Небо Атлантиды (Операция «Форс-мажор») - Антон Первушин

Исправив таким образом свою «ошибку» и очень довольная этим, Бачинскайте отправилась в комнату с забитыми ставнями. Через минуту после того, как её голова коснулась подушки, она уже спала и ей снились облака, серебристые истребители с красными звёздами на крыльях и почему-то – русский пилот Алексей Стуколин в высотном компенсирующем костюме. Всё это напоминало растиражированную открытку к юбилею советских ВВС, но, как ни странно, не вызывало ни малейшего отторжения…

Поговорить спокойно и без свидетелей у Громова со Стуколиным не получилось. Только они устроились за столом и включили электрочайник, как из «женской» комнаты вышла Мадлен Олбрайт. Ни слова не говоря, она взяла свободный табурет и тоже уселась за стол, положив руки на клеёнку и поджав губы.

– Вы когда-нибудь спите? – спросил Громов, которому её презрительное молчание было в тягость.

– Я мало спать, – отозвалась Олбрайт. – Мне надо работать.

– Понятно, – с нехорошей усмешкой сказал Стуколин. – Тяжело, наверное, управлять целым миром?

– Почему вы думает, что я управляю миром? – воззрилась Олбрайт на Алексея.

– Потому я и думает, – передразнил Стуколин, – что и думать нечего. Это раньше было: Америка и Советский Союз. Зона влияния тут, зона влияния там. А теперь одна Америка осталась. Конкурентов на власть нет. Китай вон собирался да быстро отказался. Им важнее, чтоб их дерьмовое шматьё покупали. А вы теперь лезете, куда не просят. Кто вас в Югославию звал, а?

– Прекрати, Алексей, – попытался Громов одёрнуть друга.

– Нет уж! – не послушался Стуколин. – Такой возможности у меня, может, и не представится больше. В Белый дом или на сессию ООН нас с тобой не пригласят.

– Вы можете приходить в Белый дом, – сказала Олбрайт. – Там устраивают экскурсии.

– Показуха дешёвая! – дал свою оценку Стуколин. – Никто мне на вашей экскурсии не скажет, зачем Америке покорять весь мир и устанавливать везде свои порядки…

– Но ведь этот порядок самый правильный, – возразила Олбрайт.

– Откуда вы знаете? Советский Союз все ругают, а он, между прочим, давал всеобщее бесплатное образование и медицину. И эпидемии везде победили. И в малоразвитых государствах электростанций строили забесплатно. И щедро делились своим богатством. А ваша Америка разве может этим похвастаться? Возьмём ту же Югославию. Когда там советская власть была, разве резали друг друга сербы с хорватами? А стоило советской власти кончиться, так сразу и началось. А потом ещё и ваши ястребы прилетели на своих «Фантомах». «Вбомбить в каменный век!» Это что, наш Брежнев сказал? Или я? Вы это сказали, госпожа Олбрайт![53]

– Война в Югославии была итогом многолетнего подавления гражданских свобод, – отчеканила Олбрайт, словно по учебнику.

– По-вашему, гражданская свобода – это свобода пустить кровь соседу?

– Нет, никогда. Однако именно наше невмешательство, вера в Европу, которая должна была помочь странам Югославии преодолевать национальные кризисы, привели к той войне. Мы вмешались, но когда стали понимать, что война может привести к взрыву во всей Европе. А стабильность Европы – залог стабильности Америки. Это основа нашей геополитики.

– Знаем мы вашу геополитику! – Стуколин злился всё больше и больше. – Тоже не пальцем деланы! Разделяй и властвуй, так ведь? Кнут и пряник, да? Войн не будет – будут миротворческие акции. Раз война не объявлена, значит, законы военного времени можно не соблюдать. Кто не спрятался – мы не виноваты. Отказался от «бескорыстной» помощи – получи санкции. Этот диктатор – сукин сын, но он наш сукин сын. Вы мне скажите, почему вы всенародно избранного Милошевича уродом считаете, а всяких албанских самозванцев – законным правительством?

– Милошевич показать себя диктатор, – отрезала Олбрайт и снова поджала губы, демонстрируя, что дальнейший спор бесперспективен.

– А сербы вашу семью когда-то от смерти спасли, – укорил её Стуколин. – Я в газетах читал.

По лицу Олбрайт скользнула тень.

– А вы уничтожить мою родину – Чехию!

– Это когда же мы её уничтожили? Мы её, наоборот, от гитлеровцев освободили.

– Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год.

– А, это… – Стуколин запнулся, но от своей позиции не отошёл. – Если так вспоминать, мы далеко уедем. Я вашей Америке могу и Кубу припомнить, и Гренаду… А теперь вы вообще распоясаетесь. Кто после Югославии у вас на очереди? Ирак? Иран? Северная Корея? А потом Россия, да? И нас тоже вбомбите в каменный век? Что вы там говорили о плане «Форс-мажор»?

– Мы с глубоким уважением относимся к России, – сказала на это Олбрайт. – Но курс России до сих пор не определен. Будущее покажет, каким он будет. И если он нас устраивает, мы будем дружить с Россией.

– А если не устроит? Объявите нашего президента диктатором и давай валить «томагавки»?

– Это крайняя невозможная мера. Но наша армия существует для действия. И если понадобится, мы применяем армию. Тоже.

