Берлинское кольцо - Эдуард Арбенов

Она повторяла не раз уже сказанное и даже кем-то уточненное.

— Плакала? — без интереса задал вопрос Саид. Хотя в этом и был для него смысл.

Зося кивнула. Не сразу, правда, а когда вспомнила — плакала на самом деле или нет. Не плакала, наверное, подумал Саид, а если и плакала, то вот так, скучно, от досады или отчаяния.

— Он один приходил?

На этот раз Зося торопливо, слишком торопливо кивнула, будто боялась, что гость даже в коротком молчании почувствует ее колебание. Кивок подкрепила словом:

— Один.

— Имя, конечно, не помните?

— Отчего же, Яша.

— Яша?! Ах, да… — Саид сообразил, что легионеры называли себя в деревне на русский лад, стараясь быть понятными.

— Может, как иначе по-ихнему, — пояснила Зося, — не знаю этого.

— А товарищи как называли его?

Она стала припоминать. Глаза еще больше распахнулись, в них горели прежние росные капли, теперь уже на самых кончиках ресниц. Совсем по-детски отдалась мысли Зося. Не предполагала, конечно, что попала в сеть чужую и раскрывает себя.

— Не Якуб? — подсказал Саид.

— Да, да… Якуб… Яков.

— Кто так называл его? Кто из товарищей?

Зося вовсе увлеклась, старательно принялась трудиться.

— Да этот, коротыш… Как его? Ну, с рассеченной губой.

— А?! — сделал вид, что знает, во всяком случае, что видел такого коротыша Саид.

— Он, он, — подтвердила Зося.

И чтобы уточнить, гость подсказал деталь:

— Тот, с которым Яша в Берлин ездил…

— Ага.

Зося вдруг опомнилась — не далеко ли зашла, да и надо ли было идти. Настороженно посмотрела на офицера, пытаясь уловить в его глазах злую мысль. Ничего в глазах не было злого — одно любопытство. Тогда она осмелела:

— Поссорились как-то из-за этого Берлина.

— Здесь, у вас?

— Ну, да…

И опять она почувствовала себя на чужой тропе, забрела все-таки на нее, а вот когда, не заметила. Боязно стало.

— А может, и не ссорились, показалось, наверное… Говорили-то по-своему…

— Вы все же догадались, что разговор шел о Берлине?

Чужая тропа оказалась путаной, блукать пришлось Зосе. В какую сторону кинуться, чтобы вернуться назад, на знакомое, твердое, не знала. Стала лгать:

— Слово-то такое, понятное. Оно по-всякому — Берлин.

— Конечно, — согласился Саид. — А вообще-то они дружили?

— Как сказать… Да не особенно.

— Вместе бывали?

— Ясное дело, если товарищи.

— В этой хате?

— Когда и в этой.

Она спохватилась, поняла, что увязла, и с вызовом посмотрела на гостя: соврала, мол, да наплевать! Все одно — не выкрутишься.

— Только вы не подумайте чего. Коротыш мне не нужен был. Противный такой, смотреть тошно… Просто пили. В другом месте-то неудобно, немцы следят, ну, а тут — четыре стены, чужой глаз осекется на улице.

Саид задумался: можно ли говорить с хозяйкой начистоту. Хотя легионеры и намекали на связь Зоси с партизанами, даже переход тридцати человек на сторону Советских войск объясняли участием этой бабы в переговорах Курамысова с командованием лесной армии, но предположения эти как-то не вязались с обликом Зося и особенно с ее поступками. Уж больно простой и глуповатой казалась хозяйка.

— Многие здесь бывали? — спросил он, желая проверить, насколько широк круг знакомых Зоси и есть ли в числе этих знакомых офицеры.

— О чем это вы? — скосила глаза на гостя хозяйка. — Не пойму.

— Курамысов бывал?

Она отшатнулась: так по стене и скользнула плечами. Движение заставило ее вдруг почувствовать холод, поежиться. Шагнула к печи, подцепила железную клюшку и стала ворошить ею поленья. Искры звездной россыпью заметались под малиновым сводом, кинули тысячи светляков на лицо и плечи женщины. И увидел Саид, как сильна она, как белеют ее тревожные и упрямые глаза. Почудилось ему, что Зося способна вот этой же толстой раскаленной клюшкой ударить его, ударить насмерть. И, может, сейчас она думает о том, как лучше обрушить железо на его голову. Не по себе сделалось Саиду, захотелось отодвинуться подальше, за стол, заслонить себя чем-нибудь надежным. А наперекор инстинктивному желанию уберечься, вспыхивало желание обнять ее, впиться губами в опаленное огнем лицо, в чуть обнаженные воротом кофточки плечи, сжимать ее сильное тело руками…

Железо калилось, позвякивало, тычась в горячий камень, поднимало и поднимало звездные россыпи. А Зося упрямо, с жестокой решимостью смотрела в огонь. Саид все же отодвинулся. Издали сказал:

— Вас предают.

