Ценою крови - Вилло Робертс

В общем, вместо наказания, к которому Реми уже приготовился, он получил царское угощение. Вкус того пирога он помнит до сих пор. Потом он все рассказал кюре о своих злоключениях: он жил у дяди Гийома и тети Мари, у них было полно детей, еды мало, он как-то раз съел больше положенного, дядя его отстегал как следует, и он убежал.

— Да, это ты хорошо придумал, — сказал кюре своим обычным, слегка насмешливым тоном. — А знаешь, мне как раз нужен помощник по дому, я вот ногу повредил, хожу пока плохо.

Реми облизал губешки:

— А есть давать будете?

— Буду. Только вот что еще: у тебя, по-моему, вши. Сейчас я отыщу что-нибудь подходящее, а это мы сожжем, пожалуй. Спать будешь вон там, в уголке. Ты не храпишь?

— Н-н-нет вроде…

— А я, говорят, храплю. Но ты меня не буди — такова воля божья. Давай-ка свои лохмотья, вон корыто, ведро рядом.

Конечно, отец Лаваль не удовлетворился тем, как мальчишка помылся. Он сам выскреб его как следует, так что кожа горела. Но желудок был полный, да еще и на завтра вроде обещано было — и Реми остался.

Он прожил у отца Лаваля целых два года.

Вспоминая об этом, Реми улыбался. Улыбка все еще играла на его лице, когда после второго стука в дверь она распахнулась и на пороге возник человек в сутане, совершенно не похожий на отца Лаваля — маленький, толстенький, розовощекий, лет на тридцать моложе.

— Да? — произнес он не слишком благожелательным тоном.

— Я пришел повидать отца Лаваля. Меня зовут Реми Мишо. Я жил тут у него много лет назад. Мне сказали, он болеет и обо мне спрашивал.

В какой-то момент он уже подумал, что опоздал, но нет, кругленький кюре отступил, раскрывая дверь шире, и впустил Реми в дом.

— Отец Дюбуа, — представился он. — Отец Лаваль и впрямь очень болен. Я проведу вас к нему, только ненадолго. Он очень слаб, разговоры его сильно утомляют.

В доме все было по-прежнему. Горели свечи, на столе оставалась еда. Они прошли через кухню в спальню; там были только узкая кровать и три вешалки с одеждой.

Отец Лаваль с трудом повернул голову им навстречу. Боже мой, как он изменился! Бледный, исхудавший, глаза ввалились. Но в них светился ум — так же, как и раньше. Узнал…

— Реми! Реми, который пирог хотел украсть!

Отец Дюбуа бросил на гостя изумленный взгляд, но Реми не заметил этого, как и больной. Реми опустился на колени, припал к его ложу, прижался к его безжизненной, в синих венах руке.

— Тот самый! — Реми старался, чтобы голос его звучал весело. — Ну вот, отец Шовро меня напугал, а зря!

Рука старика слегка пошевелилась, голос был еще слышен, но в нем не было отчаяния.

— Ох, сын мой, как хорошо, что довелось еще с тобой повидаться — в последний раз, я уж знаю. Много о тебе думал последнее время. Ты мне был отрадой, тогда, когда жил здесь…

— А я думал, со мной забот хватало…

— Верно. Но это и была отрада. Ты, я слышал, женился? Взял девицу чистую и непорочную.

— Точно, — кивнул Реми. — И она уже беременная. Весной первенца ждем.

— Хотелось бы самому окрестить, да, видно, не придется. Меня уже наш всевышний к себе призывает. Я не боюсь. Пора. Теперь мне еще легче, ведь ты пришел со мной попрощаться.

— Ну, еще рановато прощаться. На сей раз у меня вшей нет… — Реми неловко глянул на стоявшего рядом кюре: что он о нем подумает! — Может, опять найдется какая-никакая лежанка, поспим, а завтра еще поговорим.

— Конечно. Ты устал с дороги. Отец Дюбуа позаботится. — Поразительно, какая знакомая улыбка! — И накормите его как следует, святой отец. Он всегда ужасно прожорливый был… До утра, потом поговорим, верно ты сказал.

Но утром, когда отец Лаваль еще спал, раздался стук в дверь. Не успел еще отец Дюбуа подойти, как дверь с грохотом распахнулась и ворвались два солдата.

— Это дом священника Андре де Лаваля! — произнес один из них. Это был не вопрос, а утверждение. Мундир грязный, сам небритый.

— Отец де Лаваль болен, — проговорил отец Дюбуа, отступая в глубь комнаты. — Что вам от него нужно?

— Мы пришли его арестовать, — объявил солдат. — Ведите нас к нему.

Последовало молчание, потом вмешался Реми, он как раз заканчивал завтракать:

— Он же с постели не встает уже много недель!

Его одарили презрительным взглядом.

— У нас есть приказ.

— Но за что? — пропищал отец Дюбуа, как испуганная мышка. — Что он мог сделать, он же на смертном одре?

— Мятеж против короны. Будут судить — все по закону.

— Но ведь умирает же человек! Куда его сейчас такого? — Реми встал, подошел поближе.

Солдат в грязном мундире ткнул пальцем второго.

— Позови других! Носилки, наверное, надо.

Тот быстро повиновался. Вошли еще четверо, направились к спальне. Реми не мог поверить своим глазам.

— Вы с ума сошли! Его с места трогать нельзя, зачем его арестовывать?

Старший в команде сплюнул Реми под ноги.

— Уйди, не мешайся тут!

Ярость ударила в голову Реми, он забыл обо всякой осторожности.

— Черта с два! — проговорил он сквозь зубы. — Я сперва поговорю с вашим офицером. Он, наверное, не знает, в каком состоянии отец Лаваль, иначе не дал бы такого приказа!

На лице англичанина появилась издевательская ухмылка.

— Ах, так ты хочешь поговорить с моим офицером, ты, французик! Мы тебе это устроим. Болт, Ситон, в цепи его! Отправится в тюрьму вместе с попом-изменником!

Только теперь, когда три штыка уперлись в него с разных сторон, Реми понял, как дорого ему будет стоить этот его необдуманный поступок.

30

Первые дни у Солей были слишком заполнены всякими делами и разговорами, чтобы все время думать о муже. Ей снова и снова приходилось рассказывать о своем путешествии, особенно о далеком, полном чудес Квебеке, и самой выслушивать все новые и новые новости — а их накопилось так много за время их отсутствия! Да они еще стряпали, работали в огороде, а вечерами все что-то шили, штопали — словом, и руки, и языки были заняты.

Но по ночам она остро ощущала свое одиночество. Постель такая широкая и непривычно пустая, нет этой ласкающей руки, никто так сладко не посапывает у нее над ухом… Она скучала, хотя нельзя сказать, чтобы особенно беспокоилась за него. Молилась, конечно, за его возвращение, но с какой-то уверенностью, что все будет хорошо. Ведь до сих пор господь их оберегал от всяческих напастей. Да и что ему может угрожать?

Прошло десять дней, и ее настроение изменилось. Аннаполис не так уж далеко от них; пора бы Реми вернуться.

— Наверное, он хочет побыть с этим кюре до конца. Ведь он ему вроде отца, — утешала ее Барби.

Конечно, Солей соглашалась с матерью, но волнение ее с каждым днем росло. Почему он не возвращается? Она то и дело выглядывала на тропу, ведущую к деревне, стала хуже спать.