Расписание тревог - Богданов Евгений Федорович

Татьяна вошла в комнату, когда Нюта прилаживала петлю.

— Мама! Мамочка! — пронзительно закричала она. — Что ты задумала!

Она бросилась к матери, с неожиданной силой вцепилась в нее, стянула со стремянки.

— Мамуля! Миленькая! Родная! Ну зачем ты так?!

Нюта обмякла, прислонилась к стене. Татьяна торопливо обняла ее, поцеловала как маленькую, шептала что-то и выговаривала. Обе плакали уже навзрыд, не стесняясь соседей, крепко прижавшись друг к другу…

Памятная пыльная буря тех далеких уже теперь мартовских дней нанесла немалый ущерб краю. По данным специальной комиссии, наблюдалось три вида повреждений посевов: выдувание озимых, механические повреждения ростков, глубокие пылевые заносы. В значительной мере пострадало энергетическое хозяйство. Во многих станицах были разрушены кровли жилых домов и общественных зданий, выбиты стекла. Было зарегистрировано также большое число пожаров, возникших в результате замыканий электросети.

Дальний родственник

В одной из комнат аспирантского общежития, над столом, заваленным разнообразным бумажным хламом, склонились две головы. Одна — молодая, с глубокими залысинами, несколько вытянутая по горизонтали — принадлежала аспиранту Алексею Пашневу. Другая — смуглая, носатая, в папахе волос — его научному руководителю Якубу Султановичу Султанову. То, что они так пристально рассматривали, к энергетической науке прямого отношения не имело.

Они рассматривали огурец.

Огурец был соленый, слегка покрытый белым налетом.

— Как бы не отравиться… — Якуб Султанович озабоченно покачал головой.

— А если помыть? — живо предложил Пашнев.

— Что ж, это мысль!

Изучению огурца предшествовало внезапное появление Якуба Султановича, взволнованного работой любимого ученика о структуре матриц обобщенных параметров.

— Если б вы знали, Алексей Андреевич, как вы меня порадовали! — С этими словами Якуб Султанович и вторгнулся к Пашневу в столь ранний, неурочный час. — Анализ, что вы проделали, пускай негромкое, но мужское слово в электроэнергетике!

Пашнев только что проснулся, и проснулся, оказывается, знаменитым.

— Черт побери! — сказал далее Якуб Султанович. — За это нельзя не выпить!

Накануне у Пашнева были земляки-студенты и в порядке исключения, подтверждающего правило, оставили непочатой бутылку плодово-ягодного.

— Это пьют! — заверил Пашнев. — Честное слово!

Якуб Султанович рассмеялся, ударил ладонь об ладонь и потребовал бокалы.

Вид тщательно вымытых и протертых до блеска баночки из-под майонеза и чашки с отбитой ручкой его вполне удовлетворил; дело застопорилось из-за закуски.

Но вот огурец был помыт горячей водой с мылом, и учитель с учеником сели к столу. Пашнев разлил вино, взял себе чашку.

— Дорогой Якуб Султанович, — откашлявшись, сказал он, — позвольте этот бокал поднять за вас!

— Спасибо, Алеша, — сказал, вставая, Якуб Султанович. — Вы разрешите мне вас так называть?

Пашнев вскочил, прижал руку к сердцу.

— Благодарю. Так вот, прежде чем выпить за меня, я, по праву старшего, хочу поднять бокал за вашу работу! — Якуб Султанович выдержал подобающую моменту паузу. — Вы установили удивительную, неожиданную и глубоко перспективную зависимость между структурами обобщенных параметров и структурой электросистемы, к каковой относятся эти параметры! За ваш успех!

Пашнев подождал, пока Якуб Султанович выпьет, скромно отхлебнул из чашки.

— До дна! — приказал Якуб Султанович и захрустел огурцом.

Пашнев тонко пошутил:

— Сказав «игрек цэ на а бэ», нельзя не сказать об игреке «цэ на бэ а…»

Якуб Султанович захохотал, хлопнул Пашнева по плечу.

В апогей веселья в комнату заглянул Микитченко, грузный, потный аспирант из Фрунзе.

— Я, это самое, извините, я потом, ладно?

— Отчего же потом? Входите, присаживайтесь! — радушно пригласил Якуб Султанович по праву старшего. — Гость от бога!

