Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I - Юрий Александрович Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же было причиной распада? Суровый климат и плохие условия труда, или же несоответствие человеческих качеств переселенцев требованиям «пионерской деятельности»? Вероятно, и то, и другое. А, может быть, ещё и что-то третье?
Первый фактор
С условиями жизни достаточно ясно. Они плохо приспособлены для типичного переселенца – безработного американского горожанина. А вот что писал об американском «человеческом факторе» ответственный секретарь Центрального Совета ОЗЕТ Е. Н. Эйдельман. В архиве ГАРФ я обнаружил документ, являющийся машинописной копией важного решения ЦС ОЗЕТ от 25 августа 1932 года, изложенного в письме в нью-йоркское бюро ИКОРа. В нём перечислены несколько случаев отъезда из Биробиджана американских переселенцев. В частности, рассказано о семье Брегман:
«желание семьи Брегман устроиться где угодно, кроме Биробиджана в связи с наличием там трудностей, свидетельствует, что эта семья совершенно не подходит для пионерской работы, какая нужна Биробиджану».[449]
Ещё пример:
«Макс Эпштейн – пчеловод, имел жену в Днепропетровске, использовал поездку в Биробиджан с целью устроиться там, где живет его жена. Он в Биробиджан не поехал».[450] И в конце – суть решения ЦС ОЗЕТ: «На основании приведённых фактов и многочисленного неоспоримого материала, доказывающего, что переселенцы из Америки в значительной своей части меньше всего могут приспособиться к трудностям Биробиджана, а также принимая во внимание, что жилстроительство не движется такими темпами, которые полностью обеспечили бы жильем переселенцев, рекомендуем переселение в Биробиджан временно приостановить.
Ответственный секретарь ЦС ОЗЕТ: Эйдельман.»[451]
Это, как мне кажется, и есть «неоспоримый материал» о неготовности американцев к тому, что «жилстроительство не движется такими темпами, которые полностью обеспечили бы жильем переселенцев».
Второй фактор
Решение отказаться от американцев не было спонтанным. Их «привередливость» раздражала давно, но в первое время (1931–1932 гг) для «поддержания престижа» страны, Комзет, как государственный орган, старался удерживать недовольных иностранцев от выезда из СССР.
Когда в Комзет обращались «беглые» переселенцы из Биробиджана с жалобами на то, что они не могут найти общего языка с полчищами гнуса и на «отсутствие элементарных бытовых условий», их пытались устроить в еврейские колонии в Крыму, где условия жизни были, конечно, лучше, чем на Дальнем Востоке. Вот что писал Ответственный Секретарь Комзета Барщевский своему Уполномоченному Кессельману в Джанкойский район Крыма:
«Учитывая политическую важность этого дела, Вам необходимо принять все меры, чтобы этих т.т. устроить получше с тем, чтобы они на этой работе закрепились».[452]
Судя по рукописной резолюции на документе: «На руки т. Гольдштейну (в запечатанном виде) 23/I-33», письмо было вручено одному из «беглецов» – В. Гольдштейну – для передачи его по приезду в Крым Уполномоченному Комзета. Сам Гольдштейн не должен был знать, что забота о нём – дело «политически важное» ☺. Это подчёркивалось и грифом на письме – «Не подлежит оглашению».
Но такие «хлопотные церемонии» с привередливыми иностранцами быстро надоели руководству и Комзета и ОЗЕТа. Да и обходились они накладно.
И вот в письме к Гине Германовне, судя по тексту переписки – активной деятельнице ИКОРа в Нью-Йорке – тот же Г. Н. Эйдельман месяцем ранее откровенно пишет:
«У нас не тронуты еще почти такие мощные переселенческие резервуары как Польша и Литва, а американцы даже нуждающиеся, даже безработные, наименее уживающийся в Биробиджане элемент, это бесспорно».[453]
Конечно, нищие польские евреи из тех же Телехан не притащат с собой в биробиджанские леса и болота такие американские «буржуазные излишества» как электрические стиральные машинки (!) и не будут сокрушаться, что они там не работают. А вот американцы такими «глупостями» только дискредитируют переселенческую инициативу. Даже такие сознательные, как Ковали.
Но вряд ли приходило в голову тем, кто видел эту «бесполезную» в биробиджанском колхозе вещь, что на самом деле она характеризует Абрама как рачительного хозяина, заботящегося об облегчении домашнего труда жены. И не его вина в том, что попала эта машинка не в бедные, но «цивилизованные» Телеханы, а в ещё более бедные и совсем не цивилизованные биробиджанские болота.
Вот что вспоминает об этом диковинном в краю волочаевских болот предмете обихода Галина Шаевна Соловьёва, племянница Жоржа:
«Была даже американская стиральная машинка – я ее ещё помню: большая, квадратная… Но, так как она была электрической, а электричество в деревню провели только в 50-е годы, то к этому времени машинка уже работать не могла – её растащили по частям, дома долго валялись какие-то валики от нее… И, конечно, корпус использовали как хозяйственный шкаф ☺».[454]
А эта американская техническая смекалка, направленная на потворство своих частнособственнических инстинктов!
«Очень любопытна история швейной машинки «Зингер», которую тётя Гита оставила в Хабаровске или даже передала в тамошний музей… Машинка, привезенная из Америки, была однажды украдена ещё из колхозного дома, но воры почему-то не смогли воспользоваться ею, и выбросили её. По весне машинку нашли где-то в канаве под снегом, достали, дедушка <Шая Коваль – Ю. Л.> её почистил, починил, и она ещё долго работала!»[455]
Конечно, был в этом решении отказаться от американских эмигрантов «идеологический смысл» с тогдашней точки зрения! Ведь все эти «американские штучки», вросшие в быт, на каждом шаге к «равенству и изобилию» как мелкие камушки в ботинках постоянно провоцировали вопрос: «А верной ли дорогой идёте, товарищи?».
Даже в третьем поколении биробиджанских Ковалей эти камушки, почти истершиеся в песок, сохраняются в памяти. Вот воспоминание Людмилы Славовны Соловьёвой, внучки Шаи Коваля:
«Был американский чемодан, который служил гардеробом, была американская кровать, был граммофон с джазовыми пластинками…
Ю. Л. А пластинки слушали?
Г. Ш. С. Конечно! Я, например, помню оттуда «Рио-Риту»… Было много пластинок классической музыки… Мама моя пела…».[456]
Отказ от приёма эмигрантов ненадолго огорчил американских евреев. Ситуация в Америке менялась очень быстро. «Новый курс» Рузвельта уже через три года настолько улучшил положение в стране, что та же Гина Германовна писала в ОЗЕТ в 1935 году:
«Наши икоровские дела – плохи. Новых людей не пребывает, денег у нас нет, сборы идут вяло и идут на покрытие расходов. Новый журнал неинтересен и непривлекателен. ИКОР всем надоел, а достижения в ББиджане всех уже удовлетворили
