Рассказы - Чарльз Буковски

— Пора бежать, Чарли, — сказала она.

— Конечно, крошка.

Как только она ушла, я сходил на кухню и выпил стакан воды. Она оставила там сумочку. Десять долларов. Я их не взял. Вернулся в ванную, хорошенько посрал, уже без паука. Потом принял ванну. Попробовал почистить зубы, слегка сблевнул. Оделся и снова вышел на кухню. Раздобыл кусок бумаги и карандаш:

Мари,

Я люблю тебя. Ты ко мне очень хорошо отнеслась. Но я должен уйти. Даже толком не знаю, почему. Спятил, наверное. До свиданья,

Чарли

Я прислонил записку к телевизору. Мне было нехорошо. Хотелось плакать. Там было так спокойно, как раз то спокойствие, которое мне нравилось. Даже печка с холодильником выглядели человечески, то есть — по–хорошему человеческими, казалось, что у них есть руки, голоса, что они говорят: потусуйся тут немного, парнишка, тут хорошо, тут может быть даже очень хорошо. В спальне я нашел то, что осталось от квинты. Выпил. Потом в холодильнике отыскал банку пива. Выпил и ее. Потом встал, прогулялся по этому узкому коридору — долго, чуть не сотню ярдов. Дошел до двери и вспомнил, что у меня ключ остался. Вернулся, вложил ключ в записку. Потом снова посмотрел на десятку в кошельке. Оставил ее там. Прогулялся еще раз. Дойдя до двери, я уже знал, что как только я ее закрою, обратного пути не будет. Закрыл ее. Окончательно. Вниз по ступенькам. Я снова был один, и всем плевать. Пошел на юг, затем свернул направо. Шел себе, шел и вышел из Французского Квартала. Пересек Канал — Стрит. Прошел несколько кварталов, а потом свернул, миновал еще какую–то улицу и свернул в другую сторону. Я не знал, куда иду. По левую руку оказалось какое–то заведение, в дверях стоял человек, он спросил меня:

— Эй, мужик, работа нужна?

Заглянул я в ту дверь: целые ряды людей выстроились вдоль деревянных столов с молотками в руках, они разбивали какие–то штуки в раковинах, похожие на моллюски, они ломали эти раковины и что–то делали с мясом, и там стояла темень; казалось, эти люди лупят по самим себе молотками и выбрасывают то, что от них остается, поэтому я ответил человеку:

— Нет, мне не нужна работа.

Я шел, и солнце светило мне в лицо.

Оставалось 74 цента.

Нормальное такое солнышко.

КАКОЙ ПИЗДЫ НИ ПОЖЕЛАЕШЬ

Гарри и Дьюк. Пузырь примостился между ними в номере дешевого лос–анжелесского гадюшника. Субботний вечер в одном из самых жестоких городов мира. У Гарри лицо было довольно круглым и глупым, выглядывал только кончик носа, а глаза его вызывали только ненависть; фактически, ненависть с одного взгляда вызывал и сам Гарри, поэтому на него не глядели. Дьюк был помоложе, хороший слушатель, лишь слабенькая улыбочка мельтешила на лице, когда слушал. Слушать он любил; люди для него были самым грандиозным зрелищем, к тому же за вход денег не брали. Гарри был безработным, а Дьюк работал дворником. Оба они сидели и сядут снова. Оба это знали. Не имело значения.

Квинту опорожнили уже на треть, а на полу валялись пустые пивные банки. Мужики вертели самокрутки с естественным спокойствием людей, чья жизнь была трудна и невозможна до 35 лет, но они до сих пор живы. Они знали, что все вокруг — ведро навоза, но бросать не хотелось.

— Видишь, — сказал Гарри, отхлебывая, — я тебя выбрал, чувак. Я могу тебе доверять. У тебя очко не заиграет. Я думаю, машина у тебя потянет. Разделим ровно напополам.

— Рассказывай, — сказал Дьюк.

— Ты не поверишь.

— Рассказывай.

— Ну что — там лежит золото, прямо на земле, настоящее золото. Надо только выйти и подобрать. Я знаю, что похоже на бредятину, но оно там, я его видел.

— А в чем загвоздка?

— Ну, это армейский артиллерийский полигон. Бомбят весь день, а иногда — и ночью, вот в чем загвоздка. Надо не зассать. Но золото — там. Может, его снарядами из земли вывернуло, не знаю. Но по ночам обычно не пуляют.

— Значит, поедем ночью.

— Правильно. И просто подберем его с земли. Разбогатеем. Какой пизды ни пожелаешь — любая нашей будет. Подумай только — какой пизды ни пожелаешь.

— Неплохо.

— А если начнут пулять, прыгнем в первую же воронку. Туда они по–новой целиться не будут. Если собьют мишень, им этого хватит. А если нет — в следующий раз бахнут куда–нибудь еще.

— Логично.

Гарри нацедил немного виски.

— Но есть еще один прикол.

— Во как?