— Не, я на минутку! — замотал головой Микитченко. — Тут тебе, Леша, письмо, другую неделю таскаю. Помял маленько, извини, ага.

Он подал затасканный донельзя конверт и поспешно ретировался.

Пашнев распечатал письмо, пробежал глазами.

— Плохие вести? — спросил Якуб Султанович.

— Да какой-то дядя Шура из Костромы!.. Пишет, что лежит здесь, на Пироговской, в Институте экспериментальной хирургии…

Якуб Султанович поцокал языком.

— …просит навестить. Что еще за дядя на мою голову?..

— Как можно не помнить собственного дядю? — укоризненно сказал Якуб Султанович.

— Да я сроду в Костроме не бывал! Всю жизнь прожил в Красноярском крае!

— Сколько вам лет, Алеша?

— Двадцать шесть… А что?

— Слушайте, более четверти века вы были в разлуке с вашим дядюшкой! И вот судьба наконец скрещивает ваши жизненные пути. Конечно, надо поспешить встретиться! Что он вам пишет?

Дядя Шура писал Пашневу:

«В рассуждении нашего генеалогического древа я довожусь тебе троюродным дядей по моей двоюродной тете, а твоей бабушке Анне Васильевне. Ты меня, понятно, не помнишь, так как, когда я был проездом в Красноярске, ты был еще грудной. Я возил тогда наших учеников на озеро Байкал. Я ведь являюсь учителем труда и профтехобразования и на весь коллектив один мужик. Поэтому на ученом педсовете постановили, чтобы ребятишек сопровождал я. Съездили хорошо, никто не утонул. На обратном пути целый день стояли в Красноярске, и я навестил твоих родителей…»

— Придется съездить к этому дяде… — с тяжелым вздохом сказал Пашнев.

— Конечно, Алеша!

Якуб Султанович был человеком чрезвычайно радушным. Домашние его будни целиком заполняли хлопоты о семье и постоянно гостящих родственниках. Дядюшки и тетушки, братья и сестры, племянники и племянницы, зятья, шурины, их кунаки в родственники кунаков почитали за долг навестить столичного родича, пожить у него неделю-другую. Якуб Султанович был ученым с мировым именем, так что наведывались к нему и гости из заграницы. Для этих визитов он имел выходной костюм. Обычно же, вот как сегодня, он ходил в пиджаке-букле с искусно заштопанными локтями. Мода последних лет на ношение джинсов необыкновенно выручила Якуба Султановича — круглый год он носил джинсы. Он приходил из института за полночь, прокрадывался в кабинет, вешал пиджак, как мундир, на распялку, джинсы ставил в угол и укладывался на кушетку. Всякий раз он заземлялся на ночь, привязывал себя за ногу к батарее, чтобы снять статическое электричество. Засыпал он моментально, утром надо было встать раньше всех, до очереди в ванну, и успеть сбегать на рынок. Овощи и фрукты из магазина домочадцы не признавали. Сам он обычно завтракал в институтском кафе-автомате, где, впрочем, и обедал. И тем не менее он был счастлив, радовался, что дом всегда полон людей, и не представлял себе иной жизни. Он уехал из родного селения Индархе тридцать лет назад, но, пожалуй, знал и чтил обычаи предков много лучше, чем его земляки, живущие на земле предков. Во всяком случае, наезжая к Султановичу, они не могли сдержать восхищения его верностью многочисленному родству.

Вот почему Якуб Султанович принял самое горячее участие в деле посещения дяди Шуры из Костромы. Ехать положили безотлагательно.

В метро Якуб Султанович сказал с подъемом:

— Знаете, что мне пришло в голову? Если после защиты вас оставят в Москве, вы получите прекрасную возможность встречаться со всеми вашими родственниками, восстановить утраченные контакты! Все дороги, Алеша, ведут в Москву!

Пашнев представил на миг эту перспективу и энтузиазма руководителя не поддержал.

Они вышли на «Кропоткинской».

— Черт побери! — с ужасом сказал Якуб Султанович. — Как же мы придем с пустыми руками!

— Да, но…

Якуб Султанович вытащил бумажник:

— Двадцати пяти рублей нам, надеюсь, хватит?

— Но…

— Едем! — отдал приказ Якуб Султанович.

И они отправились на Центральный рынок.