Кукольник - Рэй Брэдбери

Рэй Брэдбери

Кукольник

Мистер Бенедикт вышел из своего домика и остановился на крыльце, залитом солнцем. Мимо протрусила маленькая собачонка с умными глазами — такими умными, что мистер Бенедикт не решился встретиться с ней взглядом. В кованных железных воротах кладбищенской ограды, около церкви, появился мальчик; мистер Бенедикт вздрогнул под его пронизывающе любопытным взглядом.

— Вы — похоронщик, — сказал мальчик.

Мистер Бенедикт молчал, заискивающе улыбаясь.

— Это ваша часовня? — спросил мальчик.

— Да, — ответил мистер Бенедикт.

— И все кладбище?

Мистер Бенедикт застенчиво кивнул.

— И все памятники, и могилы, и клумбы?

— Да, — с затаенной гордостью ответил мистер Бенедикт.

Действительно, все это принадлежало ему, ему одному. Удивительная история! Бизнес, потребовавший от него тяжелого труда и бессонных ночей на протяжении многих лет, оказался удачным. Мистер Бенедикт начал с приобретения часовни и церковного дворика с несколькими надгробиями, зараставшими мхом с тех пор, как городок покинула баптистская община. Затем он построил маленький красивый мортуарий[1], — конечно же, в готическом стиле, — и обсадил его плющом. Потом пристроил позади маленький домик для себя. Чрезвычайно удобно было доверять усопших мистеру Бенедикту. «Не нужна похоронная процессия! — гласило объявление в утренней газете. — Из церкви — прямо в землю, легко, как по маслу! Используются самые добротные материалы!»

Ребенок продолжал пристально смотреть на него, и мистер Бенедикт затрепетал, как свеча на ветру, такой беззащитный, открытый… Все живое заставляло его испытывать сожаление и меланхолию. Мистер Бенедикт всегда соглашался с людьми, никогда не возражал, не говорил «нет». Кем бы вы не были, случись вам встретить мистера Бенедикта на улице, он углубится в изучение вашего носа, или мочек ушей, или пробора своими маленькими диковатыми глазками, но ни за что не посмотрит вам в глаза; и будет бережно вашу руку своими ледяными руками, словно это величайшая ценность, все время повторяя:

— Вы совершенно, неоспоримо, безукоризненно правы…

И каждый раз, разговаривая с ним, вы чувствуете, что он не слышит ни одного вашего слова…

Вот и сейчас, взмокший от назойливого любопытного взгляда мальчишки, он повторял: «Ты чудесный малыш…» в ужасе, что может не понравиться ребенку.

Наконец мистер Бенедикт спустился по ступенькам и вышел за калитку, не бросив ни одного взгляда на маленькую покойницкую. Это удовольствие он отложил на потом. Очень важно соблюдать правильную последовательность действий. Рано думать о мертвецах, ожидающих прикосновения его искусных рук. Мистер Бенедикт неукоснительно следует заведенному порядку.

Он хорошо знал как довести себя до бешенства. До полудня он бродил по улицам маленького городка, позволяя живым согражданам подавлять его своим превосходством; он погружался в свою беззащитность, тонул в ней, заливался потом, сердце и мозг сжимались дрожащими узлами.

Он остановился поговорить с мистером Роджерсом, аптекарем; и сберег, сохранил в себе все оскорбительные интонации, насмешки, пренебрежение. Мистер Роджерс всегда находил пару метких словечек для «могильщика».

— Ха-ха-ха, — заливался мистер Бенедикт, в то время как ему хотелось рыдать от унижения и ярости.

— Да вы сами из них, из холодных! — повторил мистер Роджерс.

— Ха-ха-ха!..

Выйдя из аптеки, мистер Бенедикт встретил мистера Стайвезанда, подрядчика. Тот все посматривал на часы, показывая, что не собирается долго болтать с Бенедиктом, торопясь к выгодному клиенту.

— Как дела, Бенедикт? Держу пари, у вас неплохой приработок — зубы да ногти! Они ведь вам достаются, верно? Я угадал, а?

— Ха-ха-ха… А как ваши дела, мистер Стайвезанд?

— Послушайте Бенни, старина, отчего у вас руки такие холодные? Ледяное пожатие! Вы что, бальзамировали фригидную бабу? Слышите, что я сказал? — прорычал мистер Стайвезанд, хлопнув его по плечу.

— Ладно вам, ладно! — бормотал мистер Бенедикт с неясной, бесплотной усмешкой. — Будьте здоровы!

Встреча за встречей… Мистер Бенедикт, получающий все новые пинки, казался озером, в котором тонули, все насмешки. Люди бросали в него галечки — ни ряби на поверхности, ни всплеска, тогда в ход шли большие камни, кирпичи, валуны! Но озеро было бездонным — ни брызг, ни мути. Озеро не отвечало.

Он становился все более раздраженным и беспомощным, и упрямо брел от дома к дому, через новые встречи и ненавидел себя со зрелым, мазохистским удовольствием. Мысль о предстоящем ночном наслаждении удерживала его на плаву. Потому он и подвергал себя снова и снова издевательствам этих тупых, самодовольных скотов, бережно пожимал им руки, всем своим видом умоляя о снисхождении.

— А, это ты, мясник! — крикнул мистер Флинджер из лавки деликатесов. — Почем у тебя солонина и маринованные мозги?

Нарастание, крещендо бессилия. С ударом литавр последнего оскорбления мистер Бенедикт посмотрел на часы — и опрометью бросился назад, домой. Он достиг вершины, он готов, готов к работе, и доволен собой. Мучительные обязанности кончились, его ожидало наслаждение.

Он энергично взбежал по ступенькам мортуария. Комната казалась занесенной снегом. В темноте под простынями угадывались белые бугры неясных очертаний.

Дверь распахнулась.

Мистер Бенедикт, обрамленный светом, застыл на пороге; голова горделиво откинута, одна рука поднята в приветственном жесте, вторая с неестественной строгостью сжимает дверную ручку.

Мастер-кукольник вернулся домой.

Долго, долго он стоял на пороге своего театра. В его ушах гремели воображаемые аплодисменты. Он не шевелился, только слегка наклонил голову, признавая заслуженность такой встречи. Он снял пиджак, аккуратно повесил его на шкаф, одел белый халат, с профессиональной ловкостью стянул все завязки, затем вымыл руки, поглядывая на своих добрых, добрых друзей. Удачная неделя; изрядный урожай. Мистер Бенедикт почувствовал что растет, растет, становится все величественней, простирается над своими владениями.

— Как Алиса! — изумленно, радостно воскликнул он. — Выше и выше! Как интересно!

Ему никогда не удавалось преодолеть свою робость, неуверенность в присутствии живых — только наедине с мертвыми. С удовольствием и смущением одновременно, он чувствовал себя повелителем маленького царства — здесь каждый должен был подчиняться ему, и сбежать не мог никто. И сейчас, как и всегда, он ощутил облегчение и прилив жизнерадостности, он рос, рос, как Алиса. «Ого, как высоко, как высоко… вон где голова…»