Крошка из Шанхая - Вэй Хой

Мы сели в такси и поехали на улицу Хеншан. Дорогой никто не проронил ни слова. Тиан-Тиан сидел между Конни и мной на заднем сиденье, напряженный, как стальная пружина.

Время от времени Хуан восклицал что-то по-испански. Может, восхищался видом ночного города. Он впервые приехал в Китай. У себя дома, в маленьком испанском городке, он разве что в кино видел китайцев в традиционных национальных костюмах или китаянок в траурных одеждах. Как оказалось, его жена почти ничего не рассказывала о своей родине. И теперь он был несказанно удивлен, увидев современный, сверкающий многоцветием огней Шанхай.

Затем мы шли по узкой аллее в свете уличных фонарей меж стен, увитых плющом, пока не показался ряд зданий в европейском стиле. Вошли во дворик, освещенный огнями реклам. Это был китайский ресторан «Кухня Яна». Скромная и сдержанная обстановка, простая кухня, вкусная, почти домашняя еда. Уж не знаю, как это Конни, так давно покинувшей Шанхай, удалось отыскать этот уютный ресторанчик, затерянный среди глухих улочек и тенистых аллей. Но это действительно было чудесное место, где можно спокойно поесть и поговорить.

Конни предложила мне сделать заказ. К столику подошел владелец – таец по национальности – и начал беседовать с Конни, как со старой знакомой. На ломаном китайском Хуан заявил, что ни за что не станет есть куриные ножки и свиной рубец. По его словам, он имел несчастье попробовать эти два блюда сразу по приезде и тут же угодил в больницу с диареей.

– Пришлось везти его в госпиталь Хуашань и класть под капельницу, – пояснила Конни. – Правда, думаю, еда здесь ни при чем. Просто он только что приехал и еще не успел акклиматизироваться.

Тиан-Тиан, словно в забытьи, сидел рядом со мной с рассеянным видом и курил, не участвуя в разговоре. Он и так сделал над собой огромное усилие, согласившись на встречу с матерью, и сейчас не мог принудить себя улыбнуться ей и был не в состоянии заплакать.

Ужинали обстоятельно и неторопливо. Конни вспоминала время, когда она была беременна Тиан-Тианом, его появление на свет, их совместную жизнь до его тринадцатилетия. Ее память цепко хранила каждую мелочь минувших дней, и она бережно перебирала их одну за другой, как семейные реликвии.

– Во время беременности я часто сидела в изголовье кровати, глядя на календарь. На нем была изображена маленькая девочка, иностранка, за игрой в мяч. Она казалась мне самым прелестным созданием на свете. Я представляла, что у меня родится такая же чудная крошка, и вот свершилось чудо, мечты сбылись, и у меня появился милый малыш. Я ничуть не расстроилась, что это мальчик, такой он был хрупкий и красивый.

Произнося эти слова, Конни смотрела на Тиан-Тиана, но тот сидел с безучастным видом и сосредоточенно чистил креветку. Она кратко пояснила мужу по-испански, о чем только что рассказывала нам. Хуан кивнул в знак согласия и, обращаясь ко мне, заметил:

– Очень привлекательный, но слишком женственный.

Я молча потягивала вино.

– А в пять или шесть лет Тиан-Тиан уже умел хорошо рисовать. Однажды он нарисовал забавную картинку и назвал ее «Мама вяжет свитер на софе». На этом рисунке у мамы было целых четыре руки, а у клубков шерсти, разбросанных по полу, – глаза. Он всегда спрашивал, как это у меня получается смотреть телевизор и вязать так быстро, что только спицы мелькают, – голос Конни звучал глухо, но при этом она неестественно громко, словно по приказу, смеялась.

– Я рисовал только папу, как он ремонтировал велосипед, – неожиданно произнес Тиан-Тиан.

Я взглянула на него и сжала его холодную руку. За столом воцарилась тишина. Похоже, даже Хуан понял, что имел в виду Тиан-Тиан. Он невольно нарушил табу, затронув запретную и неприятную тему. Все, что так или иначе было связано с умершим отцом, звучало трогательно, но как-то нелепо.

– А еще я помню, как в девять лет Тиан-Тиан влюбился в шестилетнюю девочку, причем так сильно, что… – Конни перешла на китайский, чтобы дорассказать эту историю. На ее лице появилось выражение мягкого укора, как у матери, вспоминающей детские проделки сына, но во взгляде сквозила тревога. Она все говорила и говорила, будто от этого зависела ее жизнь, будто ей нужно было собрать все свое мужество и выдержать это испытание во что бы то ни стало, -…он отдал этой девочке все свои сокровища – будильник, вазочки, стеклянные шарики, комиксы, коробку шоколадных конфет. Он даже стащил у меня губную помаду и бусы и все бросил к ногам своей малолетней возлюбленной из соседнего дома. Он был сущим дьяволенком, тащил все, что попадалось под руку!

