Предсмертные слова - Вадим Арбенин

Король Сербии АЛЕКСАНДР ОБРЕНОВИЧ читал перед смертью исследование Стендаля «О любви». Читал вслух, читал королеве Драге, в королевской спальне, на ночь глядя. Драга была когда-то фрейлиной его матери и любовницей его отца, и Александру ещё в детстве нравилось сидеть на её красивых коленях. Вульгарная женщина не обделила Александра вниманием и ласками после его восхождения на престол и со временем была объявлена королевой. Когда сербские патриоты ворвались в опочивальню к чете, полураздетая королева Драга бесстрашно встала на их пути, заслонив Александра своим красивым телом, и первый удар саблей приняла на себя. Король же, с револьвером в руке, внешне ко всему безучастный, даже не шелохнулся и вдруг сказал: «Я хотел только любви». И был застрелен. Династия Обреновичей перестала существовать.

И русский поэт-символист КОНСТАНТИН ДМИТРИЕВИЧ БАЛЬМОНТ попросил жену: «Почитай мне, Элена, стихи Бальмонта». И Елена Константиновна раскрыла томик «Сонеты солнца, мёда и луны» и читала, читала, читала… Лицо умирающего поэта просветлело, оживилось, он весь пребывал в звуках, в воспоминаниях о звуках… Константин Дмитриевич лежал в маленькой, заставленной книжными полками комнате съёмного домика в городе Нуази-ле-Гран, недалеко от Парижа. Франция была оккупирована нацистами, и Бальмонты жили в бедности и заброшенности. Их поддерживали лишь грошовые пожертвования почитателей, почему-то больше иностранцев, и скромная «сербская пенсия». Беспомощного, больного и полуживого русского поэта, недавно вышедшего из нищей психиатрической клиники, немцы не трогали, относясь к нему с оскорбительным безразличием. В Рождественскую ночь 1942 года Константин Дмитриевич, откинув назад голову с длинными седыми волосами, несвязно шептал что-то, напевал отрывки из своих стихотворений. Потом замолк, мучительно вспоминая что-то, зажмурился и попросил жену: «А теперь, Элена, прочитай мне рассказ Ивана Шмелёва „Богомолье“». Это было как бы последнее паломничество поэта в Россию. Похоронили Бальмонта в могиле полной воды, гроб с телом «поэта утра и ночи» всё время всплывал, и его пришлось придавить гнётом.

Генерал-фельдмаршал, третий по счёту российский генералиссимус, князь АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ ИТАЛИЙСКИЙ, граф СУВОРОВ-РЫМНИКСКИЙ и на смертном одре был полон огня, бредил войной и последней своей кампанией: «Генуя!.. Сражение!.. Вперед!..» — рвался он в бой, отчаянно сражаясь со смертью или с её авангардом. Потом добавил: «Долго гонялся я за славою — всё мечта. Покой души — у престола Всевышнего». «Меч русских, бич турок и ужас шляхты», как звали Суворова, умирал в доме своего племянника, графа Дмитрия Хвостова, известного поэта. Придворный врач Гриф тёр больному виски спиртом. Преклонный летами, истомлённый пятьюдесятью годами, проведёнными в битвах и военных лагерях, генералиссимус угасал. Он лежал, закрыв глаза, почти не дыша, — не легко брала его смерть. Наконец он словно бы окончательно подвёл итоги своих ратных трудов: «Как раб умираю — за отечество». И спросил призванного поэта Державина: «Ну, какую же ты мне напишешь эпитафию?» — «По-моему, слов много не нужно: „Тут лежит Суворов!“» — «Помилуй Бог, как хорошо!» — умилился полководец. После чего у него вновь начался боевой бред, военные грёзы: «За мной, вперёд!.. Бей!.. Коли!.. Ура!.. Победа!.. Жаль, что я не умер на поле боя в Италии…» Все гвардейские полки были выстроены шпалерами на пути похоронной процессии от дома, где умер Суворов, до ворот Александре-Невской лавры. Павел Первый с небольшой свитой встречал её на углу Невского проспекта и Большой Садовой улицы. По приближении гроба с телом опального полководца император прослезился и снял треуголку. Весь тот день он был невесел, не спал всю ночь и только повторял одно лишь слово: «Жаль, жаль, жаль…»

И барон ПЁТР НИКОЛАЕВИЧ ВРАНГЕЛЬ, генерал царской армии, главком Вооружёнными Силами Юга России во время Гражданской войны, тоже всё воевал. «У меня, доктор, в голове идут бесконечные боевые действия, — жаловался он профессору Алексинскому. — Передо мной непрерывно развёртываются картины Крыма, боёв, эвакуации… Голова всё время занята расчётами, вычислениями, составлением диспозиций… Картины войны всё время передо мной — атаки, перестроения, и я пишу всё время приказы… приказы… приказы…» Всё ещё не навоевался генерал Врангель! После чего минут сорок кричал он не своим голосом. Потом успокоился, тихо сказал: «Я слышу благовест… Боже, спаси армию…». И тихо скончался в 9 часов утра в доме № 17 по улице Белль-Эйр в Брюсселе. Скончался, как тогда говорили, от «неизвестной болезни», которую лечащие его врачи определить так и не смогли. В роковой его день ему не было и пятидесяти лет. В этот день в Брюссель вошли войска германского вермахта…

И тридцатисемилетний генерал-лейтенант ВЛАДИМИР ОСКАРОВИЧ КАППЕЛЬ, не приходя в сознание, в бреду и горячке всё повторял: «Армии… Армии…» и после небольшой паузы: «Я беспокоюсь за фланги… Пусть войска знают…» Главком Восточного фронта адмирала Колчака, Каппель после неудачной попытки овладеть Красноярском уводил 3-ю армию в Монголию. На бурном порожистом притоке Енисея, реке Кан, раненный в руку Каппель, в 35-градусный мороз провалился в полынью и слёг с двусторонним крупозным воспалением лёгких и отмороженными ногами. У него были ампутированы пальцы и пятки на обеих ногах. Так называемый Сибирский Ледяной поход закончился для российского генерала на койке лазарета-теплушки румынской батареи имени Марашети. Эта батарейная теплушка входила в состав чешского санитарного поезда № 3, который шёл во Владивосток. «Как же я попался!.. Как же я попался!.. Конец!.. Конец!..» — тяжело дыша, произнёс Каппель, на минуту придя в сознание, и умер в 11 часов 55 минут утра 26 января 1920 года, когда поезд подходил к маленькому «номерному» разъезду в 17 верстах от станции Тулун, что под Иркутском. Большинству россиян имя Каппеля знакомо по фильму «Чапаев», где превосходно обмундированные офицеры Каппелевского полка идут в «психическую» атаку на красные позиции[2]. Каппеля похоронили сначала в Чите, а потом перезахоронили в китайском Харбине. Говорят, что, когда в августе 1945 года Красная Армия освободила этот город, маршалы Василевский, Малиновский и Мерецков побывали на могиле «маленького Наполеона». Кто-то из них будто бы обронил: «Так вот он где, Каппель…»

И другой царский военачальник, генерал-майор от кавалерии АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ИГНАТЬЕВ, всё никак не мог вложить шашку в ножны. Российский военный атташе и представитель Генштаба во Франции в годы Первой мировой войны и уже позднее, в советское время, известный дипломат и генерал-лейтенант Красной Армии, он, умирая на госпитальной койке, всё командовал в бреду: «Третий эскадрон, за мной!» И во главе призрачного эскадрона седой кавалергард, прозванный недоброжелателями «красным графом», умчался в Вечность.