Ценою крови - Вилло Робертс

— Оружие оставить здесь, самим пройти в церковь! — обратился он к толпе на сносном французском.

Все замерли на месте. Натруженные руки еще крепче сжали стволы мушкетов.

— Оставить ружья? Зачем? — спросил кто-то.

— Зачем они вам в церкви? — мягко отозвался офицер. — Никуда они не денутся. Выйдете — заберете. А то еще случится что-нибудь, с оружием осторожно нужно обращаться.

По толпе прошел ропот. Акадийцы никогда не расставались со своими мушкетами — даже в поле их с собой брали, даже в море… Англичане итак поотнимали у них большую часть их оружия… Однако офицера, видимо, не уговорить, да тут еще и солдаты как-то угрожающе задвигали штыками. И вот один из акадийцев положил свой мушкет, за ним другой…

Жак почувствовал, как Пьер весь напрягся. Неужели не послушается приказа? Сзади напирали, не понимая, чем вызвана задержка. Лейтенант Фарнсуорт заметил в толпе Эмиля и вежливо обратился к нему:

— Месье Сир! Рад, что такой разумный человек в первых рядах! Скажите своим землякам, чтобы оставили здесь оружие — ничего с ним не случится. А кстати, здесь не все ваши сыновья. Почему?

— Франсуа с Антуаном отправились в Аннаполис за несколько дней до того, как пришел этот приказ, — объяснил Эмиль. — Когда они вернутся, я, конечно, передам им, что нужно явиться.

В глазах англичанина появился какой-то хищный блеск. Жак поежился. Но в словах Фарнсуорта, кажется, не было ничего угрожающего.

— Ну, хорошо. Я передам это полковнику. Давайте сюда свое ружье и заходите. Сейчас начнем.

Эмиль, поколебавшись, повиновался и обратил увещевающий взгляд на Пьера. Тот последовал примеру отца, хотя и с видимой неохотой. То же самое сделали дедушка и Бертин.

Внутри церкви было холодно. Жак протиснулся за своими и уселся между Бертином и Пьером. Тот держал на руках маленького Анри. Обычно Жак во время мессы, когда мать не видела, подшучивал над Анри, дергал его, но сегодня было не до того.

Общий шум от сотен деревянных подошв заглушал и без того едва слышные слова Пьера, обращенные к отцу:

— Хорошо, что близнецов нет. Они-то уж не расстались бы со своими мушкетами. Ни за что!

— Да и нам не стоило бы! — обернулся к ним Жорж Дюбеи. — Не нравится мне все это.

Эмиль попытался успокоить их, хотя и сам был не в себе:

— Насчет близнецов — верно. С ними тут хлопот было бы! Ну и получили бы штыком в живот. Что хорошего-то? Ладно, послушаем, чего они от нас хотят…

Помещение, в котором собралось четыреста с лишним человек, быстро согрелось. Стало даже жарко. А вот и комендант: прошел по проходу, встал на место, где кюре обычно стоял. Собравшиеся переглянулись — какое святотатство!

Алый мундир с золотыми аксельбантами сидел на полковнике как влитой. Зрелище, что и говорить, внушительное. А вон и месье Дешан, из соседнего Пизика, он за переводчика. Что он там говорит?

— Джентльмены, — переводил месье Дешан, — я получил от его превосходительства губернатора Лоуренса королевское предписание, которое у меня в руках. Вас собрали здесь по его указанию, чтобы вы выслушали окончательную резолюцию его величества касательно французских обитателей Акадии, то есть провинции Новая Шотландия. Более чем полстолетия они, то есть вы, пользовались его долготерпением — больше, чем какие-либо другие его подданные. Во что вы его употребили, вам самим лучше знать.

Месье Дешан вытер пот со лба. Его слушатели еще сидели, но с разных сторон уже слышались протестующие голоса: выходит, им еще благодарить надо англичан? А чем они провинились?

Бумага задрожала в руках Дешана, но он продолжал:

— То, что я должен предпринять сейчас, наполняет мое сердце печалью, поскольку я знаю, это опечалит и вас, а мы все принадлежим к одному роду человеческому. Тем не менее я не могу не повиноваться приказу.

"Что-то очень запутанно; вроде прощения просит, а по лицу полковника этого никак не скажешь, — подумал Жак. — В чем дело?"

— Итак, я перехожу к изложению указания и требований его величества, а именно: все ваши земли, хозяйственные постройки, скот и прочая живность отчуждаются в пользу короны — за исключением наличных денег и домашней утвари, а вы сами подлежите выселению из провинции.

Никогда еще в церкви не было так тихо. Глаза всех были устремлены на говорившего и человека в форме рядом с ним. Никто не хотел, не мог поверить своим ушам. Даже Анри, конечно, ничего не понявший, притих.

"Отчуждаются" — гремело в ушах. Значит, у них все отберут? Как же так?

Теперь заговорил полковник — спокойно, равнодушно, как будто читал лондонскую газету полугодовой давности. Месье Дешан, заикаясь, перевел:

— Приказ его величества не подлежит обсуждению. Благодаря доброте его величества я уполномочен разрешить вам взять с собой наличные и все, что понадобится вам в дороге, только чтобы не перегружать суда. Я сделаю все, что в моих силах, дабы погрузка прошла без какого-либо ущерба для вас, а члены одной семьи оказались на одном судне. Я понимаю, что все это связано с некоторыми затруднениями для вас, и надеюсь их облегчить. Надеюсь также, что, в какой бы части света вы ни оказались, вы будете верными подданными короля, будете жить в мире и согласии.

Люди молчали. Жак увидел, что у Эмиля руки бессильно опустились на колени. Полковник еще не все сказал.

— Я должен также сообщить вам, что отныне вы находитесь под охраной и наблюдением войск, которыми я имею честь командовать, и должны повиноваться указаниям моих солдат…

Закончив перевод, месье Дешан опять вытер пот с лица и, втянув голову в плечи, отступил назад.

— Боже мой, нас предали!

Пьер произнес это шепотом, но не было в церкви человека, который не услышал бы его слов.

Начался ропот, перешедший в крик и затем — в яростный рев. Люди устремились к выходу — и остановились. Путь им преграждали британские солдаты со штыками наперевес. Теперь и самым бестолковым стало ясно: англичане сначала разоружили, а теперь арестовали их всех. Это было как смертный приговор, и неоткуда ждать пощады или помощи.

32

Смеркалось, а мужчин все не было. Барби вышла к калитке, долго всматривалась в даль, туда, где тропинка терялась в лесу. Никого. Ни слуху ни духу. Она вернулась в кухню.

— Может, пойти встретить их? — предложила встревоженная Солей.

— Нет-нет. Задержались и задержались. Что нам лезть в их мужские дела? Венсана кормить пора, да и нам поесть не мешает. Досадно, переварится все!

Ели молча, тревога все росла. Чтобы Эмиль опоздал на ужин? Такого никогда не было. Значит, что-то случилось.

— Ну, положим, дедушке плохо стало и он идти не может, почему все-то около него? Бертин или Жак могли бы пойти, нас предупредить… — это Даниэль прервала молчание. Барби ничего не ответила, и это тоже было тревожным признаком. Поели, убрали со стола, положили Венсана спать. Стало уже совсем темно, а мужчин все не было. Солей решительно встала и потянулась за шалью.