— Там змеи. Поэтому нужно ехать вдвоем. Я знаю, ты хорошо с оружием управляешься. Пока я буду золото собирать, ты постоишь на васаре, змеям головы поотшибаешь. Там гремучки водятся. Мне кажется, ты как раз подходишь.

— Чего не попробовать, к чертовой матери?

Они сидели, пили и курили, обдумывая.

— Все это золото, — промолвил Гарри, — любая пизда.

— Знаешь, — сказал Дьюк, — а может, этими пушками они старый клад разворотили.

— Что б там ни было, золото есть.

Они еще немного поразмышляли.

— А откуда ты знаешь, — спросил Дьюк, — что как только ты соберешь все золото, я тебя там не пришью?

— Что ж, придется рискнуть.

— Ты мне доверяешь?

— Я никому не доверяю.

Дьюк открыл еще пива, разлил еще выпивки.

— Бля, значит, на работу в понедельник нет смысла ходить, так?

— Уже нет.

— Я уже чувствую, как разбогател.

— Я как бы тоже.

— Человеку просто как–то оторваться нужно, — сказал Дьюк, — и тогда к нему начнут относиться как к джентльмену.

— Ну.

— А где это место? — спросил Дьюк.

— Увидишь, когда приедем.

— Делим напополам?

— Делим напополам.

— Ты уже не волнуешься, что я тебя пришью?

— Чего ты твердишь одно и то же, Дьюк? Ведь и я тебя пришить могу.

— Господи, я об этом не подумал. Но ты ж не будешь в кореша стрелять, правда?

— А мы кореша?

— Н-ну, да, я б так сказал, Гарри.

— Там хватит и золота, и пизды на обоих. На всю жизнь втаримся. Никаких тебе больше судебных приставов. Никакого мытья посуды за гроши, когда подопрет. Бляди с Беверли — Хиллз будут сами за нами гоняться. Всяким хлопотам конец.

— Ты в самом деле думаешь, мы этот шмат оторвем?

— Еще бы.

— А там в самом деле золото есть?

— Слушай, чувак, я же тебе уже сказал.

— Ладно.

Они еще некоторое время пили и курили. Не разговаривали. Оба думали о будущем. Стояла жаркая ночь. У некоторых постояльцев двери были распахнуты настежь. У большинства оставалось лишь по бутылке вина. Мужчины сидели в одних майках, расслабленные, разбитые, в непонятках. У некоторых даже имелись женщины — не сильно–то и леди, но вино в желудке держать умели.

— Давай–ка еще пузырь возьмем, — сказал Дьюк, — пока не закрылось.

— У меня денег нет.

— Я достану.

— Валяй.

Они поднялись и вышли за дверь. Свернули в коридор и направились к черной лестнице. Винная лавка стояла дальше по переулку, слева от выхода. На верхних ступеньках черного хода, загораживая путь, валялся мужик в перепачканной и мятой одежде.

— Эй, это ж мой старинный приятель Фрэнки Кэннон. Ну, он сегодня дал копоти… Наверное, стоит его от дверей оттащить.

Гарри приподнял его за ноги и отодвинул в сторону. Потом наклонился над ним.

— Интересно, до него кто–нибудь уже добрался?

— Не знаю, — ответил Дьюк, — проверь.

Дьюк вывернул у Фрэнки все карманы. Прощупал рубашку. Расстегнул штаны, проверил пояс. Нашел только спичечный коробок, гласивший:

УЧИТЕСЬ РИСОВАТЬ ДОМА Вас ждут тысячи высокооплачиваемых заказов

— Наверное, кто–то его уже пощупал, — сказал Гарри.

Они спустились по черной лестнице и вышли в проулок.

— Ты уверен, что золото — там? — спросил Дьюк.

— Слушай, — ответил Гарри. — Ты меня просто бесишь! Ты что думаешь — я совсем чокнулся?

— Нет.

— Так не спрашивай меня тогда больше!

Они зашли в винную лавку. Дьюк заказал квинту виски и полудюжину больших банок пива. Гарри спер пакет с разными орешками. Дьюк заплатил за свое, и они вышли. Не успели они ступить в проулок, как к ним подошла молодая женщина; ну, для этого района молодая, около тридцатника, хорошая фигура, но волосы нерасчесаны и речь слегка невнятна.

— Что у вас, парни, в этом пакете?

— Кискины сиськи, — ответил Дьюк.

Она подвалила к Дьюку поближе и потерлась о пакет.

— Я вина не хочу. У вас там вискач есть?

— Конечно, малышка, пошли.

— Дай бутылку посмотреть.

Дьюку она показалась ничего. Стройная, платье узкое, жопку как надо обтягивает, черт побери. Он извлек пузырь.

— Ладно, — решила она, — пошли.

Он пошли по переулку, девка — посередине. Ляжкой она стукалась о Гарри. Тот облапал ее и поцеловал. Она вырвалась.

— Сукин ты сын! — заорала она. — Пусти сейчас же!

— Ты все испортишь, Гарри! — сказал Дьюк. — Еще раз так сделаешь, и я тебе вломлю!