Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

– Когда люди вернутся с гор… после того, как добудут достаточно сандалового дерева…

– Рыба уже погибнет, – печально доложил Эбнер. – Малама, вы и я должны успеть спасти этот пруд. – И он смело шагнул в мутную воду, приглашая женщину присоединиться к нему. Алии Нуи сразу же поняла, чему он хочет её обучить, и приказала служанкам помогать им. И все три женщины плюхнулись в пруд, приподняв подолы своих новых платьев и просунув их вперед и вверх между ног, словно гигантские подгузники. Хохоча и отпуская грязные шуточки, которые, правда, Эбнер всё равно не мог понять (между собой они называли миссионера "маленьким белым тараканом"), алии по правили берега пруда, и когда дело было сделано, Эбнер произнес вслух то, что стало итогом этого урока:

– Мудрая Алии Нуи приказывает, чтобы за рыбными прудами велось наблюдение, и чтобы все они всегда находились в порядке.

Чуть подальше Эбнер указал на травяную хижину, сгоревшую дотла:

– Здесь погибли четыре человека, Малама. Мудрая Алии Нуи запретила бы курение табака на своей земле.

– Но людям нравится курить, – пыталась сопротивлять ся Малама.

– И поэтому вы позволяете им сгорать заживо. С тех пор, как я приехал в Лахайну, уже шестеро человек сгорело. Мудрая Алии Нуи…

– Куда ты поведешь меня дальше? – перебила Малама.

– Это близко. Вон там, под деревьями коу, – объяснил Эбнер, и очень скоро Малама и её служанки уже стояли перед не большим продолговатым участком свежевскопанной земли. Женщины сразу поняли, что это такое. Однако Малама хранила молчание по поводу этого участка, и тогда заговорил Эбнер:

– Здесь, под землей, покоится маленькая девочка.

– Я знаю, – чуть слышно произнесла Алии Нуи.

– Младенца положила сюда его собственная мать.

– Да.

– Живого.

– Я понимаю, Макуа Хейл.

– И пока ребенок был ещё жив, мать засыпала его землей, а потом утаптывала её, пока новорожденная девочка…

– Пожалуйста. Макуа Хейл, прошу тебя.

– Мудрая Алии Нуи, которая хочет заслужить благодать Божию, приказала бы остановить это зло. – Малама ничего на это не ответила, и процессия двинулась дальше. Вскоре Эбнер и его спутницы увидели, как трое моряков покупают виски у англичанина, а к самим морякам, кокетничая, цеплялись четыре симпатичных девушки, те самые, которых их собственный отец отвозил на каноэ к "Фетиде", когда она только вошла в порт. – Вот эти девушки очень скоро умрут от сифилиса, заразной болезни, – горестно констатировал Эбнер. – Мудрая Алии Нуи запретила бы продавать виски, а также подумала бы и о том, что можно сделать для того, что бы девушки перестали посещать иностранные корабли.

Затем они прошли мимо полей таро, поросших сорняками, небольшого пирса, заваленного тюками с китайскими товарами, лежащими там под солнцем и дождем. Не было видно и рыбаков в море. Когда, наконец, эта странная прогулка закончилась, маленький миссионер указал на небольшую каменную площадку перед домом самой Маламы, заваленную огромными булыжниками, и сказал:

– Даже перед своим жилищем вы продолжаете укрывать старых злых богов!

– Это храм Келоло, – возразила Малама. – И к тому же, от него нет никакого вреда.

Услышав имя отсутствующего сейчас вождя, Эбнер понял, что наступил самый важный момент, тот самый, к которому он постепенно подводил Маламу. Он попросил женщину отпустить служанок, и когда они ушли, миссионер провел Маламу и Кеоки на небольшой лужок среди деревьев коу, и когда все трое расселись на траве, убедительно заговорил:

– Я попросил вас совершить эту небольшую прогулку вместе со мной, Малама, чтобы доказать вам вот что. Господь Бог не просто так выбирает своих Алии Нуи. Он наделяет вас огромной властью для того, чтобы вы могли творить много добра. Бог ждет от вас большего, чем от простого человека.

Это Маламе было понятно, поскольку догматы её старой религии, в принципе, не слишком отличались в этом вопросе, разве что в трактовке. Если человек становился алии, то он должен был погибнуть во время битвы. От женщины алии требовалось нечто другое: она должна вести себя благородно и как можно больше есть, чтобы казаться огромной. Каждая религия предполагала какие-то обязанности для каждого человека, но только Малама совсем не была подготовлена к тому, что сейчас намеревался сообщить ей этот маленький тщедушный миссионер.

– Вам никогда не удастся добиться милости Божьей, Малама, – очень медленно начал Эбнер, – пока вы продолжаете совершать один из страшнейших грехов во всей истории человечества.

– Что же это такое? – заволновалась Малама.

