Предсмертные слова - Вадим Арбенин

Как только герцогине ДИАНЕ де ПУАТЬЕ, «амазонке с именем богини», блистательной и «законной» фаворитке Генриха Второго, со злорадством сообщили, что король умер, она, странно улыбнувшись, присела в низком реверансе перед королевой-вдовой Екатериной Медичи и вышла, бросив на ходу: «Что ж, значит, и я умерла тоже!» Перед смертью Диану, дважды вдову (в пятнадцать лет её выдали замуж за пятидесятипятилетнего сенешаля Людовика де Брезе), навестил знаменитый писатель-мемуарист Пьер Брантом и воскликнул: «Вы прекрасны! Откройте же секрет вашей молодости!» Действительно, в свои 66 лет Диана, которую при дворе звали «Нимфа Фонтенбло», сохранила по-девичьи гибкое и стройное тело, а лицу её завидовали все юные фрейлины королевского двора. «Когда-то о том же спрашивала меня и королева, — ответила кавалеру Диана. — Я честно сказала Её Величеству, что каждый день надо рано вставать, заниматься чем-нибудь приятным и соблюдать умеренность в еде. Ещё сказала, что нужно избегать косметики, однако Екатерина мне не поверила. Но, дорогой Брантом, я не открыла ей самого главного — нужно засыпать радостно, не держа в голове тяжёлых мыслей». И заснула Диана в эту ночь, на 25 апреля 1566 года, как всегда, с радостью и без тяжёлых мыслей. И ночь эта стала последней в её жизни. Перед самой кончиной она приказала своему управляющему в замке Анэ: «Молитесь за Диану де Пуатье! За мой счёт оденьте в траурные одежды сто самых бедных инвалидов из военного госпиталя и приюта, и пусть они со свечами и цветами в руках стоят на всём пути моего погребального кортежа». Через 250 без малого лет группа патриотов вскрыла склеп бывшей фаворитки короля, выбросила её прах в яму, а чернь разделила между собой хорошо сохранившиеся локоны и косы «самой красивой из красавиц», которыми некогда восхищался Генрих Второй.

«Когда я умру и тело моё вскроют, то увидят на сердце моём цветы каллы», — сказала ошеломлённым царедворцам, собравшимся возле её смертного одра, английская королева МАРИЯ ТЮДОР, она же МАРИЯ КАТОЛИЧКА, она же МАРИЯ УРОДЛИВАЯ, она же МАРИЯ КРОВАВАЯ. Находясь на пороге смерти, ревностная католичка отдавала сестре Елизавете последние наставления: «Сохрани католическую веру, позаботься о моих верных слугах и оплати мои долги». Помолчала и добавила с тяжёлым вздохом: «Верни кольцо Филиппу как знак моей неумирающей к нему любви». Она ещё не знала, что Филипп, король Испании, сделал предложение Елизавете, и, судя по бесконечным вздохам, умирала скорее от скорби и горестных мыслей, чем от какой-то там болезни. Напоследок Мария заказала мессу прямо у себя в спальне, с величайшим вниманием слушала священника и где-то повторяла за ним: «Miserere nobis, Miserere nobis, Dona nobis pacem. Даруй мне, о, милостивый Отец, благодать, чтобы, когда смерть закроет мои глаза, глаза моей души могли по-прежнему видеть Тебя, чтобы, когда смерть отнимет у меня речь, моё сердце могло по-прежнему радоваться и говорить Тебе: „In manus tuas Domine, commendo spiritum meam“» — «Господь, в твои руки я отдаю душу свою». Ничего подобного! — говорили другие очевидцы: Мария ушла из жизни столь тихо и спокойно, что все присутствующие, кроме доктора Цезаря, думали, что «королева погрузилась в сладкий сон». И лишь он один заметил, что «она отошла в мир иной» и первым засвидетельствовал переход от «короткого, слабого и презренного» периода царствования Марии к долгому и славному периоду царствования Елизаветы. Оплакивали её только преданные шут и шутиха. В памяти многих имя Марии Тюдор сохранилось по ассоциации с повсеместно известным и популярным ныне коктейлем «Кровавая Мэри». Рецепт коктейля крайне прост и незатейлив: водка с томатным соком, соль, перец и лимон добавляются по вкусу. Историки считают, что кличка «Кровавая Мэри» прицепилась к Марии Тюдор по недомыслию: хотя её правление и было омрачено бесконечными пытками и казнями протестантов, но сама королева отличалась нравом добрым, спокойным и незлобивым, была искренне набожна, великодушна, щедра и не мстительна.

