Doll Хаус. Собиратель кукол - Джулс Пленти

выдали замуж еще до нашей первой встречи. Я не просила много. Просто приласкать…Как сделал тот парень, которому я спасла жизнь. От него я узнала, какая на самом деле особенная. Он умолял меня бежать с ним, а я струсила. Мне нужно было только схватить его за руку. И все. Никто бы нас не поймал. Я этого не сделала. Потому что путь к тебе был один: остаться одной и пройти сквозь ад одиночества.

Наблюдаю. Это мое любимое занятие: читать людей и пытаться понять, что происходит внутри темных черепных коробок и еще более темных душ.

Митчелл. Он улыбается. Улыбкой пытается скрыть, что его сердце сейчас проваривают в кипятке. Он счастлив быть здесь. Об этом говорят золотистые искорки, которые кажутся красными в свете масляного фонаря, который стоит на столе. Искорки разгораются, а потом гаснут и радужка темнеет. Ему больно. Больно находиться среди близких и скрывать от них ужасное. Ничего, Митчелл, теперь я рядом. Со мной можно не таиться. Скоро мы останемся наедине, и ты сможешь облегчить душу. Если захочешь.

Алекс. Она сдерживается. Но я все вижу. Я много людей видела и научилась отличать напускное от настоящего. Руки у нее дрожат, когда она выставляет на стол чашки. Небольшая дрожь, но чашки громко клацают о блюдца. А еще глаза. Этот взгляд. Такой особенный ─ словно мир зациклился на ком-то одном.

Я просеиваю их слова, взгляды и жесты через мелкое сито. Не виделись давно, но сейчас делают вид, что эта встреча и неважна вовсе. Почему все так сложно? Почему надо скрывать, что на сердце?

— Митчелл, покажи Бекки дом. Комната для гостей убрана. А я пока похлопочу с ужином.

— Пойдем, — говорит он. Рад получить передышку.

Он берет со стола свечу и тянет меня вглубь темного коридора. Последняя дверь ведет в гостевую спальню. Мне она совсем не интересна.

— Располагайся! — говорит он, и зажигается свет. — Должно быть, Алекс включила генератор.

— Так ты вырос на ферме? — Это не вопрос. Я просто не могу сдержать удивления.

— Ну да. У тебя были другие соображения?

— Я думала, ты рос в замке или типа того, — предполагаю я.

— Смешная, — говорит Митчелл с улыбкой.

— Ты и ферма — это так странно.

— Главное — не ферма, и даже не пшеничные поля. Главное тут — конюшня. По крайней мере, для меня.

— Лошади?

Я присаживаюсь на край кровати.

— Да, наши родители были профессиональными жокеями. — Слово «были» так грустно звучит. — Всю жизнь посвятили скачкам и лошадям

— Так ты тоже умеешь?

— Я умею держаться в седле, но не брать препятствия.

— Покажи мне свою комнату.

— Ты любишь темные чердаки? — спрашивает он, нависнув надо мной с псевдоугрожающим видом.

Сейчас Митчелл меня поцелует. Я так этого хочу, что меня почти трясет. Отворачиваюсь. Митчелл становится противным, когда все идет так, как он хочет. Пусть почувствует себя на моем месте. Пусть захочет до дрожи. Ведь я его хочу именно так.

Взгляд. Долгий. Выпивает душу. Залезает под кожу. Он владеет мной безгранично.

— Пойдем, — говорит он и протягивает руку.

Мы поднимаемся на чердак. Тут большое круглое окно и покатый потолок, на котором натянуты футбольные майки. Из мебели — кровать и небольшой комод. Я беру в руки фото в деревянной рамке. На нем совсем еще юный Митчелл с непривычно короткой стрижкой и улыбкой от уха до уха. Глаза светятся, но не так, как сейчас. Он всегда был обаятельным. Просто сейчас это обаяние вышло на новый уровень.

— Хорошенький, — говорю я и прикладываюсь к фотографии губами. — Сколько тебе здесь?

Митчелл наморщивает нос.

— Наверное, как тебе сейчас. И жил я тут примерно тогда же.

— Давно не был дома?

— Слишком давно, — отвечает и тут же пытается от меня отделаться: — Бекки, иди к себе. Приведи себя в порядок к ужину.

— Я не в порядке? Не нравлюсь тебе такой?

— Ты мне любой нравишься! — Убирает локон волос мне за ухо. — Но думаю, тебе хочется освежиться с дороги.

Я не спорю. Ненавижу, когда он строит из себя паиньку. Неприлично, да? Так ты сказал в машине? Что ж, я покажу тебе то, чего ты так боишься касаться, во всей красе. Посмотрим, насколько долго ты будешь давиться слюной и не трогать.

Расправляю на кровати, покрытой бордовым покрывалом, платье, которое купила втайне. Шифоновое с открытой спиной и плечами, длиной до колена. По низу оно отделано кружевом, а на поясе широкая атласная лента, которая выгодно подчеркивает талию.

За прошедший год я научилась подавать себя. Подвожу глаза ярко-голубой подводкой и густо крашу ресницы тушью. Туфель у меня с собой нет. Не подумала взять пару. Остаюсь босой. Волосы распускаю ─ только скручиваю несколько прядей на висках в жгутики и забираю их назад. Последний штрих: вбиваю в губы немного помады. Касаясь губ, которые он еще недавно целовал, и не могу не улыбаться. Внизу живота все трепещет от воспоминаний.

Медленно спускаюсь по лестнице. На втором пролете ловлю восхищенный взгляд Митчелла. Он в черном костюме. Правда без галстука, и волосы не скованы коркой геля или помадки.

— Все-таки не обошелся без костюма! — шучу я.

— Кто бы говорил! Тебе все это очень идет.

Я краснею не столько от слов, сколько от интонации, с которой они были сказаны.

— Пойдем! Алекс ждет! — Он подставляет мне локоть, и я чувствую себя настоящей леди.

Алекс ставит на стол керамическую форму с чем-то таким, что пахнет настолько вкусно, что у меня начинает урчать живот. Еще бы! Я ведь так ничего и не съела за весь день, кроме того кусочка шоколадки, что мы разделили на двоих.

— Ну вы и вырядились! — восклицает она. — У нас тут