Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I - Юрий Александрович Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Биробиджанское зазеркалье
Но за этой «парадной картинкой», выставляемой на собраниях и газетных публикациях, скрывалась действительность «без лакировки». Вот что рассказывает о первом времени пребывания Ковалей в коммуне «Икор» Гита Шаевна Коваль (Г.Ш.К.):
«Г. Ш. К. Это же целина – комарьё, болота, хляби… Земли глинистые, плуг вязнет, а тут ещё и корчевка нужна… Это же не ровное поле, которое пропахал и вот тебе все растет!».[441]
Прерву рассказ Гиты Шаевны комментарием документов, обнаруженных мною в архиве ГАРФ. Любопытно, как эту картину интерпретировали в Москве устроители ВСХВ, решение о создании которой было принято 17 февраля 1935 года, а открытие для посетителей – 1 августа 1939 года. Строительство павильонов и подготовка экспозиции заняли более 4 лет.
Раздел выставки, посвящённый Биробиджану, должен был продемонстрировать «оптимизм и трудовой энтузиазм» еврейских переселенцев.
Оказывается, устроители выставки тщательно подошли к подготовке материалов и знали, что в далёкой коммуне «Икор» ударно трудится семья Ковалей! При направлении в 1937 году фотографа в ЕвАО, ему было дано задание
«при показе людей выделить переселенцев из капиталистических стран: председ. к-за т. Форера, семью Коваль, семью Блехермана».[442]
В задании спецкору ВСХВ, отправляющемуся на съёмки в «Икор», была приписка:
«Настоящая тематика составлена с учетом имеющихся в Москве и заказанных фотоматериалов по ЕвАО».
Очень интересно – откуда в Москве организаторам ВСХВ сообщили о семействе Ковалей? Скорее всего, из того «распределительного органа», который в июле 1932 года и отправил семейство Ковалей из Москвы в коммуну «Икор».
На одном из многочисленных «организационных совещаний» устроителей ВСХВ состоялось выступление некоего «тов. Песцова», который так интерпретировал задачу демонстрации природных условий в Еврейской Автономной Области:
«Обращаясь к существу тематического плана, я считаю необходимым сделать следующие замечания:
1) План, особенно в части природных условий дан натуралистически. (Составитель не преломил природные условия сквозь советского человека и социалистическую технику. Это приведёт к тому, что будут доминировать элементы трудностей и не успех их преодоления).
Показывая «тяжёлую почву» марь, надо тот час же показать её в культуре, надо дать её агропроизводственные показатели и, наконец, что и в этой «тяжёлости» есть залог устойчивости урожая и богатства самой почвы, т. е. показывая природные условия необходимо осветить их работой опытной станции… Натурализм не мобилизует…».[443]
С последним утверждением могли бы поспорить еврейские переселены в Биробиджане. Тамошний «натурализм» мобилизовывал всех на выживание. Но одних – на упорную работу, а других – на быстрый отъезд.
Продолжу, однако, интервью с Гитой Шаевной:
«Ю. Л. А дом им дали?
Г. Ш. К. Сначала были бараки,[444] а потом начали строить колхозные дома. Не собственные, а колхозные… И некоторые из переселенцев не выдержали такой жизни – страшно стало! – и уехали обратно… А остались упрямые, которые решили довести дело до конца. И среди них и наши остались. Ферму построили, в Николаевке организовали МТС, где зимой ремонтировали трактора. А зимы снежные, холодные, морозные… И дома стали строить – семьям кормиться надо, нужно хозяйство заводить. Выделили огороды – а там земля глинистая, кустарник, деревья. Все это нужно было корчевать… И опыта не было – все испытывали на практике. Ведь большинство было не крестьянами, приехали в основном городские жители. Скажем, пытались завести овец, но тамошние почвы и влажность оказались для них губительными – начинались болезни копыт, они как бы гнили… А вот козы выдерживали климат, и стали разводить коз. Тоже оказалось и для гусей и уток – гнили их перепонки на лапах, так что остались только куры… Хлеб пекли сами. Была мельница, на которой мололи зерно, полученное в колхозе на трудодни».[445]
А вот характерная деталь, дополняющая рассказ Гиты Шаевны, рассказанная её сестрой Галиной Шаевной Соловьёвой:
«В детстве на эти темы вообще было табу, и только потом, во взрослом возрасте, кое-что мы узнали – и об этом, и о приезде в СССР, и о тех бедствиях, которые испытали здесь… Вот, например, такой факт. Приехавшие в коммуну в основном были городскими жителями в местах, откуда они уехали, и они не знали об элементарных вещах, известных сельчанам. В первую зиму <это зима 1932–1933 гг.> семья голодала, хотя в тех краях тогда ещё было много рыбы и лесных продуктов. Местные посоветовали засолить на зиму рыбу. Так и сделали. Но местные не сказали, что рыбу перед засолкой нужно потрошить, а наши этого не знали! И их запасы на зиму просто сгнили…».[446]
К несчастью, приезд Ковалей совпал с голодом 1933 года. А ведь в этот момент коммуна «Икор» была на подъёме:
«Организаторы коммуны мечтали создать большой агроиндустриальный городок. Для его строительства – от американского ИКОРа в 1931–1932 гг. прислали лесопильную раму, две бетономешалки, оборудование для деревообделочной мастерской, столярные и слесарные инструменты, 15 тыс. метров толи, гвозди. Также были присланы электростанция, трактор, шпалорезка, три нефтяных двигателя. В 1933 г. «ИКОР-Соцгородок» получил из США экскаватор, грузовики и моторы.
Задача ставилась масштабная – довести число коммунаров до пяти тыс. человек, а саму коммуну превратить «в высококультурное огородно-оранжерейное и молочно-свиноводческое хозяйство»… В 1934 г. это уникальное товарищество распалось. Одной из причин стал сильный голод 1933 г., охвативший всю область. Сыграло свою роль и то, что многие иностранные специалисты, разочаровавшись в успешной реализации идеи обрести достойную жизнь в социалистическом государстве, вернулись на родину».[447]
О голоде в коммуне следует сказать особо. Голод, конечно, мощный фактор распада социальных систем, но, всё-таки, в Биробиджанском районе он имел специфический характер. Индикатором голода обычно считается норма потребления хлеба. Но вот что вспоминает Г. И. Коваль о начальном периоде жизни в коммуне отца и деда:
«…была у них рыболовецкая артель, когда они вилами черпали горбушу и кету в баркасы. А хлеба у них было очень мало. Я помню рассказы отца – он ещё застал те времена, и мне в детстве его рассказы запомнились. Приходишь, рассказывал отец, домой днём с работы перекусить, а хлеб – жуткий дефицит! И получаешь тонюсенький ломтик хлеба с двух-трёх
