Предсмертные слова - Вадим Арбенин

И министр обороны США ДЖЕЙМС ФОРРЕСТОЛ туда же! С криком: «Русские идут!» он выпрыгнул из окна своей палаты на шестнадцатом этаже Военно-морского госпиталя под Вашингтоном, куда был упрятан с диагнозом «умственное переутомление». Выпрыгнул навстречу советским танкам, якобы уже громыхавшим по улицам американской столицы.

А вот прославленного американского военачальника, генерала конфедератов ТОМАСА ДЖОНАТАНА ДЖЕКСОНА, смертельно раненного по ошибке своими же солдатами, в темноте принявшими его эскорт за отряд северян, уже тянуло на покой: «А что, не махнуть ли нам за реку, не посидеть ли там в тени деревьев?» Генералу, получившему прозвище «Каменная Стена», не откажешь в эстетстве. Его последними словами назвал свой роман Эрнест Хемингуэй — «За рекой, в тени деревьев».

«Когда я буду пересекать реку, последние мои осознанные мысли будут о корпусе, о корпусе, о корпусе…» — пообещал генерал армии ДУГЛАС МАКАРТУР. Он имел в виду кадетский корпус военной академии в Вест-Пойнте, которую сам и заканчивал. «В сумерки моей жизни я мысленно всегда возвращаюсь в Вест-Пойнт. Всегда к вечным истинам: долг, честь, страна…» Это было последнее выступление Макартура, который во время Второй мировой войны командовал американскими войсками на Дальнем Востоке, союзническими войсками на Тихом океане, принимал капитуляцию японцев на борту линкора «Миссури» 2 сентября 1945 года и командовал американскими войсками во время Корейской войны. «…Мой закат близок. Мои дни сочтены. Память моя сохранила грохот орудий, треск ружейной стрельбы, отдалённые раскаты былых сражений… Сегодня я здесь на последней перекличке… Мой слух жадно ловит пение сигнальной трубы и барабанную дробь побудки… Прощайте». Преданная жена Джин отвезла мужа в военный госпиталь имени Уолтера Рида в Вашингтоне, и досужая толпа увидела своего героя в последний раз — измождённым и истощённым старцем, одетым в цивильный костюм «в ёлочку», с серой фетровой шляпой на голове. «Сколько раз я смотрел в лицо смерти, этой старой негоднице, и ничего. На этот раз, кажется, она всё же достала меня. Но я буду противиться ей изо всех моих сил», — пообещал он толпе, перед тем как войти в госпиталь. И противился, надо сказать, долго. Но в воскресенье, 3 апреля 1964 года, «американский цезарь», генерал Макартур сдался. Впервые в жизни.

В госпитале имени Уолтера Рида умер и другой известный генерал, по иронии судьбы названный именем ДЖОРДЖ МАРШАЛ. Первый госсекретарь США из профессиональных военных, да ещё ставший и Нобелевским лауреатом мира, он был доставлен в больницу на инвалидной коляске, где толпа недоброжелателей встречала его криками: «Старина, прежде чем ты умрёшь, расскажи-ка нам всю правду о Пёрл Харборе». Старый вояка ответить им уже не мог: страшный инсульт лишил его сразу и слуха, и зрения, и речи. Но вскоре он отошёл и в своей коляске разъезжал по коридорам госпиталя, перекидываясь словом-другим с пациентами и посетителями: «Как там старина Хардинг? Он служил со мной ещё в Китае в 20-е годы… А вот расскажу я тебе, как мы праздновали Рождество в окопах Первой мировой…» Бывшие собратья по оружию навещали его, кого-то из них он узнавал и приветствовал, а своего бывшего ординарца, сержанта Паудера, он просто попросил пожить с ним в госпитале. Но вот старого приятеля Уинстона Черчилля он не признал, и тот оставил его палату, молча утирая слёзы. Незадолго до кончины кто-то спросил Маршала, как он себя чувствует в конце концов. «Как на разделочном столе, когда у тебя удаляют печёнку», — отмахнулся от него бравый генерал.

