За час до рассвета - Яков Кривенок

Когда надо, Рейнхельт умел сдерживать себя. Трубникова встретил приветливо, усадил в кресло, пододвинул чашку кофе.

— Балбесы полицейские переусердствовали с вами, — извиняющимся тоном проговорил гауптштурмфюрер. — Они наказаны. Располагайтесь. Курите?

Василий ждал всего, только не угощений. Эсэсовец между тем взывал к душевной беседе:

— Скрывать не стану, о вас я знаю больше, чем вы догадываетесь. За то, что бросили колхоз и самовольно сбежали в город, вы исключены из партии коммунистов. Благами при Советах не пользовались. Так?.. Попав в плен, не пытались пробраться к своим, хотя возможность имелась: фронт не был стабильным. Решили, что война для вас окончена. И правильно решили. Быть в плену — не резон. Коммунисты плен называют предательством. К счастью, ваш дом оказался на нашей территории. Вернувшись домой, с помощью друзей устроились на теплое местечко: жить бы да поживать! Сестра, будучи невестой Метелина, втянула в авантюру, вынудила действовать против нас. Но то ее вина. Таковы обстоятельства, сделавшие вас нашим врагом… Кофе хотите?

Машинально Василий отрицательно мотнул головой. Рейнхельт ему сочувствовал, это вызвало у Трубникова мгновенную реакцию. До того стало жалко себя, что на глаза навернулись слезы.

— Тяжело в чужом пиру похмелье искать, — продолжал Рейнхельт. — Ирина и Константин — преступники, их будем судить. Мать жалко: крестится, бедняжка, к богу взывает, а вины ее нет. При чем старуха, если дети уголовниками выросли?

Теперь Василий более внимательно вслушивался. «О Ежике умалчивает, ни слова о Насте, — соображал он. — Выходит, они на свободе».

— Скажу больше, мне по-человечески жаль Ирину и Константина — молоды ведь! — рассуждал Рейнхельт. — Жертвуют собой бессмысленно. Красная Армия разбита. Советы выдохлись. Зачем лишняя кровь? Безрассудна их борьба. Ну, взорвали док, мост, убили сотню наших солдат? А что из того? Солдат у нас — миллионы. Док поставили другой, мост восстановили… А тебя в живых не будет! Плетью обуха не перешибешь, дорогой господин Трубников.

Василий с испугом взглянул на Рейнхельта: эсэсовец говорит его словами, мыслит его мыслями. «Да что это за такое… Вот до чего докатился!» — хотелось крикнуть, а вместо этого подтвердил слова эсэсовца.

— Плетью обуха не перешибешь, — прошептал невольно.

Это разожгло красноречие Рейнхельта:

— Вижу, что мы договоримся. Да, дорогой господин Трубников, против ветра не подуешь! Я ценю патриотические чувства, но вы выполнили свой гражданский и воинский долг. Не ваша вина, что от Советов осталась дырка от бублика. Из тысячи мышей не составить одного слона. Метелин — фанатик. Такие, как он, не заменят разгромленную Красную Армию. Его игра не стоит свеч.

«Неужели он прав?» — подумал Василий. Когда такое говорил сам, подсознательно хотел услышать возражения. Но когда эти слова говорит торжествующий враг… Василий ужаснулся. Поплыли перед глазами стол и Рейнхельт за ним. Василий боком начал сползать на пол.

Гауптштурмфюрер приказал увести арестованного, и хорошенько накормить…

В СЕМЬЕ РЫБАКА

Метелин уже свыкся с необычной обстановкой и условиями работы. Покидая в последний раз Настину квартиру, когда нагрянули полицаи, он принял окончательное решение — немедленно переправить мать и дочь Трубниковых на Большую землю. Не успел: гестапо упредило. Арест Трубниковых вышиб его из седла.

Из Пятихаток в «Ласточкино гнездо» Метелин пробрался перед рассветом. В подвале его ждал заплаканный Ежик, который и рассказал об аресте Ирины и матери. Сам Сашко остался на свободе чисто случайно: был у дружка, в соседнем дворе. Как только увезли Ирину и Надежду Илларионовну, он бросился к Поляковым, у которых в это время находился его брат Костя.

Стали думать, как спрятать Константина. По обоюдному согласию Вали и Миши, Поляковы оставили его у себя. Их семья пока у немцев на хорошем счету. Определив Костю, Миша Поляков тотчас направил Ежика предупредить о случившемся Семена.

Все эти сведения Сашко выпалил без передышки, вытирая кулаком слезы. Семен сидел молча, как окаменел. Почувствовав на себе взгляд мальчика, Метелин поднял голову, растягивая слова, чужим голосом произнес:

— Са-ашко, ка-ак же мы жить без них бу-удем?