Эбнер никак не мог заставить себя заговорить, поскольку предмет, который надо было обсудить, был для него отвратительным. Наконец, он поднялся с травы, отошел несколько шагов назад и снова направил на Маламу обвиняющий указательный палец:

– Ваш муж является вашим же родным братом. Вы должны прогнать Келоло.

Маламе стало плохо от одних только услышанных слов.

– Келоло… почему же…

– Он должен уйти, Малама.

– Но он мой любимый муж, – попыталась защитить супруга обескураженная женщина.

– Эти отношения между вами – они считаются ненормальными. Это зло, и Библия не разрешает ничего подобного.

Услышав эти слова, Малама начала кое-что понимать, и лицо её озарилось:

– Ты хочешь сказать, что это капу! – радостно сообщила она, довольная своей догадкой.

– Нет, это не капу, – покачал головой Эбнер. – Это запрещено законом Божьим.

– Ну, да, мы называем это "капу", – терпеливо пояснила Малама. – Теперь мне все стало понятно. У каждого бога есть свое капу. Например, нельзя есть некоторых рыб, потому что это капу. Нельзя спать с женщиной, пока она болеет своей женской болезнью, потому что это тоже капу. Нельзя…

– Малама! – громовым голосом перебил женщину Эбнер. – Выйти замуж за своего родного брата – это никакое не капу! Это не глупый предрассудок. Это запрещено законом Господа!

– Я поняла. Я все поняла. Это не маленькое капу, которое касается видов рыбы, а большое капу, которое можно сравнить, например с тем, что нельзя входить в храм, если ты нечиста в это время. У всех богов имеются и маленькие, и большие капу. Келоло – это самое большое капу, и поэтому он должен уйти. Я поняла.

– Ничего вы не поняли, – начал было Эбнер, но Малама настолько обрадовалась собственной догадливости, по край ней мере, в отношении этого вопроса, что решила действовать сразу же, ничего не откладывая. Она созвала всех своих слуг и громко объявила:

– Келоло больше не будет жить в этом доме! Он будет жить вон там! – И она указала на симпатичный домик, расположенный футах в двадцати от основного жилища Маламы. Как только нововведение было провозглашено, счастливая женщина, сияя от удовольствия, снова повернулась к священнику.

– Но этого не достаточно, Малама. Он должен уйти далеко, ему нельзя оставаться даже на твоей земле.

Услышав это, Малама что-то сказала своему сыну, но Кеоки засмущался, видимо, не зная, как тактичней перевести слова матери. Однако Эбнер настаивал на переводе, и тогда Кеоки, покраснев, тихо пробормотал:

– Моя мать говорит, что перестала спать с остальными четырьмя мужьями уже много лет назад, и вам не следует бояться того, что она может неправильно себя повести. – Тут Кеоки окончательно запутался, не зная, какое слово следует по добрать. – Ну, в общем, она ещё сказала, что Келоло – очень добрый человек, и она все же надеется, что ему можно будет остаться на её земле.

От злости Эбнер даже притопнул ногой и закричал:

– Нет! Этого делать нельзя! Это самое настоящее зло! Скажи ей, что это самое большое капу из всех. Подожди-ка, не на до упоминать это слово. Лучше скажи ей, что Господь особо требует, чтобы Келоло больше не жил рядом с ней.

Услышав такое жестокое решение, Малама расплакалась, пытаясь объяснить, что Келоло значит для неё больше, чем муж или даже брат. – Но Эбнер не стал слушать её, а просто заявил:

– Пока он отсюда не уедет, Малама, вы не сможете присоединиться к нашей церкви.

Но женщина никак не могла понять этого:

– Мне нельзя будет войти в большую новую церковь, которую построит Келоло? – изумилась она.

– Конечно, вы можете входить туда, – уже тише продолжал Эбнер. – Даже самый последний грешник может войти в церковь и послушать, о чем говорит священник. Вы даже можете петь вместе со всеми остальными. Но присоединиться к церкви вы не сможете так, как, например, Кеоки.

Малама серьезно задумалась, а затем радостно воскликнула:

– Хорошо, я согласна. Я буду петь, но Келоло останется со мной.

– А когда вы умрете, – не преминул добавить Эбнер, – вы будете вечно гореть в аду.

Малама поняла, что её загнали в угол, поэтому, со слезами на глазах, она обратилась к Кеоки, выбирая редкие слова, чтобы Эбнер не смог понять, о чем идет речь:

– Я не хочу гореть в огне, поэтому ты должен построить для Келоло маленький домик за пределами моей земли. Только при этом не забудь аккуратно подмести с дорожки все листья, чтобы он ночью на цыпочках мог тихонько приходить ко мне, и чтобы при этом Бог бы ничего не услышал. После этого, уже громче, она обратилась к Эбнеру: – Макуа Хейл, я собираюсь написать новое письмо.