Другой генерал, опальный и ссыльный император НАПОЛЕОН БОНАПАРТ, умирал на Святой Елене, базальтовом острове вулканического происхождения, «похожем на гигантский гроб, плавающий в Южной Атлантике». Испуская дух в этом самом отдалённом и самом нездоровом из всех английских владений с убийственным климатом, Наполеон упорно отказывался от предлагаемых ему лекарств и пищи. «Нет! Нет! Разве я так уж плох?» — ворчливо возражал «пленник Европы» доктору Арнотту, покачивая головой. Он лежал на походной кровати в одной из комнат Лонгвудской усадьбы, которая до того была скотным двором, коровником и конюшней (не всё же ему самому было держать своих жеребцов в Кремлёвских палатах!); под ногами скрипел полусгнивший паркет, за ветхими стенами хозяйничали крысы. С каждым часом слабость Наполеона усиливалась, это был настоящий призрак с мёртвым цветом лица. Малейшее движение вызывало у него икоту. Ум корсиканского плебея-цезаря настолько помрачился, что он всё путал и беспрестанно шевелил губами. Но ничего нельзя было расслышать из-за свирепствовавшего на океане шторма. Юго-восточный пассат поднял дикий вой, с корнем рвал деревья и снёс крыши с нескольких домов на острове. И всё же свитским офицерам и служителям, стоявшим поблизости от кровати императора, которая сопровождала его ещё с Аустерлица, удалось разобрать последние слова Наполеона, слова верности своим любимым: «Франция!.. Армия!.. Авангард!.. Слава!.. Жозефина!..» После чего он вдруг вскочил, с чудовищной силой схватил за грудь графа Монтолона и свалился с ним на ковёр. Кого из своих врагов хотел задушить коронованный солдат в последней своей схватке? И перед самым вечером, в 5 часов 49 минут, в субботу 5 мая 1821 года, когда тропическое солнце опускалось в море, из левого глаза Наполеона скатилась слеза, и его сердце остановилось. «Он только что скончался, — донёс губернатору острова доктор Арнотт, — и вернул Богу самое могучее последнее дыхание жизни, когда-либо исходившее от глины, из которой создан человек». Когда Георгу Четвёртому сказали, что наконец-то умер его злейший враг, тот воскликнул: «Неужели умерла моя жена?» И очень огорчился, узнав, что это был только Наполеон. Наполеона похоронили под ивами, у источника неподалёку от Лонгвуда.

Креолка ЖОЗЕФИНА де БОГАРНЕ, первая жена Наполеона, к которой он с годами совершенно охладел, платила ему той же монетой. Перед смертью она попросила его портрет, долго и нежно смотрела на него, потом пылко прижала к груди и несколько раз повторила с улыбкой на по-прежнему свежих губах: «Остров Эльба!.. Наполеон!.. Бонапарт!.. Бонапарт!..» И это Жозефина, опьянявшая себя танцами и интригами, которая «не умела беречь ни своего тела, ни своей репутации, ни его денег» и которая бесстыдно обманывала императора с молодым, красивым и милым офицером Ипполитом Шарлем, «шутом в гусарском мундире», которого Наполеон взашей выгнал из армии! Полуграмотная, но любезная и очаровательная, выданная замуж в шестнадцать лет, приговорённая Великой Французской революцией к казни и освобождённая из тюрьмы Наполеоном, она только к концу жизни, наконец-то, поняла, кого она потеряла. Перед кончиной её навестил в поместье Мальмазон российский император Александр Первый, и она, всегда кокетливая, легко одетая в простой газ, показала ему парк и прогулялась с ним по берегам Сены, где простудилась, подхватила роковую ангину и не могла присутствовать на обеде в его честь. Лейб-доктор Александра, баронет Виллие, испробовал на ней самые сильные средства, даже наложил горчичники на её красивые ноги, которыми она так гордилась, но, увы! В последнее её утро (это был день святой Троицы) при Жозефине не было ни сына Евгения, ни дочери Гортензии, только простая горничная и молоденький аббат, воспитатель принцев. Никогда не отличавшаяся благочестием, Жозефина смиренно исповедалась, и он услышал последние слова бывшей императрицы. На туалетном столике подле её смертного одра стоял букетик ею любимых пармских фиалок. Император повелел похоронить её в горностаевой мантии и короне императрицы.