Космические тайны курганов - Юрий Шилов

"Того, кто умер смертью железа, ты видел?" — "Видел!

Он лежит на постели, пьет прозрачную воду".

"А того, кто убит в бою, ты видел?" — "Видел!

Мать и отец его голову держат, жена над ним наклонилась".

"А того, чье тело брошено в поле, ты видел?" — "Видел!

Его тело не находится в земле покоя". -

"А того, о чьем духе никто не печется, ты видел?" — "Видел!

Остатки в горшках и объедки с улицы ест он"

[Перевод "Поэмы о Гильгамеше" здесь и далее И. М. Дьяконова].

Этот литературный памятник может быть сопостав­лен с археологическими находками, беспристрастно от­ражающими реальное состояние общества. В царских гробницах шумерского города Ура найдены модели потусторонних лодок и настоящие колесницы, изобра­жения бытовых и мифологических сцен, множество оби­ходных и драгоценных изделий и... десятки скелетов придворных. Открывший их Л. Вулли предположил было массовые убийства, но вскоре обратил внимание на странные чаши возле покойных. Они имели вид женской груди и содержали остатки яда. "Представим себе, что царское тело уложили уже в погребальную камеру и что вход в нее уже замурован, но гробница... еще открыта, еще без заупокойных даров. Мы слышим приближение процессии, которая нисходит в гробницу... Каждый мужчина и каждая женщина несут с собой небольшую чашу — единственный предмет, необходимый им для этой жуткой церемонии. Играют музыканты. Посреди гроб­ницы стоит большой котел, из которого каждый по оче­реди черпает себе смертельного яда, ложится на пол и ожидает смерти".

Как далеко это от представлений и обрядов перво­бытного общества! Насколько угасли идеи бессмертия и воскресения!.. Именно угасли, а не исчезли совсем. Они лишились связи с природными циклами, время в них как бы распрямилось, и из пульсирующей, обновляе­мой умиранием жизни получилось вневременное загроб­ное существование.

Кладбище Ура возникло задолго до гробницы у Новосвободной, еще раньше зародились отраженные в ней элементы шумеро-аккадской культуры. И весьма при­мечательно то, что здесь вновь возобладали идеи перво­бытной культуры, что, восприняв и творчески перерабо­тав более высокую форму, а отчасти и содержание, кав­казские племена отринули чужеродную суть! Не тогда ли у абхазцев и армян родился миф об Аслане, погиб­шем в борьбе со злыми духами, но воскрешенном свои­ми верными собаками, которые три дня и три ночи обли­зывали павшего богатыря?

Еще более наглядно торжество жизни над смертью выразилось в Велико-Александровском кургане (рис.12), расположенном в значительном отдалении от Шумеро-Аккадского царства, в гуще первобытнообщинных пле­мен.

Изображенная на кромлехе сцена: бык, шествующий за преследующими вепря собаками, находит довольно близкие соответствия в Шумере, начиная с рубежа IV — III тысячелетий до нашей эры. Тогда же возникают изо­бражения священных врат и жертвенника, которым упо­доблены проход в кромлехе и расположенное возле него человеческое жертвоприношение. Его можно сопоставить с образом растерзанного Думузи, особенно если учесть Приуроченность к летнему солнцестоянию. Однако в пос-ледующих слоях как Велико-Александровского кургана, так и связанной с ним Высокой Могилы отразились об­ряды "воскрешения" погребаемых, замены жертвоприно­шений людей человекоподобными символами. Установ­лено, что изменения проходили при участии местных, не связанных с Шумером племен. Так, среди населения ям­ной культуры не прижился обычай ритуального убий­ства людей: их заменяли стелами, на которых сохраня­лись следы стесывания голов, низвержений и т. п. У "ям­ников" же распространились могилы и насыпи человеко­подобных очертаний.

Важно, что среди сформировавшихся в этом районе индоиранских божеств выявлено и соответствие Дак­ше — главному сыну праматери Адити. Не исключено, что образ Дакши вобрал в себя элементы более древне­го Думузи. Во всяком случае, оба они теснейшим обра­зом связаны и с жертвоприношениями, и с годовым цик­лом, и с доминирующими женскими божествами.

Поздние представления о бессмертии, которые сох­ранялись в шумеро-аккадской культуре, обрели в ней окраску неверия. Среди текстов "глиняных книг" обна­ружено несколько связанных с этим сюжетов.

Бог Лиль в отличие от Думузи не воскресает. В от­вет на стенания своей сестры, на призыв "встать с того места, где он покоится", Лиль просит не тревожить его. Он, дескать, зарыт в землю, к жизни вернуться не мо­жет, а она пусть не уподобляется злому духу, гонящему сон...