– Вот теперь мне всё ясно. Теперь вы проговорились. Да Америка просто ненавидит всех, кто живёт по другим законам. А потому пока вы последний клочок земли не завоюете и солдата там своего не посадите, вы не остановитесь. Разве не так? А может нам, русским, нравятся диктаторы? Может, только и мечтаем о диктаторе? Может, мы без него болеем и страдаем? Может, мы так устроены? Так что же, нас за это убить надо? И детей наших убить?

– Ты говори да не заговаривайся, Алексей, – сказал Громов, внимательно слушавший беседу. – Далеко не все русские мечтают о диктаторе. Да и не только русские живут в России.

– Знаю. Но сути это не меняет. Я как бы упрощённый пример привожу.

– Так тебе и будет упрощённый ответ. А в этих делах упрощать нельзя. Упрощения – прямой путь к войне.

– Спасибо, – поблагодарила Олбрайт за неожиданную поддержку и продолжила свою речь: – Мы считаем, что демократия – это важнейшая ценность. Но не только демократия. Ещё свобода. Наш опыт показывает, свободу нужно защищать, иначе вернётся рабство. Вот вы жили в стране, где вожди не давали народу езжать за «железный занавес». А это значит, они подавляли свободу. Теперь вы можете ездить, куда хотите, и тогда вы тоже свободны.

– Зачем мне свобода ездить куда захочу, если я везде одни ваши «Макдональдсы» увижу и «Кока-колу»? – возразил Стуколин. – Ваша свобода на подавлении чужого строится. Вы говорите, у России курс не определён? Хорошо, зафиксировали. А какой курс России вас устроил бы? Чтобы демократия и свобода, да? Так у нас уже есть и демократия, и свобода. Демократия политиканов и свобода воров! Вы же её и породили. А теперь морду корчите. И ничего удивительного в том, что так получилось, нет. Потому что демократия и свобода – это слова, а люди живут и жить хотят нормально без всяких слов. На кой мне свобода, если даже на ваш гамбургер с чизбургером денег нет?

– Это психология раба, – нравоучительно сказала Олбрайт. – Вас так учат, чтобы вы диктатора хотели.

– Психология раба? – возмутился Стуколин. – Тоже слова! У нас в СССР была и демократия, и свобода. Я как раз куда хотел, туда и ездил. В Прибалтику? Пожалуйста. В Казахстан? Пожалуйста. В Среднюю Азию? Пожалуйста. Но и умереть с голоду не давали. Всегда и подлечили бы, и накормили, и работой обеспечили. А при вашей американской свободе? Будешь подыхать на улице – никто не подойдёт. Нет денег, не способен заработать? Значит, умри, исчезни! А границ-то провели. Куда не сунься – таможенник на таможеннике. Визы, загранпаспорта. Такова ваша свобода?

– Ты перегибаешь палку, Алексей, – урезонил Громов Стуколина мягким голосом. – Проблема совсем не там, где ты её ищешь.

– А где? Что, я не прав?

– Не прав. Такую свободу и демократию мы сами себе построили, а потому к американской она имеет весьма отдалённое отношение. Жаль, у тебя возможности по Европе поездить совсем не было – увидел бы, как нормальные люди живут, и на многие свои вопросы получил бы ответ. Там есть свобода и уважение. А у нас свободу ввели, а про уважение как-то забыли. Да и нельзя, наверное, ввести уважение. Оно само появляется, если люди хотят, чтобы их уважали, а не бросали подачки с барского стола. Но речь сейчас не об этом…

Подполковник помолчал, собираясь с мыслями. Стуколин хотел что-то сказать, но Константин остановил его решительным взмахом ладони.

– Самое ужасное заключается в том, – продолжил Громов, – что третья, «холодная», мировая война не закончилась. Точнее, нет, она закончилась, но не существует документов, в которых было бы чётко расписано послевоенное статус-кво. То есть непонятно, кто победитель, кто побеждённый. Из-за этого возникает путаница не только в исторических трудах, но и в головах. Американцы, я даже не сомневаюсь в этом, убеждены, что они, США и НАТО, победили. В России, наоборот, многие полагают, что поражение это временное, тактическое отступление, а завтра всё вернётся на круги своя. Тем не менее признаки военного поражения России налицо. Утрачены территории, сокращается и ещё будет сокращаться армия, экономика и производство лежат в руинах, богатства извлекаются только из недр и тут же утекают на Запад. Всё это известно, но мало кто хочет признать, что это именно последствия поражения в Холодной войне. Статус «сверхдержавы» сохранился за Россией, а потому многие её граждане искренне возмущены тем, что бывшие противники распоряжаются в послевоенном мире без учёта их мнения. Должно смениться поколение, а лучше целых два поколения, чтобы мы наконец признали своё поражение и, уже танцуя от этой печки, стали бы строить новое государство, основанное на новых для России принципах. Что это будут за принципы – Бог весть, но, надеюсь, они не приведут к гибели страны, а, наоборот, вернут её гражданам гордость за себя и за землю, на которой они живут. Говорят, есть такой закон: дети победителей теряют, дети побеждённых приобретают. Поражение учит, поражение стимулирует, поражение позволяет произвести переоценку ценностей…