Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся) - Евгений Рудашевский

Шапки шерстяные за 70 рублей продаются; в магазине соседнем туры предлагают вертолётные, рафтинговые – за тысячи долларов. Ресторан приятный открыт, а подле его окон рис варят (17 рублей, в тарелочке картонной, с овощами острыми). На ступеньках к банкомату стоят нищие в толстых, подтухнувших от влажности куртках – просят от снятых тысяч 5 или 7 рублей.

Занимались мы больше тропками лесными, храмами старыми, по холмам поставленными. От храмов, однако, интереса не было никакого, кроме надписей об их древности.

В подъём от Манали дома́ встречались заброшенные, детские площадки, порушению отданные. Здесь же при хозяевах яки ходили, кролики ангорские перебегали. Тропы некоторые колючей проволокой сопровождены – не то в обережение людей от зверей диких, не то для безопасности самих зверей от внимания людского.

В развлечение нам с Олей были обезьяны, по соснам прыгающие. Мы кормили их и общение имели ближайшее.

К вечеру вышли в Старый Манали, где индийского сохранилось немного. Больше – европейского. Кафетерии, татуировочные салоны, магазин гитар; песни Боба Марли, Джона Леннона. Здесь нам любопытство было лишь до старых домов – на столбах деревянных стоящих, по кровле укрытых каменными пластинами.

…

Не получилось раннего сна. Половина первого ночи.

Наняли джип с водителем; условились в два дня подняться до Леха. Плату сторговали до 6300 рублей. Возможности были иные – общий джип (2300 рублей на двоих), автобус малый (1150) и автобус рейсовый; но предпочли мы свободу иметь в остановках, в движении. Завтра в пять утра – отправление. Оля подозревает, что по сну столь скудному будут наши тела слабы, горной болезни подвластны. Надеюсь, что в Лехе посмеяться смогу подозрениям этим.

22.08. Лех

(Ладакх, «страна перевалов», историческая область в штате Джамму и Кашмир. На Севере – горы Кунь-Лунь, на юге – Гималаи. Туристы называют Ладакх Малым Тибетом.)

Не было вчера (21.08) возможности ни единой строчки записать. И сейча́с пишу, дрожь в руке одолевая. Дрожь эту объясню позже. Начну запись от пробуждения вчерашнего.

Снились нам кошмары; каждый час пробуждение случалось в бредовости. Проспали. Одевались спешно.

Глаз мой отёк от укуса комариного – веко разбухло; боли не было, однако неудобство вышло явное.

Дождь к утру стих, но влажность чрезвычайной оставалась. Приготовили мы для быстрого доступа дождевики и вещи шерстяные.

Вышли с опозданием в двадцать минут – без завтрака и умываний.

Водитель назвался Кармой. Хорошее имя. Был он мал, жилист, улыбчив.

Пятьсот километров пути начались для нас, несмотря ни на что, бодростью – ждали перевалов интересных, сёл горных.

Облака густые по холмам кочевали. Дорога бугристой была, трясучей; её рассекали речки дождевые. Камни, метра по три в обхвате, лежали под склоном, на обочине; водитель поглядывал вверх, на гору, а там скалы навесные обещали от себя опасность неудачливым путешественникам.

Русла сухие встречались от рек широких; по ним мосты корёженные лежали – массивные, железные, проломленные валунами.

Разглядывали всё по сумеречности утренней. Рассвело до ясности лишь через час – увидели мы зигзаги дорожные, по склону уложенные, и разрезающие их полосы могучих труб.

Однако вскоре рассвет утих – поднялись мы в облако. Обзор мутным стал; дорога лоскутами шла короткими. Когда попадали мы в ветром расчищенные повороты, видели, что обрыв под нами молоком залит, из него ёлки едва различимые стоят.

Водитель включил прочтение мантр под музыку. Слушаем монотонное «Ом мани падме хум». Берёзы – белые, здесь непривычные. Ослы большеголовые. Коровы с мохнатыми хвостами. Грузовик, в кювет опрокинутый. Мгла. Серые обломки камней.

Дорога разломана, размыта, а вокруг всё бело. Холод задувает – сижу в шапке шерстяной. Мотор гудит, пахнет лесом, влагой. В груди – слабость. Будто захватило мне дух и не отпускает уже больше получаса. Что-то пёрышком выхолаживает лёгкие.

Скалы острят из тумана. Шумят водопады. Глухие фары встречных машин.

Поднявшись окончательно из облака, смотрели мы теперь на то, как растекается оно по склонам, расщелинам. Будто лавина – мягкая, медленная.

Остановка первая рассчитана была краткой, но по увлечённости моей продлилась полтора часа, закончилась криками.