Кого, вас, не пояснил, но Зося догадалась. Смолчала, ожидая еще каких-то слов.

— Сегодня надо уйти, — посоветовал Саид. — Завтра будет, пожалуй, поздно…

В печи уже нечего было делать, а Зося все ворошила поленья, воевала с ними и воевала упрямо и зло. Сгорая, искры жгучим пеплом жалили ее лицо. Не отстраняясь, она принимала боль, и только делалась еще упрямее и злее. Вдруг сказала:

— Он придет нынче.

Это было у нее внутри. Все время было, пока стояла у огня, пока ворошила поленья и обжигалась искрами. Ждала минуты, чтобы вынуть из себя и отдать гостю. Зачем, понимала плохо. Просто чуяла, нужен этот коротыш с рассеченной губой эсэсовскому офицеру. Ненавистный ей коротыш…

— Почему сегодня? — спросил Саид.

— Не знаю… Так сказал. Велел картошку и самогон припасти.

— Один придет?

— Прежде один хаживал.

— Огонь в окне — знак ему? — уточнил Саид.

Зося еще раз перевернула поленья, будто хотела прибавить жару. Этой заботой отвлекла себя от слишком прямого вопроса. Ворошила и обдумывала. Понял Саид — трудно ей, но не помог. Ждал точного ответа.

— И ему тоже… — буркнула Зося.

Теперь стало ясно: хата служила маяком для кого-то. И именно это, среднее окно, с проломанными ставнями. Щель бросала узкую полоску света в поле, протянувшееся между деревней и березовой рощей. Свет означал, видимо, что у хозяйки кто-то гостит. Ведь Зося запалила коптилку, как только вошел Саид.

— Когда пожалует этот коротыш? — уточнил он.

— Да время уже… Поверка вечерняя, поди, кончилась.

Саид посмотрел на часы — было семь. Легионеры должны стоять на линейке, если, конечно, капитан Биллик решится сегодня строить батальон. Соединенные воедино легионеры — уже опасность, и вряд ли немцы захотят рисковать, получив анонимное предупреждение о готовящемся переходе батальона к партизанам. К тому же метель и темнота — все для мятежа. Лучше не искушать дьявола!

— Зачем он тебе? — спросил неожиданно хозяйку Саид. И было в этом вопросе что-то взволнованное и даже ревнивое. Негодование какое-то было.

Свой интерес Зося отбросила, будто не существовал он. Сказала о коротыше — цинично и грубо:

— Зачем? Зачем к бабам ходят…

«И это — неправда, — подумал Саид. Какая-то необъяснимая убежденность заставила его очистить хозяйку. — Конечно, неправда!»

Горячая клюшка вдруг резко звякнула, вздрогнуть заставила Саида. Зося повернулась к гостю, посмотрела на него с вызовом.

— Ты вот зачем пришел?

Вся в свете печи она казалась большим и грубым слепком с чего-то сурового и грозного. Но не устрашающего, а манящего. И оголенный изгиб плеча мучил гостя.

— Зачем он тебе? — упрямо повторил Саид.

— Отстань!

Не хотелось ей касаться простого, само собой разумеющегося и, может быть, унизительного. Устала от мужского откровения. А тут еще ревность будто.

Он не обиделся. Только отвернулся, чтобы не видеть ее.

Снова Зосю заняла коптилка. Подошла к ней, взяла в руку, но не понесла, а задержала в воздухе, что-то обдумывая.

— Уйдешь? — спросила сухо и даже скучно. — Или останешься?

Саид ответил:

— Останусь.

Коптилка поплыла к окну.

— Не надо, — остановил Саид. — Верни на место. А лучше погаси!

Она удивленная застыла посреди комнаты. И к удивлению опять присоединилась тревога. Прежняя тревога, с которой она встретила гостя.

— Ведь он придет!.. Ведь я же сказывала, — попыталась объяснить Зося.

— Знаю.

Тогда она нерешительно, чего-то страшась и что-то угадывая, задула огонь.

В темноте он спросил:

— Оружие при нем?

Она долго не отвечала. А когда снова пробудился ее голос, он был приглушенным и взволнованным:

— Вроде нет…

11

Там же, в лесу, на втором километре Берлинского кольца, ларец, обернутый почти истлевшей клеенкой, был вскрыт. Делалось это довольно церемонно, с торжественностью.

Рут Найгоф, переплетя на груди ладони, поламывала пальцами, выражая этим нетерпение, тревогу и радость одновременно.

— Господин полковник, — повторяла она прерывающимся от волнения голосом, — господин полковник, не забудьте наш уговор… Мои условия не забудьте.