Ежик никогда не видел его заикающимся, оттого еще больше испугался. Он уткнулся в грудь Семена. Плечи его вздрагивали. Метелин усадил его к себе на колени, прижил к груди:

— У-у-спокойся, мой мальчик. Это о-общее н-на-аше с тобой горе.

Так, обнявшись, они провели остаток ночи.

Утром Семен был грустным, печальным. Сашко несколько раз незаметно погладил его по плечу, когда завтракали.

Что схвачен Василий, знали оба, с его именем связывали арест Ирины и Надежды Илларионовны, но прямо обвинить Василия в предательстве не решались, потому отмалчивались.

После долгих размышлений Метелин сказал:

— Тебе, Сашко, тоже надо спасаться. Вернее всего — уходить к партизанам, к товарищу Сидорову. Сейчас же направляйся в хутор к учительнице Марии Александровне. Держись балками. Там ты встретишь Настю, у нее тоже беда.

— А Костя? — спросил Ежик. — У Поляковых ему долго нельзя оставаться.

— И его в отряд переправим. Приготовим надежные документы и затем выпроводим из города.

Разделив Настины харчи, Метелин ранним утром отправил Ежика к связной партизанского отряда.

Часа через четыре после ухода Сашко в «Ласточкином гнезде» появился Максим Максимович. Беда вынудила его пренебречь осторожностью.

— Собирайся, Семен Степанович, да побыстрее, — торопил Максим Максимович, — в другое место уведу тебя, более надежное. Василий, он ведь…

Максим Максимович не сказал того, что он думает о Василии Трубникове. Но Метелину этого и не надо было говорить.

— Наш подвал ему неизвестен, — поняв намек, возразил Метелин.

— Береженого бог бережет, говорили в старину. Нам неизвестно, как дальше развернутся события.

— Остальным я верю! — не унимался Семен.

— И я в них не сомневаюсь. Но пусть «Ласточкино гнездо» временно опустеет. Мы за ним установим наблюдение. Если не тронут, опять вернешься сюда.

Семен подумал: «Максим Максимович что-то от меня скрывает. Сказал «не сомневаюсь», а из подвала эвакуирует в пожарном порядке. У него кто-то на подозрении? — прикидывал Метелин. — Если Василий отпадает — тогда кто? Надежда Илларионовна?.. Даже стыдно такое предположить. Ира?.. Нет, нет, кощунствую. А может, обычная перестраховка? Тогда к чему поспешность?.. Скорее всего, Василий знает больше, чем мы догадываемся. Именно это заставляет Максима Максимовича торопиться».

В мирное время, по выходным дням, Максим Максимович, по его выражению, «очищать легкие от цеховой копоти» уходил в поселок на окраине Приазовска, к давнишнему другу — старому рыбаку.

Пятистенный дом его под красной черепицей четырьмя окнами весело глядит на морское побережье. Бывало, часами просиживал Максим Максимович на незастекленной веранде, вдыхая горьковатый морской воздух.

Сюда, на рыбачью окраину, Максим Максимович привел Метелина после ареста Трубниковых. У калитки Семен остановился. Со двора доносились шум и гам, как из детского сада. Максим Максимович разъяснил:

— Моего друга бог детишками не обидел: шесть внуков воспитывает — двоих от дочери, остальных от невесток.

Максим Максимович представлял себе, как тяжело Семену после ареста Трубниковых, поэтому и поселил в семейный дом. Правда, днем Метелин отлеживается на чердаке. А вечером, когда засыпают дети, от которых скрывают присутствие чужого человека, спускается вниз, в беседах с хозяином отводит душу.

Целыми сутками Метелин томился своими думами в доме под красной черепицей. Хозяин-рыбак, наконец, дал знать: сегодня жди гостей.

Во второй половине дня стали появляться поодиночке: Юрий Маслов с удочками — для отвода глаз поспрашивал соседей, не сдается ли уголок для холостяка? Максим Максимович нес на плечах вязанку кукурузных бодылок — за топкой в степь ходил. Руже проще — в поселке женщинам на картах гадала. Словом, подделывались кто как мог под случайных прохожих.

Рыбак, выпроводив внуков на прогулку, приказал в горнице накрыть стол. В тарелках дымилась уха, заткнутая тряпочкой, стояла бутылка самогона.

— Это для маскировки, — указывая на бутылку, сказал Максим Максимович.

Расставив стаканы, разложив ложки, хозяйка скрылась за дверью. Проводив ее глазами, секретарь подпольного горкома партии проговорил:

— Утешать вас, товарищи, не стану. Хороших бойцов теряем мы.

Ружа всхлипнула, отвернулась. Метелин и Маслов опустили головы. Максим Максимович перевел разговор на другое:

— Присаживайтесь. Поедим, тогда будем соображать, что дальше делать.