Не желая завтракать, отбежал я к хижинам (устроено здесь малое селение) – искал вид хороший для фотографий. Для вида лучшего подняться пришлось на холм, и в движении этом я резвость ощутил – пропала слабость, холод из груди вышел. От холма разглядел я вдали (по склону) обрыв и утёс – в обрыв выдающийся, над лесом нависающий. Соблазн спуститься. Минута сомнений – и бросился я вниз, скользя по траве мокрой, землю рыхлую обваливая. Перепрыгивал с камня на камень, речку вброд перебегал, болотце мелкое вытаптывал. Непрестанное движение. Тепло в мышцах. Живые ноги. Живое дыхание, в нём – смех. Мне хорошо. Долго так бежал – в довольстве необычайном, которое усилилось, едва остановился я на краю утёса заветного и горы ближние смог обозреть.

Широко дышу, здоровая грудь, живот, чресла. Сознательность подлинная возможна при теле здоровом; боли, слабость опьяняют. Тело должно быть трезвым от болезней. Калокагатия.

Взглянул на телефон – узнал, что бег мой был получасовым. Обо мне могли беспокоиться, однако не хотел я торопиться от вида полученного.

Сидел в созерцании, мыслями себя не тревожил. Следил за тем, как облако поднимается в гору, обзор закрывает низину и дорогу, по которой мы не так давно ехали.

Задумал наконец возвратиться и удивился тому, какая в теле звучит немощь. Ноги мои готовы были к быстрому подъёму, но не мог я надышаться вдоволь, поэтому останавливался часто. Восход по влажности вышел тяжким.

Вскоре звонок мне был с номера неизвестного. Оля. Узнал я позже, что спросить ей пришлось три телефона, прежде чем нашёлся сеть улавливающий. Сказала она в спешности, что обо мне тут крик от водителя. Через тридцать минут закроют выезд на перевал – торопиться нужно. Прогулка моя протянулась уже в час двадцать минут.

Я пробовал бежать вверх, но останавливался в одышке. Можно ли поспеть? Можно ли здесь подниматься быстрым шагом? Почему недостаёт дыхания? Твердил я себе поговорку свою: «Пока не упал – можешь», и шёл. Дышал ртом распахнутым, горло холодил. Когда уставал шагать вверх напрямик, бежать принимался по диагонали – зигзагами.

Тело в мягкости, бесчувственности было, когда увидел я холм, с которого бег свой начинал. Тут встретили меня жители местные, водителем на поиски взбудораженные.

Шлагбаум к моему возвращению был опущен, но Карма заранее выкатил джип вперёд – с военными о скором отъезде условился.

Крик был к моему приходу, негодование. Грозился водитель в Манали вернуться, но потом утихомирился. Выехали к перевалу. Дорога здесь опасная была, и перекрывали её в наступлении облака – того, чьим движением я наслаждался с утёса.

Карма ещё оттого возмущался, что пропустили мы грузовики тяжёлые. В своём возмущении он оказался прав – одна из этих машин увязла крепко в грязи дорожной; простой был в двадцать минут.

Скользкая, узкая, изрытая колёсами дорога. Подле неё – грязные, будто закоптелые снежники. Видно, как на поворотах впереди нас кренятся, раскачиваются к обрыву грузовики – будто игрушечные, лёгкие.

Тряска постоянная – если не держаться, голову разобьёшь о потолок; устают руки.

Дорога всё чаще взрыта ручьями. По кювету разбросаны строительные сетки, арматура. Краткими полосками попадается асфальт – шум стихает до шелеста, но вскоре возобновляется в прежней громкости.

Мантры водителя оказались диковинно перемешаны с песнями Red Hot Chilly Peppers, Beatles, Limp Bizkit.

Когда вышел я из машины на перевале Рохтанг Ла (высота – 3980 метров над уровнем моря), хмель в теле ощутил явный. Не было твёрдости в ногах, сердце холодное стучало неровно. Не понимал я, от пробежки недавней чувства такие получились или же от подъёма резкого в два километра (Манали на высоте 2000 метров расположен). Холод. Заматываемся шарфами, выдыхаем пар.

Дорога вниз от перевала виделась сверху извитой лентой гимнастки. К селу Танди изменилось всё необычайно. Здесь, в долине, была жара. Горячий песок. Галечная пустыня. Пришлось раздеться до футболок.

Чаще встречались стада овец, коз; вновь увидели мосты порушенные, а в стороне – новые, им взамен протянутые.

Ехали мы по ущелью, вдоль реки мутной, будто из масала-чая налитой. По склонам гор виднелись лоскуты пашен.

К одному из святилищ водитель наш положил 10 рупий (6 рублей), надеясь взносом таким безопасную дорогу себе вымолить.

Горы здесь ребром стоят – обсыпанные, пустынные; шапки у них – от снега чёрного (из-под него водопады хлещут); и бородавками сереют худые останцы.

Останавливались мы часто из-за ремонта дорожного, и дышать должны были пылью густой. Не было тут свежести прохладной – только клубы пескf. Не верилось, что зимой снегом укрыты эти проезды и движение всякое прекращается. Только летом доступен Лех машинам; в прочее время дороги (одна – из Шринагара, другая – из Манали) перекрыты.