Она жестом изобразила отчаяние и снова громко рассмеялась. В ее голосе, который вибрировал в воздухе, как звуки расстроенного рояля, чувствовалась скрытая паника.

– Мой сын способен позабыть все на свете ради любимого существа! – обратилась ко мне Конни и беспомощно улыбнулась. В тусклом свете ресторанного зала я прочла в ее взоре противоречивые чувства: и любовь, и зависть.

– Может, пойдем домой? – спросил у меня Тиан-Тиан, нарочито зевая.

Конни взволновалась.

– Если ты устал, поезжай и отдохни, – предложила она и попросила подать счет. Потом знаком велела Хуану достать из сумки два цветных свертка.

– Спасибо, – равнодушно поблагодарил Тиан-Тиан.

В течение всех этих лет он как должное принимал от матери и деньги, и подарки. Он к ним привык и брал их так же неосознанно, как ел или спал. Просто инстинктивно чувствовал, что они ему нужны – и ничего больше. Я тоже поблагодарила Конни.

– Мы с Хуаном проводим вас домой, а потом еще куда-нибудь сходим, – сказала она.

– В журнале «Шанхай сегодня» я читал, – произнес ее муж по-английски, – что у Набережной на приколе стоит роскошный лайнер «Ориана», куда пускают посетителей. Может быть, вы поедете с нами посмотреть на него?

– Дорогой, у нас еще будет возможность побывать там вместе. Тиан-Тиан устал, – Конни потрепала мужа по руке. – Кстати, – заметила она, словно только что вспомнив важную вещь, – на обратном пути мы могли бы зайти и взглянуть на здание для нашего нового ресторана. Это недалеко, в соседнем дворе.

Была ясная лунная ночь, и в бледном лунном свете все вокруг казалось таинственным и холодным. Дворик, куда мы вошли, был освещен круглым фонарем со старинной металлической решеткой и вымощен красными плитами. В него выходил фасад старого трехэтажного особнячка в западном стиле, недавно отреставрированного. Его внешний облик не утратил былого благородства и изящного великолепия, столь присущих всем зданиям с более чем семидесятилетней историей. Они ничуть не потускнели, достойно выдержав все испытания временем – чего нельзя сказать о большинстве современных архитектурных сооружений. К восточному и южному порталам особняка вели массивные каменныe ступени, олицетворявшие роскошь и блеск эпохи иностранных концессий.

Несколько столетних камфорных и зонтичных деревьев ажурной листвой обрамляли дворик и фасад дома, как кружевная оборка на платье. На втором этаже был просторный балкон, где весной и летом можно было устроить чудесное романтичное кафе. По словам Хуана, он собирался нанять испанских танцовщиц, которые исполняли бы здесь пламенное фламенко в кpacных юбках. Перед глазами так и стояло это яркое экзотическое зрелище.

Мы недолго задержались на балконе, не входя в здание. Ремонт внутри еще не закончился, и особенно смотреть было не на что.

Свет от старинного фонаря сливался с лунным светом, придавая нашим фигурам и всему вокруг причудливые очертания. И на мгновение показалось, что это просто сон.

Конни и Хуан отвезли нас домой на такси и на прощание помахали из окна машины.

Держась за руки, мы с Тиан-Тианом медленно поднялись по лестнице. Вошли в квартиру, сели на софу и развернули подарки.

В моем свертке оказался браслет с драгоценными камнями, а у Тиан-Тиана – книга об искусстве Сальвадора Дали и компакт-диск Равеля. Это были его самые любимые художник и композитор.

25 Любовь или страсть?

Счастье мужчины называется: я хочу.

Счастье женщины называется: он хочет [101]

Ницше

Заниматься любовью и спать с женщиной – две разные страсти. Они не только существуют отдельно, но и противоположны друг другу. Любовь воплощается не в плотском вожделении и жажде совокупления (это чисто телесное влечение может распространяться на огромное множество женщин), а в стремлении мирно спать рядом (обычно с одной-единственной).

Милан Кундера

С возвращением Тиан-Тиана вакуум в моей жизни заполнился. Каждую ночь мы засыпали, убаюканные дыханием друг друга, а рано утром, едва проснувшись и не успев поесть, целовались. И чем крепче были поцелуи, тем острее был голод. Должно быть, муки голода усиливала неутоленная любовная страсть.