Алуим - Виталий Иконников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я хотел назвать полной чушью любые истории о бабках-ведуньях, но быстро осёкся. Стоило голосу в голове утихнуть, как я уже готов критиковать всё вокруг, даже если события моей жизни гораздо бредовее чужих рассказов.
Татьяна отворяет калитку, и мы входим во двор. Волнуюсь. Старуха может сказать, что вместе со мной сюда пришёл «гость» со своими дружками. И Ира. И дед Захар. Вдруг, они всегда за мной ходят, и я не бываю один ни внутри себя, ни снаружи. Нигде…
К дому ведёт дорожка из серых округлых камней. Представил её в жёлтом цвете — моя любимая сказка в детстве. Где я? Кто внутри дома? Гингема? Бастинда? Может, я несколько месяцев просто сплю? Может, экстази меня так и не отпустило? Ну откуда белые удавы в средней полосе России?
Мы у порога. Деревянная дверь висит на петлях за счёт ржавых фигурных скоб. Бросаю взгляд в сторону окна справа от двери. Оно занавешено такой же невзрачной тряпкой, маленькая форточка открыта настежь, изнутри идёт странный запах. Татьяна молча смотрит на меня, медлит, словно ждёт какого-то сигнала, но затем, не дождавшись, стучит по двери три раза.
— Пусть входит один, — доносится резкий хрипловатый голос. — А ты, золотко, погуляй.
Татьяна снова смотрит на моё растерянное лицо, пожимает плечами и тянет на себя дверь. Я вхожу.
Узкий тёмный коридор, деревянный пол без половиц. На потолке нет даже патрона, на полу — никакой обуви, на стенах — ни одного крючка для одежды. В самом конце справа — дверной проём. Кто за ним, не знаю. Скидываю шлёпанцы. Дверь позади меня закрывается, и я оказываюсь в полумраке. Второй раз за двенадцать часов я иду в неизвестность.
Считаю шаги, они сопровождаются тихим скрипом. Раз, два, три… Я сейчас сам как привидение. Восемь… Появляюсь в дверном проёме.
Ведьмы. Я всегда их представлял именно такими. Сутулое тело в чёрной кофте. Коричневая юбка до самого пола. Сухие венозные руки. Локоны седых волос, небрежно спадающие из-под чёрного платка. Бледный, сморщенный рот. Колкий, пронзающий тебя взгляд. Из-за бельма на глазу он кажется ещё острее.
— Подойди, — говорит старуха.
— Зачем?
— Подойди.
Деваться некуда, делаю шаг вперёд и попадаю в пространство комнаты. Она хоть и большая, но всего одна. Стены коричневые, глиняные, с замазанными швами. Потолок деревянный, с одной единственной лампочкой без люстры. На полу лежит старый грязный ковёр. Пятна въевшиеся, видимо, не выводятся, если их вообще пытались вывести. Вдоль стены справа стоят два массивных кухонных стола, на одном из них — двухкомфорочная электроплита с кастрюлей, в которой кипит вода, на втором — несколько жестяных и стеклянных банок, картонная коробка с ножами и ложками. Над столами висят полки с разной кухонной утварью. Ещё один стол находится у окна. Круглый, накрыт жёлтой клеёнкой; под ножку подсунута сложенная в несколько раз газета. На нём стоят две кружки. Рядом — два стула. Напротив стола — печь. Вся в саже. Она из белого кирпича, немного утоплена в стену. В другом конце комнаты — две кровати, разделённые комодом.
Останавливаюсь в паре метрах от старухи, и то мне кажется, это слишком близко. Не шевелится, всё так же пристально смотрит в глаза. Я молчу. Жду. Не знаю, что сказать, потому что не знаю, какого чёрта здесь делаю.
— Я так и думала, — произносит старуха.
— Что вы думали?
— Как давно он в тебе?
— Кто? — спрашиваю и боюсь услышать ответ.
— Паразит.
Приволакивая левую ногу, старуха приближается ко мне почти вплотную. Хочу сделать шаг назад, но не могу. Стою. А она смотрит. Смотрит в меня. Проникает в голову через двери зрачков.
— Присосался к глазам, — продолжает старуха. — Видит то, что видишь ты, — чувствую неприятное тёплое дыхание из её рта, оно перебивает даже тот запах, которым наполнен дом. — Смотрит на меня и злится. Таня сказала, он ещё и говорит.
— Так я не болен?
— Всё, что причиняет страдание — болезнь. Даже человек может быть болезнью. Сейчас он говорит?
— Нет. Голос становился тише, потом замолк.
— Устал. Исчерпал запас сил, которые сосёт из тебя. Восполняет.
— Да кто это такой?!
— Сущность, не способная родиться в живом теле. Бывают утратившие способность или ещё не обретшие. Но говорить могут лишь те, кто в прошлых жизнях уже был человеком, — старуха отводит взгляд и, шаркая ногами, направляется к столу с жестяными и стеклянными банками. — Проходи дальше.
Послушно иду к центру комнаты, останавливаюсь возле стульев. Не решаюсь сесть. Мне хочется как можно больше обо всём узнать, но я молчу. Жду.
— Говорящий паразит — это и хорошо, и плохо, — старуха высыпает содержимое одной из банок в кастрюлю. — Хорошо — потому что такого легче определить, ты слышишь в голове посторонний голос. Молчунов абсолютное большинство людей не могут выявить в себе до конца жизни.
— Их много? — удивлённо спрашиваю я.
— Больше, чем можешь себе представить. Действия, совершённые под влиянием внезапного импульса. Накопленная раздражённость, выливающая во вспышки гнева. Депрессии без явных причин. Чаще всего это влияние паразита. Он сосёт из человека энергию, за счёт которой продолжает своё существование. А люди всё списывают на черты характера или окружающую среду. Ищут успокоения в обжорстве, алкоголе, наркотиках и прочей дряни. Для многих это заканчивается такой деградацией сущности, что они сами теряют способность перерождаться.
— Вы не сказали, чем плохи говорящие…
— Говорящие тянут больше энергии, негативные эмоции гораздо сильнее. Ты слышишь голос, который воспринимаешь как собственный. Слышишь и не можешь ничего с ним поделать. Считаешь себя хуже, чем есть. Провоцировать, толкать на необдуманные поступки, а потом упрекать — лучший способ запутать человека, заставить усомниться в себе. Человек всё больше теряет контроль над своими действиями и в итоге кончает с собой или убивает других.
