Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

– Келоло, – серьезным тоном начал миссионер, – это место таит в себе зло. Вы не позволяете мне построить новую церковь, а упорно продолжаете цепляться за злых старых богов. Вы не правы. – И вытянув указательный палец, он чуть ли не ткнул им в грудь вождя, укоряя его. – Это "хева".

Обнаженного воина, героя многих битв, так и подмывало схватить этого маленького надоедливого человечка и попросту уничтожить, но серьезность тона, с которым говорил Эбнер, остановила Келоло, и двое мужчин застыли под деревьями, пристально глядя в глаза друг другу. Наконец, вождь решился пойти на компромисс:

– Макуа Хейл, я обещал тебе выделить землю под строительство церкви, но я должен ещё немного выждать, пока мой король из Гонолулу не даст положительного ответа.

– Будем ли мы уничтожать это место скопления зла? – кивнул Эбнер в сторону каменной площадки.

– Нет, Макуа Хейл, – решительно произнес Келоло. – Считайте, что это моя личная церковь в старом стиле. А я по могу вам выстроить вашу церковь в новом стиле.

– Когда я становлюсь рядом с этими камнями, – тихо начал Эбнер, – я слышу голоса всех тех людей, которые были принесены здесь в жертву вашим богам. Это злые воспоминания.

– Это совсем другой храм, Макуа Хейл, – убедительно за говорил Келоло. Это храм любви и защиты. И я не могу от казаться от него.

Эбнер почувствовал, что на этом этапе можно было бы и подчиниться такому решению столь сложного вопроса, но он поступил по-своему. Все вышло так, что Келоло потом долго не мог забыть этого памятного дня. С почтением подняв один из камней, маленький миссионер внимательно оглядел его и заявил:

– Если вы полагаете, что эта глыба принадлежит храму милосердия, я вполне могу понять ваше желание сохранить это место. Но я собираюсь построить такую церковь, которая будет истинным храмом милосердия, и вы сразу увидите и по чувствуете разницу. К вашему храму, Келоло, могут подходить только знатные алии. Мой храм будет открыт для всех, и в первую очередь для слабых и бедных, тех, кто ищет милости Божией. И она будет распространяться из моего храма. По верьте мне, Келоло, в тот день вы сами явитесь сюда и своими руками выбросите все камни в море. – И Эбнер прошествовал к берегу с такой торжественностью, которую ему только могла позволить его хромота. Встав у кромки воды, он отвел руку с камнем назад, размахнулся и отправил глыбу подальше в море. Затем, держа в руках свою высокую шляпу, он вновь вернулся к Келоло и сказал:

– Мы выстроим мою церковь.

Вождь сдержал свое обещание. Обмотавшись куском тапы, он двинулся под раскаленным солнцем к северу от жилища миссионеров и вскоре остановился на очень симпатичной лужайке. Обойдя довольно большой кусок земли, он объявил:

– Можете строить церковь здесь.

– Но этого места не хватит, – запротестовал Эбнер.

– Для одного бога вполне достаточно, – резонно заметил Келоло.

– Но ваши храмы намного больше, – возразил миссионер.

– Но их строят для многих богов сразу, – пояснил вождь.

– А мой Бог гораздо больше всех гавайских, вместе взятых.

– И сколько же земли ему потребуется?

– Примерно столько. – И Эбнер отмерил шагами участок, достаточный для строительства настоящего большого храма. Келоло был сражен. Однако, когда разметка территории за кончилась, он заявил:

– Хорошо, теперь нужно, чтобы пришли кахуны и реши ли, как будет располагаться будущая церковь.

Кеоки перевел слова отца, но Эбнер не понял его, и переспросил:

– Что он намерен сделать?

– Он хочет, чтобы пришли кахуны, – снова перевел Кеоки.

– А зачем? – недоумевал священник.

– Кахуны должны решить, с какой стороны будет располагаться вход в храм, и где будут сидеть люди, – попытался объяснить Кеоки.

Келоло, почувствовав, что Эбнер отнесся к предложению с отвращением, поспешил вмешаться в разговор:

– Не следует строить церковь без согласия кахун. Эбнер почувствовал, что у него начинает кружиться голова и темнеть в глазах. Уже не первый раз после приезда на Гавайи ему приходилось сталкиваться с полным непониманием со стороны местного населения. Малама и Келоло оба очень хотели, чтобы на острове процветало христианство, и оба они уже сделали немало для того, чтобы новая религия была введена быстро, без сопротивления и жертв. Правда, зачастую

Эбнеру становилось ясно, что они борются за христианство не потому, что хотят познать истину и добиться спасения своей бессмертной души, а потому что считают, что это более выгодная и удобная религия, чем та, которая существовала на островах до сих пор. Однажды Келоло заявил:

– Если Иисус Христос снабжает вас огромными кораблями с парусами, а Кейн может предложить нам только каноэ, выходит, что Иисус Христос гораздо лучше. Поэтому мы с радостью примем его на нашем острове.

