и лака. Интересно, не от одного ли из тех роялей, что встретились мне во время полета в самом сердце бури?

Пламя с готовностью взметнулось повыше, и по обветренной физиономии Жака забегали радужные блики. Удовлетворенный осмотром, он сунул алмаз за подкладку шапки и нахлобучил ту на голову, где уже проблескивала намечающаяся лысина. Очевидно, это можно было счесть за первичное согласие... или за оплату конфиденциальности разговора вне зависимости от его исхода.

Да хоть за обычную демонстрацию ловкости рук! Главное, и эта проверка пройдена, наживка заглочена. Пора подсекать.

-- Задаток я у себя подержу, пока будем думать, -- сам облегчил мне задачу главарь, невинно улыбаясь своей шутке. Оставалось только подхватить ее, разыграв удивление.

-- Задаток? Вот тебе задаток!!! -- К этому моменту я уже успел замотать остальные камни обратно в замшу и затянуть узлом ременный шнур. -- Лови!

Сверточек отправился следом за первым камнем и был пойман уже рукой, без применения панамы. Круг тесайрцев снова загалдел, оглоушенный свалившимся на общину богатством. Чтобы усилить эффект, я возвысил голос и проорал, перекрывая шум:

-- Полная плата вчетверо больше будет!!!

Ответом был нестройный хор восторженных воплей, в котором обычное «Ура!» мешалось с уставным «Вив ля Маж-Эмпрер!!!» и совсем уж разудалым «О-ла!!!». Над головами толпы в импровизированном салюте замелькала пара вытащенных невесть откуда заарских шашек и прочее многообразие клинков, засверкавших алыми отблесками костра. Похоже, основную массу я сумел перетянуть на свою сторону.

Шум мгновенно смолк по мановению руки Жака-Простака. Он оказался совсем не так прост, как прочие, и уж подавно не до такой степени, как заявляла о том его кличка. Обещания, подкуп -- все это было ему знакомо и не могло убедить до конца. Требовалось как-то еще заставить его поверить, что все всерьез, пробить насквозь панцирь, наросший в плену и ссылке.

Медленно-медленно, держа руки на виду, я обошел костер справа и подошел со стороны отставленной в сторону пародии на чарангу. Так же неторопливо протянул руку к корявому грифу, нагнувшись и опираясь другой рукой о колено.

-- Дрянь инструмент, а? -- четко и раздельно проговорил я, глядя прямо в глаза Жаку. Поднял почти невесомое сооружение из дощечек и тыквы-долбленки, и, не глядя, швырнул горе-чарангу в огонь.

Нависшее молчание сделалось совершенно мертвым. Что делать и как понимать случившееся, не мог понять никто, от распоследнего подхватного до всесильного главаря. Паузу прервало жалобное треньканье струны, лопнувшей в пламени.

-- Завтра настоящую принесу, -- произнес я столь же четко и непререкаемо, не отводя взгляда от зрачков тесайрца, залитых пылающими отблесками. -- В «Пьяную Эльфь», к четырем пополудни. Тогда и дело обговорим, -- к моему немалому изумлению, то единственное место для общего сбора, которое я в принципе мог назвать, вчера было принято единогласно.

Что бы ни собирался сказать мне до того предводитель интернированных, теперь он только молча кивнул. Ни звука не проронили и его подчиненные все то время, пока я огибал костер в обратном направлении и шел к воротам. Хотя бы не пришлось расталкивать плечами внезапно онемевших бывших подданных Империи Людей -- никто не встал у меня на дороге, никто не попытался задержать. Лишь на каком-то из этих долгих шагов сквозь живую дышащую тишину у меня в ножнах объявился тесак так же незаметно, как и пропал.

Ну и правильно. Без привычного клинка обойтись трудновато, а к дальнейшим братаниям с вековечным врагом я был не готов. Тем более к расспросам, где да как намерен достать обещанное. Это при том, что не знай я абсолютно твердо, где добыть редкость, невозможную в Альтийских горах, не стал бы и понты кидать.

Добраться до Восточных ворот удалось как раз ко времени прохода первой смены, часам к четырем. Смешаться с подхватными поденщиками, идущими к биржам нарядов, было несложно, свернуть вовремя в шаманский квартал -- еще легче. В утренней толкотне никого не удивлял работник, отправившийся к целителю с какой-то хворью. Желая усилить эффект, я подвязал челюсть кстати найденной в кармане тряпицей, изображая приступ зубной боли. А едва плестись и так получалось весьма достоверно -- за предшествующий день вымотался настолько, что едва ноги волочил.

У парадного входа в жилище Сантуцци я оказался аккурат к невидимому под горой рассвету. Сил осталось только на то, чтобы завалиться дрыхнуть, толком не раздевшись и отложив на потом все объяснения. На счастье, Тнирг еще спала, а впустившая меня скво, по обыкновению, оказалась не склонна к расспросам. Сам шаман не спал, но так и не снизошел до выхода к то ли слишком раннему, то ли, напротив, излишне припозднившемуся гостю.

Не спал он и тогда, когда я продрал глаза уже за полдень. Такое ощущение, что старик вообще никогда не спал, может, даже вовсе утратил возможность нарушить вечное бдение. Возраст и избранный им род занятий вполне позволяли предположить подобное.

Однако, несмотря на все мое желание, разговор с шаманом снова пришлось отложить. Теперь меня не допустила к нему Учеллина, рассудившая, что некормленый гость омрачает покой дома и его владельца. В чем-то, а то и вообще во всем, она была неоспоримо права -- на сытый желудок резкость суждений заметно убавляется, категоричность мнений тоже как-то сходит на нет. А так как разговор с великим Сантуцци предстоял весьма деликатный, более чем уместно было хорошенько подкрепиться перед ним.

То ли завтрак, то ли уже обед состоял из расписной миски густой фасолевой похлебки с копченостями, накрытой вместо крышки свежеиспеченной, прямо из тандыра, кукурузной лепешкой. Пива и на сей раз не предложили, что и к лучшему, зато ложка была ощутимо поновее. Оставалось гадать, чем я заслужил подобное благоволение со стороны по-прежнему нелюдимой скво.

Лишь достигнув степени довольства и добродушия, необходимой с ее точки зрения, я был допущен в святая святых – мастерскую Сантуцци. Здесь хозяин работал, невозбранно курил трубку, пользуясь отдельной от прочего дома мощной ветвью вытяжки, и просто проводил все время, кроме обеденного и ночного. По этой причине мастерская была обжита, я бы сказал, до полной непроходимости.

Всяческого хлама в хозяйстве у Великого Шамана было неимоверное количество, от вполне исправных и полезных вещей до совершенно негодного барахла. Атинский тамтам, иэрийская пружинная рогатина на обломанном древке, даже кадавризированная кофемолка с полуразвинченым приводом, и мало ли что еще... Не всегда удавалось разобрать, что это такое и чем было изначально. Половина вообще выглядела подделками либо самоделками из совершенно не подходящего к тому материала.

Но вот чарангу, настоящую и в неплохом состоянии, я точно видел у него перед выходом в крааль итов, и теперь любой ценой должен был вытрясти ее у старика. Алмазы в задаток, слово будущей кронфрау, берущей отщепенцев под свою руку -- это все в порядке вещей. За такое имеет смысл хорошо поработать... в пределах возможного.