В "Поэме об Адане" рассказано о том, что благоче­стивейший из людей, "семя человечества" — и тот не смог воспользоваться даром бессмертия. Было это так. Неча­янно сломав крылья южному ветру, Адан был вызван на суд к самому Ану, верховному божеству неба. Следуя советам своего отца Эа — бога водной стихии и мудро­сти, человек сумел расположить к себе высшего судию. Ан даже предложил ему отведать пищи и напитка бо­гов, дающих вечную жизнь, но осторожный Адан запо­дозрил отраву и отказался...

Не смог, по-видимому, получить "траву рождения" главный герой "Поэмы об Этане". Он прожил уже пол­торы тысячи лет, был царем, но не имел сына. Бог Солн­ца посоветовал ему обратиться к орлу, и тот в благо­дарность за избавление от коварной змеи согласился поднять Этана в небеса, где произрастает волшебное растение. Они поднимались все выше и выше, все мень-ше становились земля и море. Не выдержав, человек закричал: "Я не хочу подниматься в небо, мой друг! Остановись, чтобы я смог возвратиться на землю!" Ко­нец поэмы, к сожалению, пока не найден. Но есть изоб­ражения птицечеловека пред судом бога Эа. Так что можно не сомневаться, что шумеро-аккадский финал был вовсе иным, нежели у покойников, возносимых птицепо­добными курганами Цнори и Большой Белозерки (рис.4).

Но и тем, кто смог получить "траву жизни", бессмер­тия она не дала. Легендарному змиеборцу Лугальбанде ее хватило лишь на то, чтобы излечиться от болезни, а затем с помощью орла догнать свое войско. Потомок это­го царя Гильгамеш достал "траву бессмертия" со дна океана, однако она была украдена змеей. Возможно, в отместку за предыдущей подвиг героя, когда он, выпол­няя просьбу Инанны (той, что сгубила бога-пастуха Ду­музи), срубил священное дерево, на вершине которого было гнездо орла, в стволе обитала богиня смерти, а среди корней — "не знающая заклятья" змея.

Трава рождения, жизни, бессмертия во всех случаях оказывается связанной со змеей и птицей, символами потустороннего и небесного миров. Эти мотивы коренят­ся в глобально распространенном представлении о "дре­ве жизни" — вертикальной модели трехчленной Вселен­ной. А с другой стороны, мотивы змиеборства и добычи с помощью птицы сока растения сомы ("хмель" и др.) стали ведущими в индоиранских мифах об Индре. Миф этот сложился не без влияния шумерской культуры, но получил в Северном Причерноморье совершенно иное звучание: преодоление гибели, раскрытие жизнеутверж­дающих сил.

Влияние шумерских представлений прослеживается и в индоиранском мифе об изначальном холме Вале, из которого Индра добывает сому, огонь, новогоднее солн­це и прочие вселенские блага. Это влияние могло прои­зойти при использовании шумерского мифа о праостро­ве Киане в оформлении северной галереи Каменной Мо­гилы, послужившей одним из главных прообразов кур­ганов. Но прослеживается и другое направление воз­можных влияний.

Мы уже отмечали первое появление образа Валы среди позднейших захоронений Мариупольского могиль­ника. Погребение в гробнице из каменных плит, пере­крытое стелой, кострищем с останками сожженного человека, относится к Новоданиловскому культурному ти­пу — впервые связавшему, как было показано выше, Азово-Черноморские степи с Шумером. Самая запад­ная группа захоронений Новоданиловского типа извест­на ныне в кургане № 9 у поселка Григориополь Мол­давской ССР. Конструкция и обрядность памятника об­наруживают, с одной стороны, близость к шумерским представлениям, а с другой — уже довольно сложивший­ся образ Валы.

Е. В. Яровой, исследовавший Григориопольский кур­ган, полагает, что в древнейшем его погребении "мог быть похоронен вождь с богатым инвентарем", который стал причиной ограбления могилы. Не исключено, одна­ко, что разрозненность человеческих костей — следствие не ограбления, а жертвоприношения. Неподалеку, в ок­руглой яме, обнаружены обожженные кости двух коз­лов. Рядом находились 6 деревянных столбов в челове­ческий рост. Все это было окружено рвом. Столбы и яма с жертвоприношением животных расположены северо-восточнее захоронения, а юго-западнее его оставлен про­ход, отмеченный за пределами рва каменной вымост­кой. Образованной таким образом осью выделили, оче­видно, направления заката и восхода Солнца в дни зим­него и летнего солнцестояний.