В оковах льда - Карен Монинг

— Все мы знаем, как она умеет слушаться, — сухо напоминает пацан.

Риодан отвечает взглядом, от которого заткнулся бы и взрослый вооруженный психопат.

— Ей незачем было чего-то касаться.

— Очевидно, ей показалось иначе, — совершенно спокойно отвечает парень.

— Я был там вместе с ней. Я решил, что смогу ее вытащить.

— Неправильно решил, козел, — говорю я.

— Я не думал, что это произведет на нее такой быстрый эффект. Когда я пробовал сам, подобного не было.

— Она не такая, как ты. И заткнитесь, оба, — говорит парень и снова прижимается к ней лицом, дышит, ладонями удерживая тепло между ними.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я.

— Теплый воздух. Гипоталамус. Регулирует внутреннюю температуру, это поможет ей очнуться. Мне нужно, чтобы она пришла в себя и пописала.

— Я бы растер ее, чтобы согреть. Восстановил кровообращение.

— Додумался. Ты бы ее убил. Ее кровь слишком холодная. У нее остановилось бы сердце.

— Я не понимаю, зачем она разделась, — говорит Риодан. Я смотрю на него. Он занят тем же, чем и я. Он узнаёт, что нужно делать, если это случится снова. Мы оба рванулись бы с места, чтобы отнести ее в тепло. По словам пацана, мы убили бы ее.

— Кровеносные сосуды расширились. Она подумала, что ей жарко. Альпинистов все время находят в горах мертвыми, раздетыми, со сложенной рядом одеждой. Они просто путаются. Мозг пытается упорядочить хаос.

— Откуда ты все это знаешь? — Меня бесит то, что он это знает, а я нет. В данной ситуации это делает его лучше меня. А я хочу быть для нее лучшим в любой ситуации.

— Мама была врачом. Я сам однажды чуть не умер в Андах от гипотермии.

— Я почти убил тебя, — говорит Риодан.

— Она тебя не слышит, — отвечает пацан.

— Я говорю не с ней.

— Дайте мне еще компрессов. Проклятье, она холодная!

— Пару недель назад. Я почти убил тебя.

Парень смотрит на него. А мне интересно, какого черта такой молодой пацан смеет рычать на меня и смотреть таким взглядом на этого урода?

Риодан продолжает:

— Я стоял в тени аллеи, по которой ты шел. Ты не успел бы меня заметить. Если бы я убил тебя тогда, сегодня она бы погибла.

— Это что, извинение? — издевательски спрашиваю я.

— Она вскрикивает от ужаса всякий раз, когда видит тебя, горец?

Я разворачиваю крылья, которых у меня пока нет, и шиплю.

— Вы оба слишком много болтаете, — говорит парень. — Заткнитесь. И не заставляйте меня это повторять.

Мы затыкаемся, отчего мне смешно до истерики.

Внезапно я вижу нас сверху. В последнее время я часто так делаю. Мне кажется, это потому, что я перестаю быть человеком и это мой способ наметить свой собственный путь в ад. Я отмечаю, что на сцене сейчас только один человеческий мужчина, и это не я.

Я вижу потрясающую женщину-ребенка, у которой под одеждой оказалось больше изгибов, чем я думал, и по взгляду, которым смотрит на нее Риодан, я понимаю, что он тоже не догадывался. Она бескровно-бледная, с голубоватым оттенком кожи, ее плотно обнимают одеяла и руки полуголого подростка, который мог бы быть, то есть должен был быть мной. Он наблюдает за ней и двумя монстрами разных видов.

Смерть слева от нее.

Дьявол справа.

Парень выглядит, как я в его возрасте, не считая очков и пары дюймов роста. Темные волосы, отличная улыбка, широкие плечи — однажды он станет красавчиком.

Если переживет следующую неделю.

В этот момент я серьезно против того, чтобы он выжил.

Он в одном спальном мешке с ней, он ее обнимает. У нее на белье черепа и скрещенные кости. Это меня очаровывает.

И, если на следующей темной аллее пареньку не встретится Риодан, ему встречусь я.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

«Я борюсь с властью, и власть всегда побеждает, но, наверное, я всегда буду бороться»[26]

Я делаю новое открытие, и оно — совершенная херня.

Умирать легко.

А вот возвращаться к жизни мерзко.

Секунду назад меня не было. Я вообще не существовала.

А сейчас меня обжигает болью.

Я слышу голоса, но чувствую себя так, словно кто-то положил гири мне на веки, и даже не пытаюсь открыть глаза. Мне так больно, что я хочу снова потерять сознание. Я жалобно стону.

— Ты сказал, что теперь ее можно двигать, так что давай. Немедленно. Мы отнесем ее ко мне.

Это Кристиан. Интересно, что он тут делает.

— Она никуда с тобой не пойдет. Она будет со мной. Если ты ошибся и ее небезопасно сейчас переносить, детка, ты покойник.

Это Риодан. Кого он назвал «деткой»? До сих пор он только меня так называл.

— Я не стал бы с ней рисковать. Это безопасно.

— Т-т-танцор? — стучу я зубами.

— Тише, Мега. Ты почти умерла. — Он сжимает мою ладонь, и я цепляюсь за него. Мне нравится его рука. Она большая и держит нежно, но уверенно. Пожимает мою так, словно говорит: «Я с тобой, если хочешь, но я отпущу тебя, как только ты решишь немного побегать сама». — Никуда она ни с кем из вас не пойдет. Я ее заберу, — говорит он.

— Хрена с два! — взрывается Кристиан, и у меня фейерверки под веками от громкости его голоса и боли, в которой я буквально сгораю.

Риодан говорит:

— Она слаба, а у тебя нет возможности ее защитить.

— Я н-не слаб-бая, — бормочу я. — Н-н-и фига.

Я приоткрываю глаза, и от сумрачного света на улице у меня чуть не лопается голова. Я снова жмурюсь. Черт, все-таки слабая.

— Черта с два.

— Я запросто зашел в твою квартиру и отнял ее у тебя.

— Меня там в то время не было. Иначе фиг бы ты ее забрал.

Риодан смеется.

— Жалкий человечишка.

— Она пойдет со мной, — говорит Кристиан.

— Ч-чуваки, мне реально п-плохо, — шепчу я. — К кому ближе?

— Ко мне, — отрезает Кристиан.

— Ни хрена, — возражает Риодан.

— Ты даже не знаешь, где это, — вскипает Кристиан.

— Я все знаю.

Танцор говорит:

— Честерс.

И я киваю ему:

— Отнеси меня туда. Б-быстро. Мне холод-д-дно, и я есть хочу.

Когда мы заходим в Честерс, шум почти раскалывает мой череп от виска до виска. Мне так плохо, я как ватная. Риодан велит Лору прогреть одеяла и принести их в комнату наверху. Звуконепроницаемую, надеюсь. Зная Риодана, надеюсь не зря. Он как Бэтмен, у него самые лучшие игрушки. Мне сейчас все равно, куда идти. Мне просто нужно лечь. Я хочу, чтобы они перестали заставлять меня шагать, но я ведь сама потребовала, чтобы меня отпустили — не терплю, когда меня носят на руках, так что я притворяюсь. Каждый мускул моего тела болит. Связно думать не получается.