Пабло Пикассо и его жена Ольга Хохлова, русская балерина из труппы Сергея Дягилева, пришли на бульвар Сен-Жермен в Париже навестить своего друга, поэта ГИЙОМА АПОЛЛИНЕРА, умиравшего от «испанки». «Певец меланхолии и тщеты жизни», Аполлинер добровольцем ушёл на фронт Первой мировой войны и был тяжело ранен в голову на Марне — осколок 150 мм немецкого снаряда ударил его чуть правее левого виска и застрял в кости черепа. Пройдя чреду лазаретов и госпиталей, тридцативосьмилетний пехотный лейтенант Аполлинер, кавалер Боевого креста, заразился смертельной лихорадкой. «Я слышу за окнами крики толпы: „Смерть Вильгельму!“ Они там требуют моей смерти!», — этими словами поэт встретил гостей. Действительно, ликующие толпы под окнами его мансарды на бульваре горланили: «Смерть Вильгельму! Долой Вильгельма! Смерть Вильгельму!» На дворе стояло 9 ноября 1918 года — день перемирия в войне, — и парижане требовали смерти немецкого кайзера Вильгельма Второго, развязавшего её. Но Аполлинер, польское имя которого было ВИЛЬГЕЛЬМ АПОЛЛИНАРИЙ КОСТРОВИЦКИЙ, принял эти призывы на свой счёт — по-французски имя Вильгельм звучит Гийом — и не желал слушать никаких объяснений и доводов своих друзей. И, внушивши себе это, в 5 часов вечера скончался. «Поверни меня лицом к стенке», — попросил он напоследок жену. А когда та снова повернула его к себе, он был уже мёртв.

«А помнишь, Марсель, как славно мы дрались с тобой под Седаном?» — заплетающимся от слабости языком спросил доктора Конну бывший президент Второй республики и император Франции НАПОЛЕОН ТРЕТИЙ, он же ЛУИ-НАПОЛЕОН БОНАПАРТ, он же НАПОЛЕОН МАЛЫЙ, получивший это прозвище от Виктора Гюго. «Ведь мы не струсили тогда!» И это были одни из последних слов низложенного монарха. «Жалкий племянник великого дяди», Наполеона Бонапарта, он умирал на чужбине, в Англии, умирал от чудовищного камня, который много лет вызревал в его мочевом пузыре и который безуспешно пытался раздробить сэр Генри Томпсон, ведущий уролог Англии. Как «славно дрался» Луи-Наполеон под Седаном, доктор Конну знал очень хорошо. Сначала «распутнейший из императоров», «мужчина многих женщин», рыдая, попрощался с императрицей Евгенией Монтихо, которая и подбила его объявить пруссакам войну, прямо говоря: «Это моя война». И лишь затем уж поехал на фронт принимать командование над 100-тысячным войском, во главе которого и сдался в плен. «Августейший брат мой! — докладывал он тогда кайзеру Вильгельму Первому. — Мне не дано было умереть вместе с моими войсками; теперь мне остаётся только вручить Вашему Величеству мою шпагу». Его Величество шпагу благосклонно принял, и после непродолжительного комфортабельного заключения в прусской тюрьме Луи-Наполеон был выпущен на свободу. Переодевшись каменщиком, он бежал в Англию от суда французского народа и поселился на удобной вилле под Лондоном гостем британской короны. Когда к нему, умирающему, допустили жену, он лишь послал ей слабый воздушный поцелуй. Через пять минут Луи-Наполеон, успевший сказать: «О, зачем мне не дозволили умереть на стенах Парижа!», скончался в бесславном и горьком изгнании.