Свора Герострата - Антон Первушин

Еще в Центре, где он проходил подготовку, где из него делали превосходное оружие, Герострату в подсознание наряду с другими потаенными программами, был установлен модуль необычайной силы. Модуль контроля. Избавиться от него он не сумеет: модуль напрямую завязан на нормальное функционирование центральной нервной системы. Он служит роль поводка; благодаря ему хозяева Герострата всегда знают о местонахождении своего подчиненного.

— Каким образом?

— А очень просто. Каждый вечер в девять ноль-ноль Герострат набирает один и тот же телефонный номер, звонит, называет свой текущий адрес, получает инструкции в виде ключевых словосочетаний, но об этом, конечно же, ничего потом не помнит. Просто. И надежно.

Вот Герострат удрал от нас и думал, что таким образом обставил заодно и хозяев, избавился от контроля. А когда они снова замаячили на горизонте, решил, что где-то прокололся, и следует поступить более хитроумно. На самом же деле он никогда свободным не был. Все время они держали его на поводке. Он — марионетка, Борис Анатольевич. Даже в большей степени, чем вся его Свора.

Это да-а! — подумал я ошеломленно. Сумасшедший узелок. Как будет, если перефразировать Дюренмата: о контроле контролирующих за контролерами?

— Тут очень все запутано, но мне известно кое-что еще, — говорил Хватов. — Информация эта и должна будет помочь вам, Борис Анатольевич, реализовать свое намерение.

— Какая именно? — спросил я жадно.

— Фактически у Герострата трое хозяев. Это те самые трое, что в свое время сумели по достоинству оценить разработки Центра, сумели оценить мощь, которую он способен предоставить человеку, им располагающему. Все трое — высшие офицеры. Не ниже генерала-лейтенанта. Один из них, кажется, сейчас в отставке, остальные продолжают «крепить и множить рубежи», но не это суть. Я назову вам сейчас, Борис Анатольевич, фамилию человека, которому Герострат звонит на государственную дачу раз в сутки ровно в 21.00 по московскому времени и в сомнамбулическом состоянии докладывает о месте своего нахождения. Его зовут Проскурин. Генерал-полковник Проскурин. Его дача расположена под Зеленогорском… Но предупреждаю: там высокий забор и охрана — пятеро прапорщиков сверхсрочной службы и сколько-то рядовых. При автоматах. К тому же, адъютанты. В одиночку будет справиться нелегко.

— Это не проблема, — заявил я, посматривая на часы.

— Время у вас еще есть, не рвитесь, — Хватов поднялся и протянул мне руку. — Хочу пожелать вам удачи, Борис Анатольевич.

Я ответил на рукопожатие:

— Хочу пожелать того же: удача и вам скоро понадобится, Игорь Павлович.

Он горько усмехнулся:

— Спасибо. Но надеюсь, что не понадобится…

Глава тридцать шестая

Дачу генерала Проскурина я разыскал быстро.

В запасе у меня было чуть более получаса — вполне достаточный срок, чтобы успеть провести самую тщательную рекогносцировку.

Забежав домой перед отправкой в Зеленогорск, я соответствующим образом экипировался: сменил джинсы и куртку на спортивный костюм, ботинки — на кроссовки, отыскал свои кожаные перчатки и отцовский морской бинокль. Мама наблюдала за моими приготовлениями с немым вопросом.

— Есть маленькое дело, — объяснил я ей. — Много времени не займет. Я потом тебе все расскажу.

— Тебе звонили, спрашивали, — сказала она.

Я остановился:

— Кто?

— Не представились.

— А когда?

— Да днем, часа в три.

Так, это или из милиции по поводу Гуздева, но тогда почему они не представились? Или генерал Проскурин меня решил прощупать. Вспомнил наконец, что еще одна пешка участвует в игре. Но тогда вы опоздали, товарищ генерал. И вы опоздали, и Герострат ваш опоздал.

Не успеете вы ничего теперь сделать. И плевать мне на ваши звонки, потому что НЕ УСПЕЕТЕ. Теперь вам остается только ждать, вот и ждите. Я иду, Борис Орлов!

— Ну если действительно буду нужен, позвонят еще, — сказал я маме.

Она кивнула, но по глазам ее я понял: она чувствует, что я недоговариваю, что легкомысленность моя показная, рассчитанная на нее. Но успокоить маму я сейчас не мог: рассказать полуправду матери еще хуже, чем соврать или не рассказать ничего вовсе.

Тайком от нее я переложил пистолет из куртки в спортивную сумку с самоуничижительной надписью белым на голубом: «What we are in need now is an adventurous mind» — в самую точку! Туда же сунул кусачки: на случай встречи с колючей проволокой.

— Ну пока, — сказал я маме напоследок. — К утру постараюсь вернуться.

И снова по взгляду ее я понял, что хочется ей остановить меня, задержать, не пустить никуда, какими бы вескими не были причины моего ухода, но она только кивнула, и, выходя за дверь, я услышал ее ломкий шепот вслед:

— Ты постарайся.

Я отправился в Зеленогорск, и вот теперь, примостившись на корявой столетней березе, разглядываю в бинокль государственную дачу.

Первое впечатление: не ахти. Генерал-полковник мог бы подобрать себе виллу и посолиднее.

А так: два этажа, кирпичная кладка, деревянная пристройка, приземистая банька, летняя веранда. На веранде пьют чай из огромного и, должно быть, большой ценности самовара привлекательная девушка и вовсе не привлекательная мадам. Судя по всему, дочь и жена. Забор: метр восемьдесят — преодолим; колючей проволоки не наблюдается — обойдемся поэтому без кусачек; ворота: массивные, как у воинской части, рядом будочка, импровизированный контрольно-пропускной пункт — там лениво попыхивал папироской один из прапорщиков сверхсрочной службы.

Во дворе, на асфальтированной площадке перед гаражом полуподземного типа стоит ЗИС: широкий и блестящий.

Что у нас дальше? Ага, собачья будка, в ней немецкий овчар. По виду, не сторожевой. Откормленный настолько, что костей за жиром просто не видно. В настоящий момент ведет сидячий образ жизни.

Что еще?..

На заднем дворе — отсюда его видно плохо: закрывает дом — располагаются огородики и теплицы. В огородиках что-то зеленеет. Это нам понятно, это нам знакомо: приусадебное хозяйство в советско-российской армии всегда ценили. А особенно — в наши оголтело-оголодавшие времена.

Конечно же, разведением в этом райском саду всевозможных вкусных и питательных овощей занимается не генерал-полковник. И наверняка — не его жена с дочкой. На то существует в нашей армии «боец», которого никогда не грех использовать в более мирных целях, чем, скажем, несение караульной службы. Будем надеяться, что те рядовые, о которых, помимо пятерых прапорщиков, говорил Хватов, на сегодня уже отразводили свое и отправлены в родную часть на вечернюю поверку. А значит, исходя из данного предположения, направление главного удара определено, утверждено и пересмотру не подлежит.