Малама же, на которую всегда производило большое впечатление печатное слово, поправила супруга:

– Иисус Христос несет людям вовсе не корабли. В этом черной ящичке находится мана, – произнесла она, со знанием дела указывая на Библию. Когда мы научимся читать все то, что находится внутри этого ящичка, мы узнаем секрет маны и сами станем такими же сильными.

– Иисус не приносит людям ни книги, ни корабли, – терпеливо объяснял Эбнер. – Он приносит с собой свет, озаряющий душу.

– Свет мы тоже с удовольствием возьмем, – радостно согласился Келоло, ему надоели коптящие светильники на ореховом масле. Разумеется, свечи белого человека, выплавленные из китового жира, казались куда предпочтительнее.

– Я имел в виду совершенно другой свет, – устало произнес Эбнер. Иногда эти гавайцы казались такими непонятливыми, что спорить с ними становилось бесполезно. Однако на этот раз священник оставался непреклонным в своем решении:

– Никаких кахун, никакого зла. Языческие жрецы не должны высказывать своего мнения по поводу того, как будет строиться церковь Господа нашего.

– Но кахуны… – начал было Келоло и запнулся.

– Нет! – выкрикнул Эбнер. – Вход будет вот здесь. А колокольня – вон там. И в знак своего окончательного решения он положил камни на указанных местах. Когда все ориентиры были намечены, Келоло некоторое время молчал, изучая их. Он смотрел то в сторону холмов и даже куда-то за них, потом поворачивался к горам. Он долго следил за тем, куда и где поворачивает ручей, мысленно прикидывал расстояние до моря. Но больше всего его интересовал рельеф местности, будто земля сейчас состояла для него из человеческих рук, ожидающих, когда новый храм окажется, наконец, в их ладонях.

Спустя несколько минут Келоло печально покачал головой и со вздохом объявил:

– Кахунам это не понравится.

– Ваши кахуны никогда не войдут в мой храм, – начал сердиться Эбнер.

– Как! Ты не допустишь в храм кахун? – изумился Келоло.

– Разумеется. Это будет церковь лишь для тех, кто поклоняется Иисусу и соблюдает его заповеди.

– Но кахуны больше всех стремятся присоединиться к тебе, – продолжал недоумевать вождь. – Они хотят узнать, ка кой силой обладает твой бог, что с его помощью твой народ умеет строить корабли и даже изготавливать свечи, которые намного лучше наших светильников. О, лучших приверженцев твоей религии, чем кахуны, ты среди наших людей не отыщешь!

И снова Эбнер почувствовал приступ головокружения. Опять эта гавайская непоследовательность и противоречивость! Священник постарался взять себя в руки и тихим, ровным голосом пояснил:

– Я явился сюда с Библией в руках, чтобы как раз смести всех кахун, их богов, их традиции и ритуалы.

– Но кахуны любят Иисуса Христа! Он такой могущественный! И я тоже люблю Иисуса Христа.

– Но вы же не кахуна, – уверенно сказал Эбнер.

Очень медленно Келоло выпрямился во весь свой рост и расправил плечи:

– Макуа Хейл, я – Кахуна Нуи. И мой отец был Кахуна Нуи, и его отец, и его отец тоже, и так далее до самого Бора-Бора.

Эбнер был сражен такой информацией, однако не подал и виду, что слова Келоло произвели на него сильное впечатление. В этот ответственный момент он не имел права поддаваться и уступать вождю ни в чем.

– Мне всё равно, пусть даже ваш далекий пра-пра-прадед Бора-Бора и был кахуной.

– Бора-Бора – это остров – гордо сообщил Келоло.

– Впервые слышу о таком.

Теперь настала очередь Келоло удивляться:

– А разве в Бостоне вас не обучали? – Он замолчал, подумал о чем-то, а затем решительно поставил ногу на тот камень, который должен был указывать место входа в храм Эбнера. – Макуа Хейл, мы с вами переживаем времена, когда боги меняются. И эти времена всегда были сложными. Когда я говорю что-то как кахуна, я вовсе не обязательно при этом защищаю старых богов Гавайев. Их уже давно победил твой бог. И это известно всем. Я говорю, как кахуна, который хорошо знает эти земли. Мне часто доводилось беседовать с духами Лахайны, и я прекрасно понимаю местные холмы и горы. Макуа Хейл, поверь мне, если я говорю, что вход нужно расположить в другом месте, значит, так оно и есть.